– Можешь его толкнуть наконец? – грубо сказал отец.

Акбар кинул палку на пол и начал буквально избивать моего брата кулаками. Я в первый раз видела, чтобы у кого-то хватило смелости так себя вести по отношению к моему брату.

– Даже постоять за себя не можешь, мальчик вдвое меньше тебя и при этом сильнее. Какой же слабак, – продолжил отец. В его словах было столько желчи и презрения, что постороннему не сразу было бы ясно, что он обращался к ребёнку, да ещё к собственному сыну.

Это оказалось последней каплей, терпение брата подошло к концу. Он развернулся и толкнул Акбара, и тот громко упал на пол. Осознав, что произошло, маленький хулиган истошно завопил. Женщины и мои двоюродные сестры бросились к нему, а мой брат, с трудом встав, молча вышел из зала.

– Идиот, – бросил ему отец напоследок.

Акбар ревел так, будто был тяжело ранен, и женщины недоумевали, где ему было больно и что вообще произошло.

– Передай этому негодяю, что я с ним поговорю, – сказала мне мать.

Я вышла из дома, но не чтобы передать угрозу матери. Мой брат сидел на ступеньке перед входом. Я подошла к нему из-за спины и увидела кровь на его колене. Похоже, он впился ногой в ветку Акбара, когда резко к нему развернулся. Я побежала за баночкой зеленки и ватой. Вернувшись к брату, я хотела обработать его рану, но он отвернулся от меня.

– Уйди, пожалуйста, – сказал он.

Я с трудом отступила от него. Я уже освоила, что если мой брат был не в настроении, никто не мог его утешить и никто не должен был приближаться к нему, но просто взять и оставить его одного давалось мне нелегко. Бесшумно сев на топчан, я исподволь наблюдала за ним. Струйка крови стекала по его голени, и он следил за тем, как она движется всё ниже. Я оставила на ступени зеленку и вату, но мой брат так и не воспользовался ими, чтобы вытереть кровь и обработать рану.

Я не знаю, как долго мы так сидели. В доме наступила тишина, казалось, и весь мир замер. Изнуряющее солнце светило так ослепительно, что я была рада сидеть в тени деревьев, в отличие от моего брата, который был прямо под яркими лучами, навязчиво ласкавшими его каштановые пряди. Как же мне хотелось пробраться в его мысли, понять, что именно не даёт ему покоя, почему он казался обиженным на весь свет и, в первую очередь, на самого себя. Время от времени он поднимал свой взор, прищуривался и долго не отводил взгляд. Мне было так же больно смотреть на него, как ему на солнце, но я не могла отвернуться. Почему-то у меня застрял ком в горле, и если бы мне требовалось говорить, я бы, наверное, тут же зарыдала. Я была уверена, что никогда в жизни не увижу более печальной и в то же время прекрасной картины.

VI. Заветная коробка и планеты под ковром.

Я берегла коробку мелков, как самое ценное сокровище, которое у меня было. Чтобы подарок дедушки всегда был у меня на виду, я хранила его на тумбочке перед зеркалом в коридоре. Заходя в свою комнату и выходя из неё, я часто брала в руки заветную коробку и подолгу, будто в трансе, разглядывала её. Я изучала мельчайшие детали пестрой поверхности, затем аккуратно открывала коробку и разглядывала мелки. Проходили недели, а я так и не осмеливалась воспользоваться ими. Мне хотелось сохранить их нетронутый вид как можно дольше.

В одно прекрасное утро, когда я пребывала в особенно прекрасном расположении духа, я спустилась на кухню помогать матери готовить завтрак сразу после пробуждения, не зайдя к брату. Мы уже разложили кашу по тарелкам, а брата всё не было слышно. Отец второпях поел, потребовал, чтобы мать не позволяла сыну так подолгу лежать в постели и ушёл по делам. Еда на тарелке брата остывала. Я не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь так долго спал.

– Иди, разбуди его, – сказала мать.

Оставив на столе откусанный ломоть хлеба, я побежала вверх по лестнице. Дверь в комнату брата была приоткрыта, оттуда не доносилось ни звука. Я осторожно вошла, надеясь застать брата врасплох, но испугалась сама, увидев, что кровать застелена и моего брата не было. Я не сразу увидела его. Он стоял за приподнятым ковром, висевшим на стене. Как только он заметил, что был не один, он опустил ковёр и прижал его рукой.

