– Пусть празднуют – их дело, а я ни-ни. – Бормотал тихо сам для себя, широко шагая по центральной улице в поисках праздничной демонстрации, но нигде не находил и намека на яркие транспаранты или неправдоподобно большие шляпки искусственных цветов, которые до сих пор являлись неотъемлемым атрибутом любого праздника.

– А что, собственно, происходит? Людей на улице тьма, будто демонстрация вот-вот как закончилась, а атрибутика отсутствует. Или я ошибаюсь? – Удивился Федор простоте праздника, но продолжал искать на улицах вещественные доказательства, а у себя в памяти праздничную дату соответственную. Ничего не получалось: календарный ход событий ускользнул от него, а восстановить его по памяти никак не удавалось.

Вскоре боевой дух испарился из глубин его души, выступив мелкими капельками слабости на лбу, а ноги налились свинцовой тяжестью. Федор обессиленно прислонился к дереву у металлической резной ограды техникума и, шумно отдуваясь после продолжительной пешей прогулки, обвел затуманившимся взглядом центральную площадь города. Прохожие, не скрывая друг от друга радостных улыбок, частым потоком мелькали перед ним, спеша куда-то по своим делам. Со стороны городского пруда, откуда-то с невидимой ему части лестницы крутого спуска, доносился веселый громкий смех детворы, на немногочисленных лавках вокруг памятника отдыхала молодежь. Федор собрал последние силы и направился к ближайшей шумной компании подростков. Облизал пересохшие губы и подмигнул юнцам, стараясь улыбаться как можно естественнее:

– Что празднуем? –

Подростки со знанием дела прихлебывали пиво из темных бутылок с яркими этикетками, вид которых вызвал у Федора судорожный спазм в горле. Он закашлялся. На глазах выступили слезы, в ушах раздался неясный шум, заглушивший все звуки вокруг, а сквозь него, как громкие оплеухи, отчетливо донеслись небрежно брошенные кем-то обидные слова:

– Иди, дя-дя, погуляй еще. Оставим мы тебе бу-тыл-ки, не боись. -

Федор оторопел. Протестующе взмахнул рукой и увидел зажатые в ней скомканные небрежно полиэтиленовые пакеты.

– Что?! Вы чего это подумали? Да я, я только что два этих пакета на помойку выбросил. Я не для этого спросил… –

– Это ты не понял. – Угрожающе приподнялся с лавки коренастый мальчишка. – Тебе сказали, вали отседова. –

– Да я… -

– Вот привязался! – Поддержал друга второй юнец. – Не отвяжешься. Пошли лучше на берег. -

– Нет-нет! Подождите, у меня деньги есть, вы не думайте. Я сейчас достану. – Федор быстро засунул пакеты в боковой карман пиджака и полез в его внутренний карман. – Сейчас, сейчас, достану… -

– На. – К ногам подкатилась пустая бутылка. – Еще одну сдашь. Привязался, блин! – Подростки поднялись и, небрежно сплевывая себе под ноги, побрели к пруду.

Федор, не мигая, уставился на застывшую у его ног бутылку. Щеки жаром зажглись от незаслуженной обиды. Он нервно сжал найденные бумажные купюры в кулак.

– Ах вы, сопляки. – Зло буркнул себе под нос. – Выцыганили у мамок мелочь на кислую водичку в разрисованных бутылках и…, – машинально разгладил деньги и сложил аккуратно в стопку, – и сразу кру-ты-е такие стали! А вот столько не хотели?! – Грозно помахал стопкой в сторону удалившихся обидчиков. – Эх, – безнадежно махнул рукой, – что с ними разговаривать? – Развернулся и устало побрел по дороге домой.

– Сопляки, – вспомнил обиду через несколько минут, – бутылки мне бросают! Вы сначала попробуйте заработать вот столько! Да здесь на несколько сотен бутылок вашего кислого компотика хватит!– При воспоминании о пиве у него опять по телу прокатилась волна слабости. Он остановился, смахнул устало капельки холодной испарины со лба и с удивлением обнаружил, что стоит перед продуктовым магазином. – Ага, это то, что нам надо, а то… Да что там говорить, – со злостью сплюнул себе под ноги, – тьфу и тьфу на вас! Нашли от чего выпендриваться! Сейчас посмотрим, – решительно вошел вовнутрь, – кто из нас крутой. Я покажу вам, как на меня напраслину возводить. – Купил две бутылки коньяка и победителем направился домой.

