– Ох и шумные вы, мужики, как дизельные трансформаторы! – Улыбнулся Федор племянникам.

– А кто это, кто это? – Обрадовались незнакомому слову мальчишки.

– Подрастете – покажу и расскажу. А сейчас держите свои сладости и набирайтесь сил. – Он отдал мальчишкам пакет с гостинцами и под таинственный шелест полиэтилена за своей спиной поднялся в квартиру сестры.

– Здравствуй, братишка. – Сестра быстро чмокнула его в щеку и деловито подтолкнула вглубь помещения. – Проходи, тапочки под вешалкой найдешь. – Ну-ка, братцы-кролики, идите ко мне. Нечего прятаться за дверью! Быстренько! Пакет мне давайте и руки покажите. Так, все положили в пакет и марш за стол! –

Пока сестра разбиралась с детьми, Федор честно пытался найти два одинаковых тапочка под вешалкой среди беспорядочно разбросанной обуви, хотя знал, что это ему вряд ли удастся сделать. При всей своей чрезмерной чистоплотности сестра обладала абсолютным безразличием к порядку вещей, что еще в детстве раздражало Федора и провоцировало бесконечные споры и ссоры между ними. Сестра постоянно что-то стирала, мыла, вытирала и подтирала, не заботясь о том, где и что будет стоять, лежать, висеть, вынуждая его часами искать нужную вещь. Поэтому Федор не возражал против размена родительской квартиры и в своем миниатюрном жилище имел минимальный набор жизненно необходимой домашней утвари и мебели, чтоб компенсировать издержки детства и вынужденный беспорядок на работе. И сейчас, не найдя второго тапочка, он безнадежно махнул рукой и в одних носках прошлепал на кухню, чтобы раньше всех устроиться на любимом месте у окна, откуда просматривался весь двор.

На кухню за ним друг за другом примчали племянники. Быстро, стараясь меньше пережевывать, поглотили остатки ужина на тарелках, поспорили, кому больше, а кому меньше досталось сладостей из пакета, и убежали на улицу.

Сестра облегченно вздохнула:

– Наконец-то. Устала так на работе. Сейчас я уберу за ними, и поужинаем. Ты суп будешь? –

– Что дашь, то и буду. Спасибо. А Толик где? –

– Он сегодня во вторую смену. Так тяжело с его сменами, а с другой стороны, живую зарплату сейчас только на комбинате выдают и к тому же без задержек. А у вас как? Толик говорил, австрийцы отдали вашему институту предпочтение по реконструкции их цеха. –

– Есть такое дело. Теперь и мы без денег не останемся. –

– Ой-ой-ой, все скромничаешь? – Сестра встала и, не глядя на Федора, подошла к плите. – Кофе заварить? – Через плечо значительно ему улыбнулась.

– Завари. А в чем дело, что за намеки и загадочные взгляды? –

– Поражаюсь я тебе, Феденька, в твои годы и с твоими мозгами уже хотя бы начальником отдела можно стать. Вон, Толик рассказывал, на аппаратной у директора комбината иностранцы твои идеи по реконструкции озвучивали, а ты все боишься кого-нибудь подсидеть в своем институте. –

– Ой, не начинай, Иринка. Всему свое время, какие наши годы! –

– В этом году уже 32 стукнет, не забывай. Пора о своей карьере думать, а не о других заботиться. А, что говорить! Из вашей компании только Валерка в люди выбился, да и тот никак жениться не решается. А о вас с Серегой и говорить не хочется. Такие таланты и коту под хвост! Ты, вот, жениться собираешься или так и будешь по своей Сашке…, ой кх-кх! – Сестра закашлялась и усиленно постучала ладонью по груди. – Совсем забыла! У нас тут такие дела произошли! – Вдруг спохватилась и успокаивающе погладила Федора по плечу. – Только не переживай сильно. -

– Ты чего? – Федор насторожился. Наставления сестры он слушал вполуха, они регулярно повторялись в каждый его приход. Его больше волновало, с чего начать разговор о своем здоровье, чтоб не вызвать у сестры новую волну нотаций о его образе жизни, но ее последние слова отвлекли его. Он нахмурился и от непонятного волнения весь подался навстречу к сестре, перехватив ее руку и больно зажав в своей. – С Сашей что-то случилось? –

– Успокойся и сядь. Я думаю, с ней все наладится. –

– Ну не тяни ж ты резину! – Федор нервно заерзал на стуле и нетерпеливо посмотрел через стекло на улицу, ища глазами окна Сашиной квартиры.

