Их губы сомкнулись. Волна нежности прошла дрожью по всему телу от одного лёгкого прикосновения. Поцелуй вдруг стал очень солёным. Пар отодвинулся от девушки и посмотрел на её лицо. Она смущённо прятала глаза. Она плакала.
– Что с тобой?
– Это… всё твои слова. Да, теперь я понимаю, что это, действительно, не взаправду… но не обращай на меня внимания, прошу. Лучше расскажи, как твои странствия? Как ты оказался на этой огненной планете?
Пар обнял её.
– Есть одна девочка… о, нет, не беспокойся, совсем маленькая. Я встретил её, когда направлялся к одному мудрецу за советом. И этот мудрец мне сказал, что я могу воспитать из неё идеального человека. Юна, ты представляешь, она – ключ от твоих бед! У меня есть шанс снять с тебя проклятье!
– А если… – дыхание у девушки всё ещё было сбивчивым из-за того, что она недавно плакала, – если я этого не хочу?
– Да ты что такое говоришь?
– Нет, Пар, я серьёзно! Ты и вправду хочешь принести в жертву невинного ребёнка? Притом, по твоим словам, идеального человека? Ты послушай себя: так мы с тобой оба превращаемся в палачей. Даже хуже: палач хоть смотрит в глаза своей жертве, а мы трусливо подписываем этой девочке смертный приговор за стенами своего уютного дома. И всё ради чего? Ради того, чтобы не свершиться проклятью, уготованному мне с детства, к встречи с которым меня растили и воспитывали?
– Я не собираюсь покоряться судьбе, которая лишает меня счастья.
– Зато, я собираюсь! Я так воспитана! Хоть мне и не говорили этого прежде, но меня всё детство и всю юность готовили к этому. Да, мне страшно, но я готова. А этот невинный ребенок – к чему готов он? Ты послушай себя…
– Нет, теперь ты послушай меня. И услышь. Да, я готов принести её в жертву. Да, я готов стать палачом. И мне это нелегко. И с каждым днём всё сложнее. Потому что я сам привязался к ней. Но ты мне дороже неё, дороже моей души, которая, возможно, после содеянного, никогда не найдет покой. Я люблю тебя, и это проводит для меня черту между тем, что хорошо и что плохо. И я буду защищать тебя: как от зла, так и от добра. Даже если придется принять тёмную сторону – я это сделаю. Ради тебя. Ради тебя я принесу в жертву кого угодно. Даже себя. В первую очередь себя. Но я от тебя не отрекусь.
– Но не так же, – еле выдавила из себя Юна.
– А как? Или ты думала, что я уйду на неделю, погуляю по зелёным полям и вернусь с огромным букетом цветов: «Дорогая, проклятье снято благодаря вот этим чудным ромашкам!» Нет, чтобы чего-то добиться, всегда нужно чем-то жертвовать. И чем больше ты хочешь получить, тем больше слёз тебе придётся влить в свою жертву. Знаешь, Юна, я был в нескольких шагах от гибели. И не раз. И каждый раз я задавал себе вопрос: «За что я умираю?» И ответ был всегда. Это ты. Стоит оно того или нет – не важно. Но каждый раз в этом был смысл. И тут вдруг ты говоришь мне всё это бросить. Ради чего? Ради какой-то гуманности? И что потом? В чём мне тогда видеть смысл? В мире? В справедливости? В честности? Во всём том, во что я перестану верить? И всю жизнь заменять то, что, действительно, важно абстрактными понятиями?
– Но эта девочка – она же не абстрактна, она – живой человек.
– Для меня – да. Но не для тебя. Ты даже имени её не знаешь. Поэтому, это моя боль, а не твоя.
– Пар, а где находится та грань, через которую ты не готов перейти?
– Нет грани. Мы сами её рисуем. И для меня это та грань, что отделяет от тебя. Вот ты ратуешь за доброту. А ты убери добрых людей, которых можно потрогать, с которыми можно поговорить, и что останется от твоей доброты? Или честность, о которой ты так печешься: сожги все книги о чести, оставь одних подлецов, и это слово станет ругательством.
– Нет, эти чувства не на бумаге или в словах. Они – в сердце!
– Знаешь, что находится в сердце? Кровь! И когда эта кровь кипит, сердце жаждет ещё большей крови. А уж тогда берегите вашу доброту и честность, пока разгоряченное сердце от них камня на камне не оставило.
Юна забилась в угол комнаты.
– Ты меня пугаешь, Пар. Мне страшно.
