– Кто будет рассматривать нашу люстру? Мы никогда её раньше не чистили! – возмущался брат, вытирая лампочки, стоя на табуретке.
– Не ворчи, у тебя ещё много работы.
– И зачем так готовиться, это же ваш родной брат.
– Он гость, к приходу гостей все должны тщательно убираться.
– Я не буду так напрягаться перед вашим приездом в мой дом…
– Ты не будешь, твоя жена и дети будут.
– Я никогда не женюсь, – пробурчал мой брат.
Всё же в прибытии гостей для нас была одна радость – еда. Специально для родственников наш отец приносил домой множество фруктов, а наша мать, не выходя из кухни, делала заготовки. Перед назначенным днём весь наш дом был пропитан запахом ароматной выпечки, и мы с братом глотали слюни, проходя мимо кухни. Трогать еду до прибытия гостей было запрещено, и мы больше ожидали их уезда, чем встречи с ними.
– Как думаешь, сколько звёзд на небе? – спросил меня брат, перебирая рис для плова. Мы сидели с ним на полу и должны были убрать все камешки, которые могли попасться в груде крупы.
– Не знаю, тысяча.
– Конечно, больше! Давай ещё цифру.
– Тогда столько, сколько здесь зёрнышек.
Мой брат рассмеялся. Иногда меня обижало, что он потешался над моими ответами, но всё же я не сердилась на него. Я любила слышать его хрипловатый звучный смех, и меня не волновало, по какому поводу он был вызван, только бы не видеть брата замкнутым и грустным.
– Нечего смеяться, у вас ещё много дел!
Наша мать становилась всё более взвинченной. Я не понимала, зачем она так нагружала себя и нас, и была солидарна с братом, но сказать ей об этом не могла. Когда мы закончили перебирать рис, мы осторожно высыпали его со скатерти в ведро так, чтобы ни одно зерно не выпало. Мать отняла ведро у моего брата, и, торопясь выключить газовую плиту, где вскипела вода, она споткнулась о табуретку и выронила ведро. Всё содержимое разлетелось по всей кухне.
– Вон с глаз моих!!! – завопила наша мать, и нам не оставалось ничего, кроме как выполнить данное требование, пока она не решила нас убить.
Напряжение во всём доме становилось таким токсичным, что было тяжело дышать. Носиться по дому, выполняя все указания матери, было сложно, но более энергозатратным и душевно выматывающим было слоняться без дела, не имея возможности ни выйти на улицу со спокойной совестью, ни как-либо занять свои руки. Мы сидели на лестнице, кидая друг другу изюминки, которые мой брат успел положить в карман, когда мы ещё работали на кухне. От каждого резкого звука мы вздрагивали и роняли наше сокровище. Так мы провели время до ночи, готовясь к выполнению нового задания, которое так и не было назначено. Когда стало ясно, что мать решила забыть о нашем существовании и мы были свободны, нам с братом оставалось только идти спать. Я знала, что на следующий день мать будет вести себя, как ни в чем не бывало, тем более в присутствии гостей, поэтому быстро легла в постель и сомкнула глаза, ожидая наступление утра.
Гости приехали рано, когда мы ещё не успели позавтракать. Пока мы с братом освобождали руки наших родственников и уносили в дом лепешки, которых могло хватить на неделю, фрукты, которых у нас и без того было навалом и их уже было некуда раскладывать, наша мать и кенайи обменивались стандартными приветственными репликами, перебивая друг друга и толком не отвечая на заданные вопросы, как, собственно, и полагалось:
– Как вы поживаете, не устаёте?
– Как дела ваши, как работа?
– Дети растут, помогают вам?
– Как ваше здоровье, хорошо себя чувствуете?
– Надеюсь, мы вас не напрягли?
– Дорога не сильно вас утомила?
Затем наша мать восхищалась тем, как повзрослели наши двоюродные сестры, а кенайи похлопала меня по голове и расцеловала в обе щеки моего брата, который, пожалуй, уже был слишком большим, чтобы с ним сюсюкались. Мне бывало обидно, что он вызывал у взрослых больше умиления, чем я, но с другой стороны, моему брату, который незаметно вытирал плечом помаду с лица, я не завидовала.