– На, выпей валерьянку. –

Федор механически подставил ладонь и зажал в ней желтые таблетки.

– В ночь с субботы на воскресенье, когда гроза была… -

– Какая гроза? – В голове ярким кадром возник образ огромной шаровой молнии. Федор от удивления открыл рот.

– Ты что, не слышал? Так гремело! – Сестра подозрительно посмотрела ему в лицо и, видимо, не найдя подтверждения своим сомнениям, удивленно пожала плечами. – Ну, ты и спишь! Такая гроза была, даже мои сорванцы проснулись. Так вот. Утром я в окно выглянула, а там скорая помощь стоит и куча людей вокруг нее. Я и вышла, узнать, в чем дело. – Сестра замолчала и пододвинула свой стул ближе к Федору.

– И что? – Он от напряжения перешел на громкий шепот.

– Там никто ничего понять не может, что случилось. – Сестра тоже перешла на шепот, непроизвольно поддержав его. – Говорят, похоже на шаровую молнию, а может и с улицы что-то забросили? В наши времена, сам знаешь, всякое случается. Милиция приезжала, но информации не дали, никакой. Как всегда говорят, что все по окончанию следствия. А у Саши в окне, в стекле, то есть, дыра вот такая оплавленная. В комнате все вещи обгорели, а сама она посреди комнаты лежит на ковре без единого ожога и без сознания. Понимаешь, все обгорело, а она и ковер вокруг нее целы. Какая-то странная молния, выборочная, если это молния была. Все шушукаются. К ней ведь в последнее время какие-то люди подозрительные ходить стали, на сектантов похожи. –

– Да оставь ты эти побасенки старушечьи! Нашла, кого слушать. – Федор подскочил на ноги и открыл створку окна. – Дальше что? –

– Ее в нашу больницу отвезли. В реанимацию. – Сестра замолчала, подыскивая нужные слова. – Понимаешь, там тоже, пока, странная картина вырисовывается. Сделали обследования – все органы в норме, ничего не повреждено, а она будто в летаргии, все жизненные процессы замедлены, как в анабиозе. –

– Как? –

– Как у медведя при зимней спячке. Нет, не возмущайся, это для сравнения. Я заходила к ней в палату, ее отдельно от всех положили. Лежит вся из себя, как спящая красавица, даже румянец на щеках есть. И лицо такое умиротворенное, будто радуется она тому, что произошло. –

– Конечно, только радоваться ей и осталось. – Федор раздраженно цыкнул, зная, что женщины всегда недолюбливали его подругу за красоту и повышенное внимание мужской половины общества, и сестра его не была исключением. Резко встал. – Ладно, пойду я. –

– Куда? В больнице тебя к ней не пустят. –

– Поднимусь к ней домой пока. Надо же с квартирой что-то решать, как я понимаю. –

– Там все в порядке. Родственник объявился, старичок какой-то. Но деловой видимо, вчера уже стекло новое поставили. –

– Все равно поднимусь. Может, помощь нужна? – Федор решительно направился в коридор. – Все, пока. Ты там договорись, чтоб меня пропустили к ней, ладно? -

– Ладно, я позвоню тебе на работу, если что. Федь, а ты-то, зачем приходил? –

– А-а, Ирин, пустое, потом как-нибудь, не до этого сейчас. Ты, знаешь что, в любом случае позвони. Пошел я. Тьфу, чуть не забыл, я в отпуск со следующей недели иду, так ты спроси у Толика насчет охотничьего домика – я просил его договориться со своим руководством. Ладно? Все, пока. –

Он быстро выскочил во двор и подбежал к подъезду у центральной арки дома, над которой размещалась квартира Саши. Мельком осмотрел окна и, не найдя в них ничего подозрительного, поднялся на второй этаж. Несколько раз продолжительно позвонил у входной двери, но никто ему не открыл. Он уже собрался уходить, как услышал за дверью какой-то странный звук. Насторожившись, подошел к двери вплотную и долго прислушивался, надеясь услышать этот звук еще раз, но он не повторился.

– Показалось. Наверное, у соседей музыку слушают. Пойду я. – Неуверенно сделал пару шагов вниз по лестнице, как звуки повторились и стереозвучанием отозвались у него в голове, вызвав волну когда-то пережитых эмоций. Федор в замешательстве остановился, осторожно, не разворачиваясь, чтобы не производить лишнего шума, вернулся в исходное положение, тесно прилепился щекой к дерматиновой обивке двери и замер, сосредоточив свое внимание в одном направлении. Из-за двери послышался неразборчивый напевный диалог невидимых собеседников, приглушенный каким-то шелестом.