К моему брату она всё-таки относилась теплее: она часто не скрывая восхищалась своим красивым сыном, любовалась его точеными чертами лица, темно-зелёными глазами, каштановыми прядями, отливающими медью при лучах солнца. Лишь веснушки на носу смущали её; бывало, она упорно боролась с ними против воли моего брата, втирая сметану или ещё какие-то средства, но в конце концов сдалась. Нередко она сравнивала его с другими детьми, расхваливала его, с гордостью заявляя, что другие на его фоне блекнут по всем параметрам. Но мой брат явно чувствовал в этом что-то едко неприятное: в ответ он лишь смущенно улыбался, а затем уходил в себя и становился грустным.
По строгости натуры наш отец даже превзошёл нашу мать: от него невозможно было ждать ни искренних подбадривающих слов, ни слов восхищения о том, какими прекрасными детьми (по крайней мере сыном) он одарён. Пару раз он чуть ли не открыто передо мной делал моей матери замечания о том, что моя внешность оставляла желать лучшего, и выражал надежду, что с возрастом я хоть немного похорошею.
Однажды я подслушала, как наш отец делился своим мнением по поводу правильного воспитания детей. Наш отец считал, что любое ласковое слово может изнежить ребёнка, а он хотел, чтобы его дети выросли серьезными, жесткими людьми, особенно сын, к которому он был ещё более строг. Наш отец упорно пытался сделать моего брата таким же сухим, материалистичным, равнодушным ко всем радостям и слабостям человеком, каким он был сам, но все его попытки были тщетны, потому что мой брат родился его полной противоположностью, хоть, на первый взгляд, был так похож на него внешне. Мой брат порой становился немного резким и язвительным от такого воспитания, но это не меняло того факта, что он был обладателем золотого сердца, чем он притягивал многих, но не собственного отца.
Мне всегда хотелось верить, что это тяжелая жизнь заставила родителей зачерстветь. И у них действительно была нелегкая судьба: моя бабушка умерла, когда отец был ещё совсем юным. И, хоть мой дедушка был прекрасным человеком, отсутствие матери, я считала, отрицательно сказалось в воспитании растущего мальчика.
Но всё же гораздо сильнее мне было жаль нашу мать. Родители случайно познакомились через университетских друзей, и уже совсем скоро после их первой встречи наша мать, приехавшая на учебу в Ташкент из Андижана, навсегда оставила свой родной дом.
Первым ребёнком моих родителей был не мой брат. Наш дедушка рассказывал нам о наших старших брате и сестре, двойняшках Хасане и Зухры. Дети родились очень красивыми, и дедушка отмечал, что Хасан был точной копией моего брата (я спрашивала, похожа ли я на Зухру, но ответа на мой вопрос не было). Но, хоть двойняшки были наделены прекрасным обликом, здоровье их не было столь отменным. За их жизнь отчаянно боролись, но спустя несколько недель после рождения умерла Зухра, а вслед за ней, не выдержав без своей сестры, умер Хасан. Роды ослабили нашу мать, а потеря первенцев, пожалуй, навсегда лишило её радости. Повзрослев, я узнала, что наша мать пережила ещё несколько выкидышей до того, как наконец на свет появился мой брат, здоровый младенец, когда ей уже минуло тридцать семь лет. Первое время кормить малыша она не могла, и на помощь к ней приходила наша соседка, которая жила напротив нашего дома.
Неохотно ковыряя кашу, я с грустью смотрела на фотографии нашей матери в молодости, пылившиеся на полке. На них она ещё широко улыбалась и казалась удивительно красивой, полной жизни девушкой. «Её огонь явно начал затухать после замужества», с горечью размышляла я. Возможно, она была таким человеком, которого переполняла теплота, и ей был необходим кто-то, на кого можно было бы излить свою любовь. Потеря первенцев и долгие годы без детей заглушили в ней потребность любить, и та переполняющая любовь, которая была внутри неё, начала черстветь, разрушая все её другие положительные качества.
Отец на всех немногочисленных старых фотографиях (при этом ни одна фотография с ним, кроме свадебной, не стояла на полке) был таким же серьёзным, каким я его видела с рождения. Почему-то мне всегда было гораздо легче на душе, думая, что у родителей были серьезные испытания. Хотя порой я сравнивала их с дедушкой и не понимала, почему он совсем другой. Он был уже пожилым человеком, который повидал много неприятностей, и, вероятно, гораздо более страшных, он всегда улыбался и тепло обходился с каждым, кто встречался на его пути.
