Сиротку звали Юной. Пар хорошо её помнил, но до сего момента думал, что её, как и множество других детей, похитили шесть лет назад. Вместе с его братом Айри и сестрой Ланией. Они с Юной были лучшими друзьями. Лания и Айри были погодками. Девочка была старшей, что давало, как она сама считала, ей право на невообразимое упрямство и чрезмерную самоуверенность. Айри, ровесник Юны, был по характеру куда мягче сестры. Он был очень робким, но при этом непомерно открытым. Все его мысли и эмоции читались так, словно были написаны на рекламном плакате. И, конечно, для всех была очевидна его романическая привязанность к своей подруге. Для всех, кроме самой Юны. Нередко Пар подшучивал над своим братом: «Гляди, мол, невестой твоей будет».
Пар был старше Юны на семь лет. Её, Айри и Ланию он считал за детей и никогда не воспринимал их игры всерьёз. У него всегда находились дела важнее. Он слыл в деревне трудягой, и работал не покладая рук. У него был талант в резьбе по дереву, поэтому вместо игр и воспитания младших он всему посёлку делал мебель, декор на фасады домов и различные бытовые приборы. В свободное от работы время он занимался естествознанием. В такие моменты его и ловила маленькая Юна. Она наблюдала за его опытами, то и дело, задавая детские вопросы. Пару нравилась любознательность девочки, и он охотно объяснял юной соседке всё, что он делал, чем и заслужил почётное звание лучшего друга.
Нахлынувшие воспоминания о Юне, брате и сестре больно кольнули в груди. Пар прогнал эти мысли – время скорби ещё придёт. Он повернулся и пошёл дальше.
Родители встретили Пара закипающим на огне супом. На столе с раннего утра уже стояли три чашки, чай в самоваре был заварен, а на подносах красовалось множество пряностей, которые принесли соседи в честь прибытия молодого учёного в родное село. Общественное празднество сего события было отложено на вечер, а пока Пар со своими родителями, Ганом и Курпатой, сидел за маленьким столом и рассказывал, что происходит в городе, какие новые открытия в мире делают учёные, и какие чудеса творятся за пределами деревни. А родители тихо сидели за столом и слушали его рассказы. Нет, даже не слушали – они смотрели на сына и любовались им, радовались тому, что он сидит здесь, напротив них и, глядя им в глаза, улыбается.
После долгих рассказов пришла пора и неудобных вопросов.
– Айри и Лания… – произнёс Пар, уставившись взором на узор накрытой скатерти.
Его родителей как будто ударила молния. Курпата плотно сомкнула веки, чтобы не заплакать при сыне.
– Это случилось три года назад, – ответил ему Ган, – в день летнего солнцестояния, когда люди чествуют богиню Глассэону. Дети ушли на пшеничные поля сооружать «хлебного принца» – ну, ты знаешь его – пугало, которое мы плетём из сена в этот праздник. По легендам считается, что пугало ходит ночью по домам и пьёт из детей солнечный свет, набранный за этот день. Взамен оно даёт ребёнку какой-нибудь подарок. Детей же, которые не выходили в праздник из дома, оно накрывает чёрной тканью, чтобы ребёнок на следующий день не проснулся и проспал аж до следующего утра, ощутив, насколько страшна темень и насколько прекрасна богиня Солнца. Многие из наших сыновей и дочерей сооружали чучело. Но вдруг с неба, как будто из самого солнца, вылетели железные птицы. Они кружили над нашей деревней, плавно опускаясь к нашим детям. Мужчины с посёлка, кто был поблизости, кинулись на помощь, и я был в их числе. Но мы не успели. Когда мы прибежали, на полях уже никого не было. Никого, кроме испуганной и плачущей Юны. С тех пор никто из них не вернулся. Некоторые семьи всё ещё надеются, что увидят своих детей. Особенно те, кто не был в тот день на поле. Они не помнят птиц. Никто не помнит, кроме тех, кто, побросав свои дела, кинулись на помощь своим детям. Не помнит и твоя мать, хотя мы были вместе, когда эти стальные демоны спустились с небес. И это беспамятство внушает людям надежду. Но мы с твоей мамой смирились с утратой. У нас хотя бы есть ты! Это всё, что нам известно, – подытожил Ган. – Стальных птиц с тех пор не было. Если ты хочешь узнать больше – расспроси Юну. Вы ведь когда-то были друзьями.