– Извини. Ты боишься – меня?
– Я понимаю тебя. Понимаю твои чувства, твои доводы. И умом я допускаю, что ты можешь быть прав. Это меня и пугает. Я знаю, что ты никогда не сделаешь мне больно, но боюсь я не тебя, как человека, а тебя, как собственное отражение. Я люблю тебя и хочу быть с тобой единым целым. Но если я когда-то стану думать так же, как ты сейчас, то я сегодняшняя возненавижу себя завтрашнюю. И это ввергает меня в ужас.
– Юна, зачем же так? – Пар сделал к ней шаг, но девушка только сильнее вжалась в стены.
– Я поняла ещё кое-что.
– Что?
– Почему Синяя Рыба не оставил других вариантов на моё освобождение, нежели невинная жертва. Если я всё же принесу её – я буду заслуживать того проклятья, что мне уготовано. Это замкнутый круг. Потому что иначе я прокляну сама себя. И эта неизбежность быть проклятой погружает меня в океан отчаяния.
Пар глубоко вздохнул. Воздух показался ему неимоверно тяжелым, будто тонны недосказанности хранились в нём.
– Вариант есть, – выдавил из себя парень. Юна резко посмотрела не него.
– Ты о чём?
– Есть способ снять проклятье, не принося в жертву ребёнка. Но как его осуществить – я ума не приложу.
– Неужели? – Юна не могла поверить тому, о чём только что услышала. – Не томи, говори же.
– Мудрец сказал, если я смогу получить согласие на твоё помилование у духов огня, земли и воздуха, тогда морской царь будет вынужден освободить тебя, и чары спадут. Но проблема в том, что я не знаю, где искать этих духов и как с ними договориться.
– А тебе этот мудрец не сказал, где их искать?
– Сказал, да толку от этого! По его наводкам я их и за сто лет не разыщу. Начать хотя бы с того же огня.
– А что с ним?
– Ничего, кроме того, что он вообще на другой планете. И как ты мне прикажешь туда… – он замолк.– Погоди, он ведь как раз на планете пламени. На солнце! И я сейчас на нём. Эти родные стены, мебель, ты – всё это так сильно похоже на мой дом, что я и позабыл, что не на Земле.
Юна кинулась к нему в объятья.
– Пар, я понимаю, что не вправе просить тебя. Но я прошу. Не приноси в жертву ту девочку. Найди этих духов. Если хочешь освободить меня – сделай это через них.
– Хорошо, – сдался он. – Обещаю. Но и в беде её не оставлю. Она попала в плен к огненному народу, и теперь мне придётся спасать ещё и её.
Они застыли в объятьях друг друга, будто превратились в каменные изваяния, не смея ослабить хватку. Сколько они так простояли? Час? Два? Может, неделю? В том мире не было ни суток, ни часов. Был лишь размеренный стук влюблённых сердец, который Пар с Юной слушали с упоением.
– Я ведь уже готов тебя отпустить. Я понимаю, что всё это иллюзия, из которой нужно выбираться. Тогда почему я не возвращаюсь?
– Потому что я не готова, – тихо прошептала девушка. – Да, всё это иллюзия – это сон! Но это мой сон. Пусть я сейчас и далеко от тебя, но я – настоящая. И я рядом. Я понимаю, что если отпущу тебя сейчас – ещё не скоро тебя увижу… если вообще увижу. Ещё никогда в жизни я не боялась пробуждения так, как сейчас. Я не хочу потерять тебя.
– Не потеряешь. Я вернусь. Я обещаю.
– Обещай… и прощай!
Видение Юны растворилось в воздухе, а с ним и стены родного дома, и утварь, и уют двора за окном. На смену пришёл невыносимый жар палящего солнца и пугающая панорама Города – настоящего города, без иллюзий.
Всё это походило на один огромный муравейник. Работа не останавливалась ни на секунду. Если бы на солнце существовало время суток, Мия бы сказала, что люди вокруг трудились днём и ночью. Сама Обитель представляла собой огромный амфитеатр, трибунами возвышающийся по краям. За стенами высокими всполохами танцевала плазма. То и дело бушующая стихия огня выбрасывала в Обитель закрученный спиралью протуберанец. Иногда такая пламенная волна разрушала стену, иногда здания, а иногда приводила к гибели людей. Основные удары принимала на себя стена, но человеческие потери ощущались куда ярче. По приказанию Девонтов – так называл себя народ огня – погибших тут же подбирали и укладывали на стену, используя их обгорелую плоть в качестве нового строительного материала.
