Мы все, кроме Джамала, вскочили как ошпаренные, и кто-то с криком, кто-то со смехом, бросились восвояси.
– Что за шум вы тут подняли? – сказала с жеманной улыбкой Камола-хола. Она как раз вышла на крыльцо, безупречно одетая, с идеальной укладкой и маникюром. Как обычно от её появления у меня пробежал холодок по телу, что было неприятно даже в такой жаркий день. Мне стало стыдно от того, что такая роскошная, грациозная женщина, мать моих близких друзей, вызывала у меня отторжение, хоть я и могла частично это обьяснить. От всего существа Камолы-хола исходило властолюбие, столь непривычное для восточной женщины, которое ей так и не удалось упражнять в профессии, но которое однозначно проявлялось в других её повседневных делах. Я нисколько не сомневалась, что именно благодаря ей, а не отцу Тимура и Мардоны, у Аскаралиевых была самая большая территория, часть которой изначально была отведена строительству детской площадки, что так и не было осуществлено, возможно, также по замыслу Камола-хола.
– Очень жарко сегодня, лучше посидите дома, посмотрите телевизор, – сказала она чуть теплее, обращаясь к моему брату. Мы повиновались и поплелись к входной двери.
– Собери волосы, – вновь ледяным тоном бросила напоследок Камола-опа в адрес своей дочери и вышла на улицу. Мардона едва заметно закатила глаза и сделала вид, что собирает волосы, но как только её мать скрылась из виду, встряхнула головой.
Ближе к вечеру, когда все проголодались, мы обнаружили, что на кухне не было готовой еды. Набрав в посуду немного картошки, мы вышли на улицу и начали приготовление нашего ужина на костре. Пока мальчики в нашем привычном месте для пикников – на открытом поле ближе к участку Аскаралиевых – разжигали костёр, мы с Мардоной и Сабиной мыли картошку и разрезали помидоры во дворе. Затем, усевшись вокруг костра, мы жарили картошку на вымытых ветках.
Я любила наши пикники и всегда ждала их с нетерпением. Иногда мы готовились к ним заранее, и каждый выносил из дома что-то особенное. Но чаще всего у костра мы собирались спонтанно, жуя одну лишь картошку. Тем не менее, даже такое скромное пиршество вызывало у меня безмерный восторг.
Близился закат, и небо было персиково-лиловым, прямо как в сказках дедушки. Умиротворенная атмосфера, наполненная ароматом искорок огня, тёплой палитрой летнего вечера и безграничным покоем просторного поля, забавно контрастировала с громким, нарочно неблагозвучным пением Юры и всеобщим смехом. Заворожённая огнём и тем, как всё расплывалось перед глазами от дыма, я почти не вникала в суть разговора. Я очнулась, когда Тимур и Мардона побежали наперегонки к яблоням, росшим на другом конце ограждения. Они возвращались к нам, оживленно о чем-то споря.
– И кто был первый? – спросил Юра.
– Конечно, я, – уверенно ответила Мардона.
– Она раньше побежала! – запротестовал Тимур.
– Нет, я следил, всё было честно, – спокойно отозвался Джамал.
– Смирись, Мардона всё ещё самая быстрая, – широко улыбаясь, сказал мой брат.
– Я просто не старался! Вот мы придумаем игру, и я вас всех точно сделаю!
Наряду с приготовлением еды на костре, ещё одним нашим излюбленным занятием было придумывание сюжетно-ролевых игр. В тот день, когда мы были под впечатлением от просмотра по телевизору фильма о драконе, мы решили, что именно это мифологическое существо должно было быть задействовано.
Солнце почти скрылось за горизонтом, и это означало, что близилось вторжение дракона тьмы. Великий и отважный шах Тимур, видевший в драконе угрозу для своих земель, решил покончить с ним раз и навсегда. Для этого он собирался сделать приманку и нанести дракону внезапный удар. Хан соседних земель, Искандар, был против этой затеи, поскольку считал, что сражение с драконом, которое должно было состояться недалеко от поселения, могло причинить людям вред. Но шаха Тимура не беспокоили последствия. Он готовился к поединку с чудовищем, как к долгожданному празднику. Переговоры между титулованными лицами не обвенчались успехом. Хану Искандару требовалось предпринять срочные меры, чтобы избежать невинных жертв.
Сестра шаха Тимура, мудрая и справедливая Мардона, была убеждена доводами хана Искандара. Она решила помочь ему предотвратить план своего брата.
– Так нечестно, ты должна быть на моей стороне! – возмущался Тимур.
