Хотя тоже понятно: если на перевозку двадцати тысяч тонн угля из Брисбена требуется того же угля на пятьсот рублей, а на перевозку этих же двадцати тысяч тонн из Кузнецка нефтяного топлива на две с половиной тысячи, то и вопросов не возникает. Возникает, конечно, но только один: когда выйдет железную дорогу в Кузнецк электрифицировать? Ведь после того, как в Лысьве наладили выпуск генераторов на сто двадцать мегаватт, обеспечить дорогу энергией выйдет просто. Непросто только провода протянуть, подстанции выстроить, да и железнодорожников обучить… хотя медный рудник на Аляске проводом дорогу обеспечит.
А электростанции топливом обеспечить… Александр Васильевич даже ответ на свой вопрос внимательно не выслушал, ведь действительно, все вполне очевидно – однако все равно внутри головы все еще продолжала крутиться мысль о том, что все это как-то неправильно. Мысль-то тоже понятная, а вот как должно быть правильно… Вот уже и пятница к концу подходит, а обсуждение, начавшееся еще в понедельник, так и не заканчивалось. И Классон снова вот пытается свое предложение снова на обсуждение поставить:
– Это все понятно, но ведь тот же торф вообще возить никуда не нужно!
– Нужно, хотя и очень недалеко, но нужно. Проблема в том – причем лишь первая проблема – что это "недалеко" – с учетом затрат на его добычу, переработку, подготовку, многочисленные перегрузки – обходится в пятнадцать процентов выработанной энергии. Я уже не говорю, что если просто исходить из его теплотворной способности, то выгоднее дровами топить, ведь дров у нас тоже немало…
Дверь открылась и в гостиную вошел Станислав Густавович. Который в эту дверь вышел еще в понедельник, после того как выслушал все предложения собравшихся. И, судя по его довольной физиономии, три дня он очень тщательно считал, во что все эти предложения могут вылиться, а – закончив свои подсчеты – счел необходимым результатами поделиться:
– Итак, господа, все эпитеты, которыми вас награждали мои сотрудники, я из жалости опущу – начал он в своей обычной манере, – но результаты, надеюсь, вас порадуют. Не всех, но и нерадость сия будет сугубо временной.
– Слава, а можно без этих твоих шуточек? – Александр Васильевич Винтер все же предпочитал работать с "чистой информацией", оставляя юмор за пределами кабинетов.
– Можно, тем более что нерадовать мне придется только Роберта Эдуардовича. Да и то лишь косвенно. Если опустить все промежуточные вычисления, с коими вы можете, конечно, позже ознакомиться, то выходит следующее. На калорию, получаемую из угля мы сейчас добываем нового угля, из которого выходит до восьмидесяти калорий – а если все шахты закрыть, то и до сотни дойти может, но шахты мы по другим причинам закрывать не будем. Из нефтяной калории мы получаем уже тридцать, из торфяной – от шести до семи, из дровяной – тут, Саша, ты оказался неправ – всего три. Но это всего лишь ничего не значащие пока цифры, поэтому перейдем к сути. Если у нас из одной калории получается три, то государство с трудом будет в состоянии прокормить народ впроголодь, то есть этот народ просто с голоду массово не помрет. Правда, пока погода хорошая. Досыта прокормить работников можно лишь при получении пяти калорий энергии, а чтобы рабочий еще и семью мог содержать, то калорий требуется минимум семь. Так что, Роберт Эдуардович, торф мы оставим лишь на самый крайний случай – ну и на удобрение полей, так что ваш гидроторф развивать все же будем. Но не для энергетики, так как с такой энергетикой у нас не будет ресурсов для содержания даже школ. А для поддержки уже здравоохранения нужно получать минимум четырнадцать калорий на потраченную в добыче топлива одну…
– Слав, ты про гидростанции забыл… – в разговор снова вступил Волков.
– Не забыл, я их на закуску оставил. Потому что с ними выходит все вроде бы проще, но по сути сложнее: даже мелкие гидростанции, до мегаватта, на потраченную калорию дают до пятидесяти, а большие могут и до ста дать – но они у нас работают главным образом во время максимального потребления. Потому что их просто быстро запустить и так же быстро остановить, что не скажешь про станции угольные или нефтяные. Хотя понятно уже, что нефтяные тоже оказываются невыгодными рядом с угольными, посему нефть стоит использовать лишь для выработки моторного топлива.