После завтрака отец сразу уходил на работу. В то время он работал прокурором, и название этой профессии долгое время было единственным, что я знала о его сфере деятельности. Когда люди узнавали, что я прокурорская дочь, это всегда вызывало у них странную непонятную мне реакцию: кто-то резко становился ко мне приветливее, кого-то это смущало и даже пугало. Отец никогда не рассказывал о своих делах. Уходил из дома рано утром в определённое время, и возвращался также четко по расписанию.
О том, когда у отца на работе были напряженные дни, и в целом когда у него были проблемы, можно было понять только по едкому запаху сигарет, исходившему от него. Привязанности к сигаретам у него не было, и как только наступали более спокойные дни, он бросал курить. На тот момент я ни разу не замечала, чтобы отец курил дольше, чем три недели к ряду. В такое время он бывал особенно суров, ещё более раздражителен, чем обычно, и сильнее стремился сидеть в одиночестве и никого перед собой не видеть. Любая мелкая оплошность, совершенная кем-нибудь из нас, его детей и жены, заканчивалась крупным скандалом с громкой бранью и разбитой посудой. Поэтому каждый раз, когда отец требовал привести ему спички и во дворе появлялся зловонный дым, ненавистный нам с братом с раннего детства, мы тяжело вздыхали и, трепеща, ожидали бури.
В летнее время с уходом отца и до его возращения мы с братом беззаботно проводили время, наслаждаясь детством, которое, несмотря на отсутсвие ласк со стороны родителей, было тёплым и счастливым. Недолго до наступления жары и после полуденного сна мы гуляли с многочисленными соседскими детьми, каждый раз придумывая разные игры, устраивая соревнования и иногда разговаривая о волнующих в юном возрасте темах, сидя в тени деревьев или на топчане во дворе одного из членов нашей компании. Хоть в раннем детстве отношения с мальчишками, друзьями моего брата, у нас, девочек, складывались не лучшие, с возрастом мы сближались и всё больше времени проводили вместе. Порой от нашей компании кто-то отдалялся, ненадолго появлялись новые члены, но в неизменный состав, окончательно сформировавшийся, когда мне было пять лет, входили мы с братом, Тимур и Мардона Аскаралиевы, Джамал и Сабина Умаровы и одноклассник моего брата, Юра Новиков.
Покончив с завтраком, убравшись и расставив посуду в нужное место, мы с братом тут же вышли на улицу, где нас уже поджидал скучающий друг, гревшийся на солнце, сидя на бортике у ворот участка напротив. В этом участке жили Аскаралиевы. Камола Аскаралиева, кормившая моего новорожденного брата, была матерью четверых детей, двое из которых, мальчики, были намного старше нас и уже оканчивали школу, когда я только собиралась поступать в первый класс. Камола-хола4 была статной, элегантной, утонченной женщиной с безупречным вкусом, и за всю свою жизнь я ни разу не видела её с небрежной прической или в безвкусном наряде, хотя, казалось бы, соседей порой видят и в неопрятном виде, что должно быть естественным. Она была внимательной соседкой, часто помогавшей нам и другим в бытовых мелочах, но выражение её лица часто приобретало оценивающий, надменный вид, и даже с нашей семьей, хоть она и была молочной матерью моего брата, она держалась довольно холодно. Но к моему брату, без сомнения, она относилась гораздо теплее.
Захид Аскаралиев, муж Камолы-хола, был гораздо более приветливым и открытым. Мы, дети, включая его собственных, видели его редко, так как он всё своё время посвящал работе в институте ядерной физики, где также когда-то работал мой дедушка. Уходил из дома он рано утром, раньше всех остальных, и возвращался глубокой ночью. Если он возвращался пораньше, то его можно было увидеть медленно расхаживающим по улице, заложив руки за спину, с напряженным, серьезным выражением лица, но замечая прохожих, он тут же одаривал их тёплой улыбкой и громко здоровался, после чего вновь погружался в свои раздумья. Своим детям он уделял мало времени, но они всё равно были сильно привязаны к нему и весело бросались ему на шею, встречая его после работы, если они к тому времени ещё не легли спать.
