Федька Тетёркин, ученик с инструментального производства Путиловского завода, сюда попал, можно сказать, случайно. То есть и на двор случайно, да и вообще на завод.

Отец Федьки был человеком, можно сказать, вполне зажиточным: лесником Новгородского лесничества. Но именно что "был": когда прежнего лесничего перевели в Валдай, отец очень некстати сломал ногу – и новый лесничий на участок взял лесника нового. Что было понятно: отец теперь даже ходил едва, по лесу скакать ему стало точно невмоготу – но кормиться стало семье сильно труднее. Отец, правда, как и встарь, делал ложки деревянные, которые на рынке хорошо продавались – и семье с голоду пропасть не грозило, но и прежний достаток закончился. А потому отправили родители Федьку в отцовой сестре, тетке Анне, что вышла замуж за мастера с Путиловского завода. А тот и пристроил племянника на завод учеником.

Конечно, платили мальчишке копейки, но выходило и их не все тратить: тетка жила в Волынкиной деревне, что на дороге их Петербурга к заводу, и Федька почти все свободное время трудился на огороде – так что прокорм выходил почти бесплатным и почти половину получки выходило родителям оставлять. Но это пока выходило отцу копейки отправлять, а вот выучится Федька, станет токарем – тогда уж заживем!

Но это – если уж очень сильно повезет. Перед Рождеством прошел слух, что казна у завода ничего более покупать не собирается и денег, чтобы рабочим платить, уж не будет. Правда Юрген – мастер инструментального цеха – сказал, что инструмент-то всяко много кому нужен будет и это производство не закроют – но немцу-то хорошо, его даже если и выгонят, то всяко оклад за полгода выплатят, по контракту. А вот русских рабочих…

В понедельник рабочим объявили, что канцлер все заказы с завода снял и теперь рабочих поувольняют, завтра скажут кого. То есть уже сказали: с вагонного производства, с паровозного. Опять же литейных цех вроде закрывать собирались и рельсопрокатный. Про инструментальный не говорили, но инструмент-то там для закрываемых цехов делали – так что Федька переживал сильно. И немцы, видя, что у русских рабочих дело всяко из рук валится, отпустили их на двор, где будут объявлять об увольнениях.

Вот ученик Тетеркин и оказался на дворе у вагонного цеха. Только с краю толпы, у самых ворот: во дворе-то мужики все здоровые, не приведи Господь затопчут. Пока что, правда, стояли спокойно: из правления еще никто не пришел, так что люди просто ждали. И – дождались.

Федька даже порадовался, что у самых ворот примостился. Потому как ворота эти открылись и на двор въехала машина о шести колесах, а за ней – два больших автобуса. Автобусы Федька уже видел, но издали, а машину, вроде на которой полицейские канцлеровские ездили, раньше видал только на картинке в газете. А теперь ее даже рукой пощупать можно!

Из машины вылезло полдюжины девиц в красных полушубках, про них Федька уже знал, что из военной полиции. Но всего шесть, точно значит не разгонять рабочих: их-то на дворе уже тысяч семь собралось. И затем из той же машины вылез молодой господин в пальто с воротником меховым, оглядел собравшихся – и зачем-то полез на верх этой машины. Из автобусов тоже народу повылазило немало, какие-то ящики достали и стали их веревками как-то связывать, а одна девица протянула господину в пальто железное яйцо на веревке.

Господин этот начал прямо в яйцо говорить, и так громко, что, поди, на всем дворе слышно было. Потом какая-то уж совсем мелкая девочка из военной полиции "уронила" мордой в снег здоровенного грузчика со столярного производства – его Федька и раньше знал: тот из Старой Руссы на ярмарки в Новгород завсегда приезжал, стенка на стенку драться. Но это тоже оказалось не интересно: господин это снова говорить стал, и тут-то Федька и сообразил, что господин этот не иначе как сам канцлер, а потом…

Спустя два часа Федька, вернувшись в цех, робко подошел к мастеру и спросил:

– Герр Юрген, а чтобы как вы работу делать, сколько учиться нужно?