– И не оспоришь, ну а что с гидростанциями не так?
– А то, что Нестор Платонович сейчас будет плясать: качать реки на юг энергией, которая не востребуется с угольных станций ночами, оказывается весьма выгодным занятием, поскольку делает возможным получать больше электричества с гидростанций при необходимости. Конечно, тогда и угольная калория принесет нам не восемьдесят, а лишь пятьдесят-шестьдесят – а, возможно, и лишь сорок, зато принесет она нам их точно тогда, когда эта калория особенно потребуется.
– Неплохо…
– А ты у меня тоже попляшешь: по самым скромным прикидкам с тебя на обустройство всей системы, которую Глеб Максимилианович тут набросал, с тебя потребуется миллиард с небольшим… погоди радоваться, точнее миллиард двести миллионов. Перевел дух, успокоился? Тогда продолжу: каждый год на протяжении следующих пяти лет. Потому что создавать эту систему всяко придется, а у Марии Петровны таких денег свободных нет и скоро не будет. А теперь можешь выдыхать: уже через пять лет у нас появится основа нужной системы и я смогу точно посчитать, сколько еще денег ты будешь на нее тратить потом. Зато – и это я уже могу сейчас гарантировать – твоя доля в общем бюджете, из которой я буду выпрашивать другие внеплановые траты, вырастет куда как больше, чем этот жалкий миллиард. А теперь давайте рассмотрим все это в деталях…
Путешествие в Красноярск убедило меня в том, что "чистая ториевая энергетика" – дело ну очень уж отдаленного будущего. Может быть через сотню лет отходы ториевого цикла и окажутся более полезными, чем урановые – но в процессе работы ториевая "бочка" (между прочим, с десятисантиметровыми железными стенками) просто лучилась самой что ни на есть "жесткой гаммой". Правда, и от этого была определенная польза, инженеры и ученые "подгорного института" – получившие очень яркие впечатления от судьбы "назначенных лаборантов" – придумали множество хитрых механизмов, позволяющих перерабатывать сияющие стержни дистанционно. Лично меня больше всего восхитило окно в химическую лабораторию шириной в два метра и высотой за полметра, через которое ученые смотрели как и куда двигаются управляемые ими манипуляторы. Не размерами окно восхитило, а конструкцией: поскольку гамма-излучение по природе своей неотразимо (то есть от зеркала не отражается), то эти люди придумали такой здоровенный перископ, красиво огибающий почти что метровую свинцовую стенку, эту самую "гамму" и задерживающую. Элегантное решение, а вот сами манипуляторы – решение уже техническое, причем техника тут была уже явно на грани фантастики: конструктор этих манипуляторов на спор разобрал ими в лаборатории свои карманные часы, а потом снова собрал. Правда теперь их приходилось операторам каждый день заводить, так как вытаскивать часы из самой "горячей" комнаты никто не рискнул… И манипуляторов в лаборатории было аж шесть штук: два для "разборки часов", два – ими ворочали столитровые канистры с химикатами, а еще два для хватания и таскания горячих (в буквальном смысле, то есть по температуре) тепловыделяющих сборок.
Но меня восхитили не сами по себе очень непростые технологические решения, а то, насколько слаженно работал комплекс предприятий, решения эти воплощающие в металл (а так же в стекло, керамику и все прочее), ведь только для изготовления манипуляторов был выстроен специальный завод точной механики в Ачинске, а для оснащения всех химлабораторий "горячей зоны" (числом под две дюжины) пришлось задействовать почти сотню предприятий самого разного профиля. На весь проект целиком уже работало почти полтысячи заводов и фабрик и около восьмидесяти тысяч человек, причем людей тщательно обученных и обеспеченных всеми нужными инструментами. Даже страшно представить, в какую копеечку обошелся пуск первого "настоящего реактора", который мог и воду-то нагреть градусов до семидесяти – но оно того стоило. Да и с копеечкой с каждым днем становилось все легче и легче…
