Север Хонсю – это сплошные горы, между которыми встречаются долины. Долины, соединенные друг с другом горными, понятное дело, дорогами. По которым перевезенные с Йессо "охранные войска" неторопливо гнали мирных японцев на юг. А в Корее на юг гнал уже немирных японцев Гёнхо, срочно назначенный генералом именно русской армии. Точнее, он не столько гнал, сколько просто уничтожал – и тут японская воинская дисциплина опять сыграла против японской армии. Солдат японцы селили в казармах – не постоянных, временных, под которые они забирали какие-то дома, из которых сами корейцы при этом выгонялись. Понятно, что вокруг домов ставились какие-то ограды, около них дежурили часовые – но главное, что войска японцев были отделены от мирного корейского населения. Везде – и в городах, и в деревушках. Ну и когда в деревушку или тем более в город приезжали крестьяне на повозках с продуктами, то на крестьян этих и внимания особо никто не обращал. А когда эти крестьяне доставали из повозок небольшие и очень короткоствольные предметы, было уже поздно.
Была у меня идея внедрения подствольных гранатометов, но она так идеей и осталась. Но вместо подствольника – который просто некуда было ставить – появилось забавное "ружье" со стволом длиной около фута и калибром в сорок миллиметров. Которое успешно плевалось гранатой в четверть кило на расстояние до полутораста метров. После небольшого обучения практически любой солдат легко мог стрелять из этого гранатомета со скоростью до десяти выстрелов в минуту, а хорошо обученный – даже попадать гранатой в цель. Так что в деревнях – где обычно японцы ставили "гарнизон" из одного-двух взводов, редко роты – четыре человека с такими "ружьями" в вечернее время могли без проблем сделать большинству отдыхающих от дневных забот воинов Аматерасу этот отдых вечным. Ну а чтобы самим не отправиться в страну вечной охоты, они на работу прибывали в сопровождении парочки с пулеметом и еще четырех человек с автоматами: автомат Лизы Антиповой я еще в прошлый раз вылизал до идеала, так что наладить их выпуск в этой жизни большого труда не составило. Правда, в "неидеальном" варианте – без азотирования и хромирования стволов изнутри, и с фрезерованной коробкой, но мне и нужно-то было их немного. Совсем немного, тысяч двадцать пять…
Для войны с Японией их пока было прислано около десяти тысяч, на большее просто патронов не хватало: народ бурно радовался "пулеметной" плотности огня и этих самых патронов особо не жалел, а у меня их в Хабаровске изготавливала только одна роторная линия. Вторая должна была заработать уже скоро – но хорошо бы к ее пуску эту войну вообще закончить.
Ну она, собственно, и закончилась – после того, как Гёнхо на присланных ему в Пусан трех сотнях маленьких траулеров высадил почти десятитысячный десант на Цусиму. На которой – к удивлению корейцев – японских солдат вообще не оказалось. Ни одного – а поэтому через несколько дней там вообще японцев больше не осталось: корейцы всех их просто выгнали.
Впрочем "после" не значит "вследствие"…
Гёнхо при захвате Цусимы никто не препятствовал. Большая часть японского флота прочно сидела на отмелях у островов Эллиота, еще некоторая – в портах. Причем те суда, что задержались в портах северных, тоже большей частью сидели на грунте: после взятия Акиты – случившегося еще двадцать седьмого мая – в Ниигате и Тагадзё любой корабль оставался целым не более суток. По-2 (в моей версии) с двумя сотнями килограммов бомб имел паспортную дальность полета шестьсот километров, и если он где-то в полвторого ночи взлетал, то перед рассветом можно было, внимательно осмотревшись, бомбу кинуть прямо в пароходную трубу. Ну, не совсем в трубу, но мимо корабля пилоты чаще всего не промахивались – хотя бы потому, что все судовые огни японцы зажигали в соответствии с правилами стоянки в портах. Или не японцы – кто их там в темноте разберет-то? Тем более, что никто и разбирать не собирался, поскольку в первый же день канцлерства я официально объявил, что все японские острова с двенадцатимильной зоной вокруг, а так же Желтое и Японское моря целиком объявляются зоной военных действий – и кто не спрятался, тот сам себе злобный буратина.