Входную дверь в свою квартиру Федор открывал долго: ключ в трясущихся руках никак не хотел попадать в узкую прорезь замка. А когда наконец-то открыл, тут же вспомнил о сером сгустке своего кошмарного видения, поэтому к комнате подошел на цыпочках и осторожно заглянул вовнутрь из-за дверного косяка. После залитой ярким солнечным светом улицы жилище его выглядело убого, на что ему было наплевать, и мрачно, что испугало. Он скорыми шашками проскочил пустое пространство до балконной двери, уверенным жестом раздвинул грязноватые, а потому на цвет серые, шторы, громко звякнул металлическим шпингалетом и радостно зажмурился от яркого света с улицы.

Не спеша вытащил из топорщащихся карманов брюк бутылки с дорогим зельем и поставил в центре стола. Через открытый проем в квартирку ворвался теплый летний ветерок, за ним пробрались озорные блики небесного светила и янтарным светом отразились в содержимом бутылок. Федор оживился.

– Так-то, – потер весело руки, – праздновать – так праздновать! А не то повадились все, кому не лень. – Мстительно оглядел все освещенные углы комнаты, где имел обыкновение прятаться его непримиримый враг, принимавший в последнее время вид серого многорукого существа с широко расставленными сферами красных глаз. Видение отсутствовало, а потому настроение Федора перестроилось на иронический лад.

– Понавыдумывали себе гоблинов, – вспомнил Федор прочитанные книги, – орков-урков разных и еще черт знает что. А у нас все классически, к нам многорукая Кали в гости хаживает, сама индийская богиня нашим приютом не брезгует. Ее-то и помянем, грешную, в первую очередь. -

Он откупорил одну бутылку, наполнил замусоленный стакан наполовину, деловито крякнул и перевернул его содержимое в свою глотку. Дорогое зелье не оправдало его ожиданий, вкусовые его качества оказались близки настоянному на травах самогону, чем и расстроило Федора.

– Ну-у, как всегда! Как же, коньяк! Пойло замаркированное! – Он разочаровано опустился на деревянный стул. – Живем в дерьме, жрем дерьмо, пьем дерьмо, платим честно заработанные копейки за дерьмо, и никому дела нет! – Зло стукнул ладонью по пыльной поверхности столешницы. Бутылки подпрыгнули и обиженно звякнули друг об дружку. Федор испуганно придержал их, но наливать новую порцию пока не стал. Праздничное настроение улетучилось, в голову полезли мрачные мысли, перед глазами неясным контуром вновь замаячил многорукий уродец.

– Прочь, паскуда! Привязалась как банный лист! – Рявкнул Федор на навязчивый мираж. Тот лопнул, рассыпавшись искрами бенгальского огня. Федора обдало жаром, на лбу выступила испарина. Он рывком дернул пуговицу на вороте рубахи, решительно наполнил стакан очередной порцией «марочного пойла», залпом выпил, возбужденно подскочил на ноги и аршинными шагами стал сосредоточенно расхаживать в пустоте своего жилища, настойчиво заставляя себя думать о положительных моментах своей жизни.

– А как хорошо все начиналось! Была мечта, были друзья, была Сашенька. Сашенька, Сашенька, н-да… – Вспоминал Федор вслух, чтобы отвлечься и не дать противному многорукому видению завладеть его вниманием. – В детстве была пацанка пацанкой. Мелкая, но юркая, от нас, дылд длинноногих, ни на шаг не отставала. А потом вдруг превратилась в эдакую маленькую фею. Мы и глазом моргнуть не успели, как перед нами явилась такая необъяснимая краса! Я тогда дар речи потерял. А как иначе? Волосы-то у нее густые, темные, а глаза синие-синие, как небо осенним солнечным днем, когда в воздухе парят белые паутинки. И в ее глазах такая белая дымка, загадка. Гляди – не наглядишься и тайну ее не разгадаешь. Чувствуешь только, что наш мир для нее – тьфу! Серость, бессмысленное существование. Ее мир – это мир грез и сновидений. И рыцарь… Эх! С ее-то интеллектом! Так нет, и она туда же, куда все бабы! Рыцарь! Еще и смеялась. -

В памяти Федора всплыл образ любимой женщины. Она лукаво улыбнулась, приподнялась на цыпочки и постучала тонким пальцем по его лбу.