– Пойми, Федор, я не грежу о нем как о реальном мужчине. Просто он приходит ко мне во снах. Бежит через все измерения сюда, к нам. Я мучительно, понимаешь, мучительно пытаюсь разобраться, почему, зачем показывают мне эти сны? Они ведь не повторяются, Федор. Это рассказ, подробное повествование о жизни, о приключениях неведомого мне белого рыцаря. Я как бы читаю книгу, а книга – это мой сон. Тороплю день и с замиранием сердца готовлюсь к ночной встрече. Я сама знаю, Федор, что это ненормально, но кому какое дело до того, как я живу? Пусть их, а я должна разгадать его тайну. Он должен пробиться к нам, я молю бога об этом. Понимаешь, Федор? -
– Рыцарь, Бог… Кому они нужны? Никому, только ей, а мне уже ничего не надо. Все – бред сивой кобылы. С ними неудобно никому, нам бы с бытовухой управиться. А заповеди, – вернулся Федор к больной теме, – это не делай, туда не смотри, чужого не возжелай. Ага, сейчас! Для чего тогда жить? Под второй удар подставляться? Нашли дурака – Федора Ивановича. – Федор крепко сжал пальцы в кулаки. – Да я бы все это делал, но какой толк от меня одного? Только курам на смех! Правда? – Машинально спросил у струящегося серыми туманными спиралями вновь появившегося чужака. Незнакомец удивленно замигал красными сферами в центре бесформенной, но стремительно уплотняющейся воздушной массы. – Сгинь, сказал, нечисть! – Федор метнулся к выключателю. На смену яркому дню ползли серые сумерки, а единственным спасением от пришельца, Федор успел вычислить его слабину, был яркий свет. «Нечисть» сгинула в дальний темный угол комнаты и застыла пауком-охотником. – То-то же! Думаешь, я один? Дудки! У меня Валерка есть, Серега…, были. – Федор вздохнул, вернулся к столу. – Был Валерка, смелый, сильный, надежный. Уехал. Удачу ловить подался в чужие края. Был Серега, скромный, интеллигентный, задачки в голове как семечки щелкал. Дощелкался! Сменил научную карьеру на рясу поповскую. Не понимаю, но, что поделаешь? Его воля, уважаю, а принять никак не могу. Да и ни то, чтобы принять, подойти не могу. Ходил к нему в церковь, а он – в этом облачении, молитвы шепчет, поклоны бьет. Смотрю на него, вроде бы – тот же Серега наш, а все ему – «отец Сергий» и кланяются! Ну не кланяться же мне со всеми? Смешно, неловко. Не смог. Саша и та от меня отвернулась после сплетен институтских. Тогда больше всех этот прихвостень начальства, Аркашка, постарался. Вот же гад – гладкий и скользкий, ухватить не за что! О! Шел бы ты, паучок-трудовичок, к Аркашке. С ним тебе в самый раз управиться. Подленький и наглый он, тебе под стать. Вместе бы и куковали. – Уговаривал Федор затаившееся видение и подливал себе в стакан уже из второй бутылки, пока одурманенный окончательно не заснул на стареньком диванчике у окна.
Глава 2.
Близилась ночь и под своим покровом тайно впускала в город нового гостя. Деревья уже гулко раскачивались под порывами сильного ветра, возмущенно шелестя молодой порослью листвы. Город как будто вымер, спрятал своих обитателей за надежными каменными стенами, оставив для бушующего невидимого разбойника узкие улицы, вдоль которых тот носился, весело шурша кучками бумажного мусора, и угрожающе завывал в верхушках деревьев и на крышах домов. Но город крепко спал, погруженный в вынужденную темноту экономического беспредела новой эпохи. Только на пятом этаже девятиэтажной свечки малосемейного общежития, стоящего на берегу грязной речушки с промышленными отходами, горел в окне одинокий огонек тусклой лампочки, а из-за открытой балконной двери хлопками вырывалась наружу серая ткань шторы, как будто подавая кому-то тайный знак, что его там ждут.
Федор спал и сквозь глубокое хмельное забытье до него доносился глухой отдаленный звук разорвавшейся праздничной хлопушки и не одной, а нескончаемого их числа. Звуки ритмично следовали друг за другом, раздражали своим бесконечным однообразием и наглым треском вклинивались в сонную муть Федорова сознания. Ногам становилось жарко и неприятно мокро в неснятых ботинках, голова и плечи зябли на студеном сквозняке открытого балкона, ребра гудели от напора не сдавшихся пружин его лежбища. Он заворочался, старый продавленный диван возмущенно скрипнул ржавыми пружинами, неохотно пригибая их кочки под его тело.