Владивосток – город очень интересный, в особенности если его рассматривать с гендерной точки зрения. Из тридцати с небольшим тысяч населения в городе женщин было около четырех тысяч, зато молодых мужчин репродуктивного возраста – почти двадцать тысяч. То есть было в городе двадцать тысяч молодых мужчин, но из тех шестнадцати, что ходили в шинелях и фуражках, двенадцать тысяч город внезапно покинули. Приказ, передающий весь гарнизон Владивостока в "оперативное подчинение" полковнику Юрьеву, совсем уж проигнорировать местные власти не посмели (тем более, что войска этого внезапного полковника явно были в состоянии показать Кузькину мать не только японцам), и восемь тысяч русских солдат отправились на Йессо и Хонсю. Не воевать, конечно – чего они там навоюют-то? А разгружать с кораблей всякое.
Всякого-то было очень много. Один "рыбак" за один рейс привозил вроде и немного – всего сорок тонн. Но сорок тонн – это тысяча двести ящиков с минами, по два пуда весом каждый. Или много ящиков еще с чем-нибудь очень нужным: с патронами, консервами, мылом, одеждой… или мешки, или бочки – и все это требовалось разгрузить очень быстро. Потому что причалов было немного, а "рыбаки" приходили по пятнадцать штук в сутки. И добро бы одни "рыбаки" – раз в неделю в Хакодате приходил огромный "Freedom" с несколькими тысячами уже тонн разных грузов, а небольшие шхуны и прочие баркасы с фелюгами вообще шастали без перерывов.
Еще четыре тысячи солдат разбрелись, чтобы помогать мужикам грузить на корабли то, что сгружали первые восемь тысяч. На базы, устроенные в той же бухте Владимира, в бухте Ольга, или в заливе Анива на Сахалине – трактора ведь ту же нефть жрали как не в себя.
Но жрали с пользой: куда бы не направлялась японская армия, ее всегда встречали несколько тысяч высыпающихся "с неба" мин. Подвезти миномет и пяток ящиков с минами для трактора – тьфу, а куда везти – об этом сильно заранее скажет висящий где-то в двух-трех километрах сверху летчик-наблюдатель. Поскольку тракторов (ну и минометов) было достаточно, у японцев потихоньку начало складываться впечатление, что русские завезли на остров десятки тысяч пушек – а такие мысли отрицательно сказываются на моральном облике солдат Императора. И не только солдат.
Мирное население успело понять (по рассказам тех же беженцев, многие из которых успели пережить локальный апокалипсис по нескольку раз), что когда на окраине населенного пункта начинаются многочисленные взрывы, то нужно немедленно все бросать и бежать. Причем бежать строго на юг. Но перед началом забега можно еще успеть быстро-быстро собрать все, что хочется попробовать унести: огонь на дома переносился обычно минут через пятнадцать после начала обстрела в деревнях и маленьких городках, а в городах побольше могли и полчаса подождать. Но бежать просто необходимо: все знали, что русские вообще в атаку не ходят, не превратив все перед собой в перепаханное поле. Ну и потом не ходят (потому что атаковать уже некого), а просто перемещаются немного южнее…
Но еще практически все знали, что с русскими можно договориться. Не о сохранении домов, но все же…
Половина японцев слышала о великом подвиге Хиденори Такаку – начальнике полиции города Мориока. Он, прочтя передаваемые каждой группе беженцев листовки, после начала обстрела вышел с красным флагом (с белым мы решили не рисковать, вдруг кто из солдат "увидит" на полотнище красный круг и попрется в атаку) к русским позициям – и договорился! То есть договорился, что население из города все же уйдет, в течение не получаса, а трех часов, но уйдет. Трех – потому что в городе был госпиталь, откуда множество раненых японских солдат быстрее просто не увезти. Правда после этого русские город все же снесут – но не весь! Русские пообещали не ломать храм Хоон-Дзи и не трогать стоящие в нем шестьсот священных статуй. И даже согласились на то, что в храме останется дюжина монахов…