– Я передумала.
– В таком случае, Юрий, свяжите эту предательницу!
– Так, а чем мне её связывать?.. Ладно, послежу, чтобы никуда не убежала, – весело сказал Юра.
Мардона закатила глаза и встала у ограждения. Юра стоял рядом с ней и держал её за предплечье.
Тем временем Сабина и Джамал, помощники шаха Тимура, разжигали догоравший костёр. Высокое пламя, видневшееся и из самых дальных земель, должно было привлечь дракона.
– Этим огнём вы можете уничтожить целое поселение! – грозно сказал мой брат.
– И правда, пламя получилось мощное… Надо тушить, – признала Сабина.
– Я принесу воды, – предложила я.
Мой брат одобрительно кивнул, и мы с Сабиной побежали наполнять ведро. Когда мы вернулись, мы обнаружили, что Джамал, как заворожённый, продолжал подбрасывать ветви и огонь вспыхивал всё сильнее. Оживленная дискуссия, происходившая между остальными ребятами у дальних яблонь, где Тимур добывал оружие для сражения, не давала им обратить внимание на приманку для дракона. Я вылила содержимое ведра, но казалось, пламя разыгралось ещё ярче. Я начала паниковать. Во рту пересохло, я едва смогла произнести имя брата. Ребята оглянулись и тут же бросились к костру. Первая прибежала Мардона, отняла у меня ведро и кинулась к умывальнику у себя во дворе. Мой брат побежал вслед за ней. Юра взял за руки Сабину и Джамала и потянул их подальше от огня.
– Вы с ума сошли? Приманки поменьше было достаточно! – завопил Тимур.
– Боялись, что дракон может уничтожить поселение, а это едва не сделали мы сами, – смеясь, сказал мой брат, обливая костёр водой через шланг.
– Просто не надо было просить сильнее разжечь костёр, – добавила Мардона, выливая воду из ведра.
– Я не просил его разжигать сильнее, я просил не давать ему затухнуть!
– И в любом случае я добежала за ведром первая!
– Смотрите! Маленькие драконы! – перебил Джамал спорящих Тимура и Мардону. Над нами кружились летучие мыши. Сабина с воплем бросилась прятаться во дворе.
– Да не бойся, у летучих мышей всё отлично с ориентиром! – крикнул ей вслед Тимур.
– Правда? А я слышал, что летучая мышь может застрять в волосах, если они длинные, и тогда её не вытащить – будничным тоном сказал Джамал.
– Мардона, собери волосы! – хором крикнули мы с братом и Юрой и рассмеялись.
Мардона и Тимур всё ещё спорили, когда мы вошли к ним во двор, предварительно убрав за собой на поле. В этот момент через главные ворота вошёл Захид-тога, их отец, и мы все хором, кроме его детей, поздоровались с ним. Заметив отца, Тимур и Мардона бросились к нему навстречу. Тимур крепко пожал ему руку, осведомился о его делах, пока Мардона повисла на его шее.
– Как вы все, ребята? Не скучаете? – спросил Захид-тога, широко улыбаясь.
Я не испытывала к Захид-тога необъяснимой неприязни, как к его жене, но в нём было что-то такое, что вызывало жалость. У него всегда был блуждающий взгляд, и даже тогда, когда прямо за ограждением его участка поднимались огромные клубы дыма, он не заметил ничего необычного и не задал нам никаких лишних вопросов. Разговаривая с нами, он выглядел так, будто лихорадочно что-то искал. Что-то жизненно важное для него. Но при этом Захид-тога был человеком, который мог не увидеть нужную ему вещь, даже если она была под носом.
Настаивая, чтобы мы удобно расположились на топчане, сам Захид-тога, умывшись, сел за маленький стол у крыльца. Мардона вынесла ему лепешки, каймак9, разрезанные фрукты и овощи. Она тогда не умела готовить, но услуживала отцу, как могла. Заварив чай, она понемногу наливала ему в пиалу, не давая Захид-тога делать это самому. Я с умилением наблюдала за тем, как Мардона, наша дикая розочка, самая быстрая из всех ребят, такая сильная, гордая, волевая, рядом с отцом становилось нежной и ласковой. Второй раз за день я поймала себя на том, как настоящее, вместе со смехом и разговорами моих друзей, растворялось, становилось лишь дальним фоном, пока я была очарована чем-то более масштабным и вечным. То, как молниеносно Мардона наливала своему отцу чай, стоило ему опустошить пиалу, согревало меня не меньше, чем пляшущие языки пламени.