– Что вы делаете?

– Завтрак готов? Я сейчас спущусь, – как ни в чем не бывало, сказал мой брат.

Но в тот раз от меня было не так легко отделаться. Мой брат смеялся, спихивая меня от стены, но в конце концов сдался и позволил посмотреть на то, что он прятал. Я приподняла ковёр. На стене были аккуратно нарисованы шары разных размеров. Я вопросительно посмотрела на брата.

– Это… это планеты, – смущенно сказал он.

Я не помнила, когда мой брат в последний раз так увлечённо что-то рисовал. Надо отдать ему должное, его планеты выглядели не хуже, чем зарисовки в книгах. Для каждого шара были использованы разные цвета. Я внимательно рассматривала технику выполнения и всё больше поражалась тому, как талантлив был мой брат.

– Красиво, – сказала я и больше ничего не смогла выдавить.

Мой брат улыбнулся и взъерошил мне волосы.

– А чем вы рисова…

Моё сердце ушло в пятки. Я осмотрелась в комнате в поисках моей коробочки. Она валялась на полу. Мой брат всё ещё держал в руках кусок мела, который был уже в два раза меньше своего изначального размера. Я закричала и пулей выбежала из его комнаты, захватив мою коробочку с остатками мелков. Мой брат помчался вслед за мной. Он обогнал меня и, загородив дорогу, сказал виноватым голосом:

– Прости, коробка лежала в коридоре, я думал, что ты разрешишь её взять…

– Больше… никогда… не подходите… ко мне!!! – я вся тряслась и задыхалась от гнева.

– Что это ещё за крики? Искандар, садись быстрее, завтрак уже остыл, – сказала наша мать, не придав значения тому, что её дружные дети впервые ссорились друг с другом.

Я толкнула брата и бросилась к воротам. Как раз в этот момент дверь отворилась и вошёл дедушка. Вздрогнув от неожиданности, я крепко обняла его и зарыдала. Дедушка ласково гладил меня по голове и поздоровался с моей матерью и братом.

– Да капризничает, как обычно, что тут скажешь, – доносился до меня голос матери.

Дедушка взял меня на руки и мы вместе сели на топчан. Пока он подкреплялся, я лежала на подушке у его ног. Мой брат завтракал, сидя напротив. Несколько раз брат начинал разговор, но дедушка прерывал его, давая понять, что он привык принимать пищу в тишине. Закончив трапезу, дедушка приготовился нас слушать. Мы с братом начали говорить наперебой. Дедушка приложил палец к губам и предложил начать мне.

– Он без разрешения рисовал моими мелками и помял коробку, – захныкала я, показывая дедушке своё сокровище.

– Я извинился, я не знал, что мне нельзя трогать, – сказал мой брат, не поднимая голову.

– Но ты догадывался, что этот предмет представляет большую ценность для твоей сестры? – спросил дедушка. Мой брат пожал плечами.

– Коробка лежала в коридоре, я был уверен, что могу её одолжить.

– И ты даже не обратил внимание, что мелки выглядели, как новые? – улыбнулся дедушка. И как он догадался, что я ими не рисовала? Мой брат промолчал.

– Всегда будь более внимателен к чужим вещам, не бери их, не получив разрешение. Тебе может показаться, что это мелочь, но ты таким образом можешь проявить неуважение к человеку, хоть я уверен, что ты этого не желал.

Я хотела возразить, но дедушка дал знак, что ещё не договорил.

– Между людьми не установится мир, если каждый не будет требовать извинений в меньшей степени, а просить прощения в большей степени, чем того требует ситуация. Саида, я понимаю, что эта вещь дорога тебе, но разве твои отношения с братом не дороже?

Это были такие простые, но в то же время бесценные слова, которые нам было необходимо услышать. Я не знаю, как бы дальше складывались наши отношения с братом, примирились бы мы, или осадок так бы и остался, если бы дедушка вовремя к нам не приехал.

– Прости меня, мне очень жаль, что я не додумался спросить у тебя разрешение. Я не хотел тебя задеть.