Указ Николая от снятии госгарантий доходов был очень даже своевременным… в определенной степени. В очень определенной…

Заплатив полмиллиарда, я сумел уменьшить госдолг на двести миллионов. На два с половиной процента. Правда, Владимир Николаевич с Лионским кредитом очень качественно сработал, еще по мелочи Бах в Британии и Бельгии поскупал русских облигаций, так что пять процентов долгов удалось закрыть. Вывернувшись наизнанку и выплатив уже восемьсот миллионов закрыть пять процентов – так что дополнительная экономия почти ста двадцати миллионов по новому указу Николая была хоть и небольшой, но все же отдушиной в напряженном бюджете Державы.

Результат не заставил себя ждать, и результат получился в полном соответствии с предсказанием Славы: частные дороги полностью отменили все заказы на подвижной состав, рельсы… вообще на все. Точнее, в России все заказы были отменены: даже простой товарный вагон, и даже с учетом уже отмененных пошлин на их импорт, был минимум на двадцать процентов дешевле самого дешевого отечественного. А рельсы оказались вдвое дороже даже германских – тоже не самых дешевых в Европе, не говоря уже об американских. Вот только у зарубежных промышленников резкого роста заказов тоже не произошло, потому что все – то есть абсолютно все – отечественные железные дороги были глубоко убыточными.

Вообще-то в России железные дороги давно уже работали по принципу финансовой пирамиды: дивиденды держателям акций выплачивались с выручки от новых облигационных займов, которые, в свою очередь, брались для расширения этих самых дорог. Понятно, что постройка этих новых дорог обходилась в разы больше, чем где-либо еще в мире, причем этот принцип распространялся и на дороги казенные, причем как бы даже не в большей степени: на свежевыстроенной дороге Бологое-Полоцк сметная цена километра получилась в районе ста двадцати тысяч – и это на однопутной дороге…

И если считать "бумажную капитализацию" казенных дорог, то за полмиллиарда я "купил" дорог на три с четвертью миллиарда рублей. Если считать по тому, сколько бы я сам потратил при постройке этих дорог, то выходило в районе полутора миллиардов, ну чуть больше полутора. Но Николай, во время нашего разговора "о финансах" эту "покупку" с энтузиазмом поддержал, поскольку был в курсе, на чем казна несла самые большие расходы, ведь на них ежегодно уходило из казны больше четверти миллиарда, которые отныне предстоит тратить мне. Коковцев – он вообще разве что не плясать бросился от счастья, но, похоже, на этом список осчастливленных заканчивался. А вот список пострадавших…

Уже с начала декабря в стране начали гаситься домны и мартены, ведь в России почти половина всей выплавляемой стали (и процентов шестьдесят пять чугуна) шли на обслуживание старых и постройку новых железных дорог. Ну а я принципиально это добро для своей новой собственности не закупал: рельсы мне Истомин поставит или я сам в Хинганске наделаю, а все прочее – его тоже из-за кордона привозить вдвое дешевле. Если, конечно, не считать еще более дешевую продукцию заводов уже моих собственных – но ее-то пока маловато было.

А с конца декабря стали останавливаться и паровозные заводы, и вагоностроительные… правда, нашлись в России люди сообразительные. Правление акционерного общества Брянского рельсопрокатного, железоделательного, сталелитейного и механического заводов запросило личной встречи, на которой предложили выкупить акции общества по номиналу. Не все, а принадлежащие отечественным держателям, то есть примерно на девять миллионов из двенадцати. Оно и понятно: Азовско-Донской банк владел акциями примерно на пять миллионов, а Русско-Китайский – чуть меньше чем на четыре.

Ну, я же не зверь какой, снимать последние штаны с уважаемых акционеров – ведь заставлять уважаемых господ шастать по улицам с голым задом просто неприлично. Поэтому предложил им продать акции казне за половину номинала при условии, что Азовско-Донской банк вернет Госбанку ссуду, выданную в качестве гарантии по облигациям Брянских заводов. Почему-то Поляков – основной владелец банка – отказался от моего щедрого предложения… ну, сам виноват.