– Вот напасть! – Скрипучим сонным голосом оповестил Федор всех о своем возмущении. Вытащил подушку из-под головы и отгородился ею же от навязчивого треска. Ему стало теплее, спокойнее, пружины, правда, продолжали молчаливую борьбу с ним за свое законное место на диване, но сон туманной поволокой гасил раздражение и затягивал Федора в мистическую неразбериху своего очередного представления, предлагая посмотреть на диковинные храмы древней Индии.
… Он стоит перед огромной стеклянной дверью, а за ней радужным цветом переливаются резные стены невиданного им храма, который сказочным замком затерялся среди пышной зелени джунглей. За дверью царят свет и покой, а здесь, перед нею, клубится холодный мокрый туман, неприятными грязными хлопьями прилипает к одежде, норовит плотной серой завесой скрыть от Федора путь, который он так долго и тщетно искал. Федор никак не решается сделать последний шаг. Боится, что это очередной мираж его воспаленного сознания, а на самом деле там пустота, от которой нет никакой возможности убежать, скрыться, потому что она повсюду, а та реальность, что манит из-за двери, и не реальность вовсе, а еще одна иллюзия, и стоит открыть дверь, как все погибнет, рассыплется серым мертвым пеплом.
– Какая разница? Здесь тоже не цветочки. – Федор решительно толкает дверь…, и вихрь холодного воздуха налетает на него, заставляет плотнее укутаться в белый плащ.
– Что же это, опять? – Федор испуганно озирается и видит рядом с собой второго Федора в таком же странном белом одеянии.
Он почему-то знает, что он и второй Федор – это одно целое, но сейчас можно и хочется разделиться, потому что вокруг пока все спокойно, а болтать вдвоем веселее, можно и поспорить, и доказать что-то свое, что есть у каждого из двух Федоров.
– Как же это спокойно, если все так мрачно? – Удивленной мыслью возникает вопрос у реального Федора.
Вокруг темно-лиловый мрак тяжелого, низкого неба, на котором тлеет тусклый диск неизвестного светила, редкие поросли черных кустов и где-то рядом, но не поймешь где, большая опасность и надо с кем-то сильным, злым и бессмертным сразиться.
Третий Федор, тот, кто спит, понимает, что нельзя, глупо сражаться с тем, кого невозможно убить. Ему становиться страшно, а впереди появляется лилово-синий шар и неумолимо мчит на первых Федоров. Внутри него огнем горят выпуклые сферы глаз с кровавой бусинкой между ними.
– Не смотри ему в глаза! – Кричит первый Федор второму, а третий смотрит и замирает, парализованный ужасом. Он знает, что надо бежать, бежать, куда глаза глядят, но глаза глядят на странный танец лиловой женщины с множеством мелькающих вокруг нее рук.
Два первых Федора сливаются в одного очень сильного воина, которого тоже невозможно победить, белые плащи раскрываются двумя огромными крыльями. Взмах – хлопок, взмах – хлопок. Плотная воздушная струя сбивает с ног лиловое чудище, оно мячом-великаном отскакивает назад. Из рук со стальным скрежетом вылетают кривые блестящие клинки, а рот вытягивается трубным рожком и воинственно свистит…
– Нет, верещит. – Испуганно прошептал проснувшийся Федор и мутными глазами осмотрел свое жилище.
В темном углу мигают два красных огонька, и что-то свищет, все громче и громче. Шторы двумя серыми полотнищами выстреливают вглубь комнаты под порывами сильного ветра, на грязный пол падают и падают мохнатые белые снежинки.
– Надо же! Уже зима пришла… – Федор неуклюжей, шаркающей походкой поспешил к балкону, осторожно высунул лохматую голову в распахнутый настежь проем и замер, открыв от удивления рот.
Ночная темень была разукрашена и освещена миллиардом белых пушинок, которые то кружили в парящем полете, то злым ураганным ветром заплетались большой белой плетью и щелкали по низко пригнувшимся кронам деревьев. Среди этой метельной кутерьмы высоко в небе вопреки всем законам вспыхнула яркая звезда и кометой упала вниз, а из-за плеча Федора обратным порывом ветра вырвалось навстречу ей полотно шторы и громким радостным залпом приветствовало космическую гостью.