Отец закончил. Пар долго сидел, молча, и не мог прийти в себя. Потом он кивнул, не глядя на родителей, и дрожащим голосом выдавил из себя:
– Да… я… сегодня вечером на празднике обязательно с неё поговорю, – он встал из-за стола и ушёл в свою комнату с тревожными мыслями.
Утрата дочери и сына сыграла с воображением его родителей злую шутку. Они придумали невероятную историю и поверили в неё. Их рассудок не выдержал этого. Но что было самым удивительным: это безумие позволяло им держаться и не опускать руки. Все эти годы они писали ему и казались совершенно нормальными. Они и были нормальными, пока речь не зашла об Айри и Лании. Водоворотом мысли и тревоги вертелись в голове Пара. Бессонная ночь превращала историю родителей в сюжет рассказа, которого на самом деле не было, который ему привиделся, в мираж, который рассеется, стоит ему пробудиться.
На празднике Ган и Курпата накрыли на поляне около десяти столов. Неподалёку юноши и девушки организовали площадку для танцев, где и придавались веселью. Большинство слушало рассказы Пара о городе, о его учёбе и о том, что твориться в мире. Юношу то и дело перебивали громкие песни и музыка, поэтому ему приходилось пересказывать одни и те же истории по сто раз. И вот, среди всех слушателей Пар увидел её. Он часто представлял себе, как вырастут к его приезду брат с сестрой, но ни разу не задумывался о том, как может расцвести прекрасная Юна, которую он всегда воспринимал, как ребёнка. До сегодняшнего дня.
Она сидела поодаль от него и следила за его губами, точь-в-точь повторяя их движения, будто угадывая каждое его слово. Пар замер. Точно так же десять лет назад делала Иора – его подруга, которую он любил больше всего на свете. Для всех она была призраком, пропавшей девочкой, потерявшейся в лесу. Он нашёл её, он приютил её у себя в деревянном доме на ветвях деревьев. Он любил её и заботился о ней. Но в один день она стала призраком и для него, оставив после себя лишь длинный рубец на коже, да память, которую не способны затмить никакие бессонные ночи. И вот теперь она будто бы ожила на губах девушки, которая только сейчас перестала быть маленькой девочкой.
В тени деревьев, на самом краю стола, за дочерью наблюдала мрачная Солана. Словно сторожевой пёс, не выпускающий из пасти баранью кость, она сковывала Юну цепями собственной нелюдимости, пытаясь оградить от внешнего мира. От мужчин этого мира. Она не могла не заметить, как взгляд молодой девушки, словно виноградная лоза, опутал приезжего рассказчика, и уже сплёлся с его взглядом. Они пьянели друг от друга, и вином для них был тот напиток, что покоится на дне зрачков друг друга. Строгая мать не могла этого допустить.
То и дело женщина старалась увести свою дочь домой, напоминая о неисчислимых делах, глубокой ямой засасывающих всё свободное время.
Пытаясь сбежать от чрезмерной родительской опеки, Юна вытащила Пара на танец, оторвав его от вех гостей.
Музыка захлестнула их. Они влились в ноты, словно подхваченные ветром листья, забываясь друг в друге. Они не замечали ни гостей, ни родных – в какой-то момент для них переставал существовать даже звук: всё вокруг стало беспорядочной чередой сумбурно сменяющихся образов. Лишь взгляд глаза в глаза, касание пальцев, дыхание партнёра у самого уха возвращали сорвавшийся со своей оси мир на место. По окончанию очередного танца Пар встал на колени и прижался к груди своей подруги детства. Юна обняла его и повисла на нём, как на единственной опоре, боясь упасть от головокружения.
Пар был на седьмом небе от счастья и волнения. Он чувствовал тепло молодой девушки, чувствовал, как её пальцы проникают вглубь его волосы, он слышал, как сильно бьется её сердце. Вдруг он замер. Что-то странное было в этом стуке, будто оно эхом повторялось ещё раз, но только глуше. Он затаил дыхание и вслушался ещё внимательнее. Это казалось невероятным, но в груди Юны билось два сердца. Одно – сильное, звонкое, другое – тихое, притаившееся. Оркестр заиграл вновь, вернув парня в реальный мир. Что это было? Галлюцинация? Временное помешательство? Или с этой девушкой действительно что-то не так?