Наша мать подняла своего четырехлетнего племянника, приговаривая нарочито детским голосом, какой он сладкий и миленький. К слову, я была всего на два года младше, но не помнила, чтобы родители так разговаривали со мной. Я долгое время думала, что играться можно только с чужими детьми, а своих взрослые обязаны держать в ежовых рукавицах.
Мой дядя, которого я всегда считала чрезвычайно важным и серьезным, не мог снизойти до общения с детьми, поэтому о нас с братом он высказывался коротко и обращаясь непосредственно к нашим родителям. Затем он извинился и сообщил, что ему требовалось уехать выполнять срочные дела, из-за которых он и приехал с семьей в Ташкент. Не согласившись остаться на обед, он сел обратно в такси и уехал, и мой отец остался без собеседника.
Стол был накрыт в зале. Мы с матерью и братом носились из стороны в сторону, неся блюда и приборы. Кенайи с жеманной улыбкой сказала дочерям помочь нам, и они неохотно встали из-за стола. За обедом разговаривали только женщины. Отец быстро поел и пересел на диван смотреть телевизор. Мои двоюродные сестры, с которыми я никогда не была близка, как обычно не подавали голоса. Перспектива провести с нами день явно их не радовала, и они даже не пытались казаться вежливыми. Старшая, точная копия кенайи, с каменным лицом кормила своего капризничающего брата. Младшая уткнулась в книгу, несмотря на возмущение своей матери.
– Да, они сейчас в том возрасте, когда дети начинают демонстрировать свой характер, – щебетала кенайи.
Всё это мероприятие казалось навязанным и таким искусственным. Моя мать тщательно изображала гостеприимную хозяйку, но ни у кого не могло быть сомнения в её неискренности. Кенайи, которая всегда любила поболтать, выглядела более убедительно, хоть в её речах и не было глубины и открытости. Она оживленно делилась с нашей матерею новостями всех своих соседей, не забывая упомянуть о том, чьи дети женились и с какими семьями породнились.
Опустошив косу, мой брат уселся на полу перед телевизором. Я унесла на кухню лишнюю посуду и села рядом с отцом. Шёл футбольный матч, который отец и брат смотрели одинаково наклонив голову набок и слегка нахмурив брови. В такие моменты они были очень похожи, что я была вынуждена признать. Было забавно наблюдать за тем, как даже в опасные моменты игры они сохраняли безразличное лицо, словно выражать эмоции было под запретом.
Закончив кормить маленького Акбара, точнее, смирившись с его нежеланием есть, двоюродная сестра отпустила братика, предоставив ему возможность развлекать себя по своему усмотрению. Хоть я была старше него всего на два года, я не воспринимала Акбара как приятеля, с которым можно было бы поиграть, а чувствовала ответственность за двоюродного брата, нянчиться с которым его родные сестры не собирались, но мне самой так не хотелось следить за ним. Сначала он просто бегал из одного угла зала в другой, не приближаясь к потенциально опасным предметам, и я могла вздохнуть с облегчением. Но это занятие быстро наскучило ему. Он начал дергать моего брата, привлекая к себе внимание.
– Пойдём, на улице поиграем, – предложила я Акбару, чтобы дать моему брату возможность хоть немного посидеть в спокойствии. Но я не была интересна маленькому капризнику, у которого были две старшие сестры. Он смахнул мою руку с плеча и продолжил хлопать брата по голове.
В иной день мой брат, возможно, заставил бы себя поиграть с родственником, которого редко видел. Но мы были такими изнурёнными, и Акбар вёл себя так навязчиво, что с ним просто не хотелось иметь дело.
– Давай досмотрим матч, потом погуляем, идёт? – предложил мой брат.
Акбар захныкал и поплёлся во двор. Я побежала за ним. Под деревом он нашёл длинную палку, которая сразу вызвала у меня опасения своими острыми короткими ветвями. Я безуспешно пыталась заставить мальчика бросить колючий предмет, на что он грозился ударить меня. Будучи единственным сыном в семье, младшим ребёнком, Акбар явно был избалован и привык добиваться своего. Он вернулся к моему брату со своим новым оружием и продолжил действовать ему на нервы. Женщины были слишком заняты своими разговорами, а двоюродные сестры не спешили прерывать отдых от маленького хулигана. Мой брат стоически терпел, решив переждать, пока он надоест Акбару своим безразличием.
