– Почему?

– А ты погляди, – Агнесса указала на выход их полигона. С детей снимали и отбирали все вещи, укладывая их на конвейер. Взамен выдавались специальные термозащитные костюмы одинакового фасона и цвета. Конвейер уносил сложенные на него вещи в массивный бункер, из которого валил чёрный дым.

Осознав, что её ожидает, девочка достала найденный Паром гребень и приколола его за затылком, пряча сзади под длинными волосами.

Пары тяжёлого пепла клубились и сливались с гнетущим воздухом огненной планеты, но процесс этот был таким медленным и плавным, что Мия на мгновение забылась, раздумывая о только что пережитом в белой комнате кошмаре.

«Что это было со мной? Воспоминания? Какие-то они были странные. Если всё именно так и было, почему я всё это время любила своего отца, если он был таким чудовищем? Может, от того, что была маленькой и ничего не помнила? Или всё это был лишь дурной сон. Да, я видела пустые бутылки у двери. И мой папа часто ругался. Он пил… но не так много и не так долго. И скандалы их с мамой вовсе не были такими шумными и страшными. А в тот день, когда я испортила платье – да, я помню этот день – родители вообще не ругались, и обо мне никто не забыл. Мне тогда хотелось, чтобы обо мне забыли, хотелось сквозь землю провалиться, но отец подошёл ко мне, обнял и успокоил, крепко прижав к себе. И его рубашка стала такой же грязной и жирной, как и моё платье. Он тогда ещё сказал: «не будь свиньёй и помоги маме отстирать своё платье». Я помню эти слова. Но только слова. Ни голоса, ни его лица я почему-то не помню».

Мия вдруг начала понимать, что все её видения, не лишённые зерна истины, были во многом преувеличены и перевраны. Эти палки, которыми гиганты тыкали в нерадивых детей – они какие-то неправильные. Они показывали худший сценарий из жизни, доставали из глубины сердца самую острую боль и превращали её в кошмар. Они обманывали. Заставляли проверить, что предыдущая жизнь – один сплошной коллапс несчастий, и только здесь за свою работу и свой труд люди сумеют найти покой.

– Мия! – раздался голос Агнессы, – Мия, иди сюда, не отставай.

Тут же к дочери горца подошёл белый титан и оглушил её тростью.

– Нарушение первого правила, – произнёс он.

– Да как ты смеешь! – взбунтовалась Мия, – ты, бездушная гора мышц. Да как же без имени-то? Как мы поймем, к кому именно вы обращаетесь, если каждый из нас – человек?

– Мы и, правда, бездушны. И мы гордимся тем, что у нас нет души. От неё лишь одни беды. Если мы обращаемся к тебе, а на наш призыв ответит кто-то другой – для нас это будет приемлемо. Потому что вы все одинаковы, вы все легко заменимы. А теперь успокойся.

Агнесса уже давно встала и на автомате пошла к выходу, снимая с себя все вещи, а её подруга всё продолжала скандалить.

– Да я тебе так успокоюсь! Я тебе синяк под глазом поставлю и только тогда успокоюсь. Нет, даже не так: я превращу тебя в один большой синяк, и тогда посмотрим, кто из нас должен будет успокоиться!

– Нарушение второго правила, – сказал бледный гигант, и после этих слов Мия снова провалилась в бездну.

Раздался громкий протяжный гул. Девочка вздрогнула. Она лежала на холодном бетонном полу, усыпанном металлическими опилками. Вокруг были высокие чугунные трубы, из которых чёрным облаком валил едкий дым. Гул не затихал. Казалось, он был повсюду. Под ногами Мия увидела насекомых и мелких животных, убегающих от чего-то страшного. А, может быть, они, наоборот, бежали к чему-то.

После недолгих раздумий девочка решила пойти за ними. Металлические опилки колосились. Они были похожи скорее на траву под ногами, нежели на промышленные отходы. Высокие чугунные башни напоминали деревья, у которых вместо листвы были клубы грязного газа. По мере того, как Мия шла, животные и насекомые заползали в отверстия в чугунных трубах и сгорали там заживо. А вот «деревья» встречались всё реже, диаметр их становился всё толще и толще. Животные, которых девочка то и дело пыталась спасти, оттаскивая за хвост, давно уже превратились в пепел. Они вырывались из детских рук и устремлялись к своей погибели, которая им казалась чем-то святым.

Перед Мией показалась огромная башня, сложенная из красного пережженного кирпича. Это была самая высокая труба во всём этом сумасшедшем лесу, из которой вместо отходов горения вырывались души людей, истошно крича. Их ор входил друг с другом в резонанс, что и создавало тот неутихающий гул.

На пороге башни спиной к девочке стояли её родители.

– Мама, – прохрипела Мия. Дым въедался в её лёгкие, покрывая их изнутри чёрной маслянистой плёнкой, которая то и дело слипалась и не давала не то, что говорить – дышать. – Мамочка, постой!

Она пулей подлетела к родителям и схватила мать за руку. Та повернулась к ней и улыбнулась. Мия отчётливо видела её улыбку, но лица у матери не было – женщина была обращена затылком к собственной дочери. Рот был одновременно и на затылке, и на своем месте. Это могло показаться страшным, но девочка была уверенна, что именно так её мама и выглядит. Женщина, не торопясь, взяла себя за предплечье и отсоединила свою руку от тела, будто была не кем-то родным, а пластиковым манекеном. А потом, всё так же улыбаясь, вошла в печь вслед за своим мужем. На глазах у дочери, волосы, скрывающие лицо матери, развеялись пылью, оголяя глаза, нос, скулы. Но черты эти были уже неузнаваемы. Краска с кожи начала слезать, облупляя переносицу, уши и щёки потекли, словно были сделаны из мёда. Платье стало прилипать к телу и сливаться с ним, будто все они были вылеплены из воска. Родители сгорали, словно свечи, всё больше скрываясь за разгорающимся кругом пламени.

Выражение ужаса застыло на лице Мии. Она осмотрелась вокруг и только сейчас заметила, что всё ещё держит протез руки. Накатывающие от горя и обиды слёзы резко сменились недетской серьёзностью.

– Я знаю, что вы просто-напросто хотите меня напугать. Это всё не по-настоящему!

Она отшвырнула часть руки от себя, будто крылатого паука, всё это время притворяющегося бабочкой. Раздался стеклянный звон. Этот звук будто бы разрушил иллюзию, навешанную ей огненным народом. Мия стояла посередине какого-то цеха, а перед ней лежала горсть кристаллов рубинового цвета. А вокруг: работающие в поте лица дети.

– Юна, это ты?

– Да, любимый.

– Но… но как это возможно? Я же только что был на огненной планете! Что я здесь делаю?

– Ты упал. С их корабля. Ты не долетел до солнца. Я тебя нашла и выходила. Ты очень долго был без сознания. Слава богу, что ты вообще выжил.

Пар сел на кровать и положил свою ладонь на её мягкую щёку.

– Я скучал по тебе.

– Я знаю, – смущенно произнесла девушка.

– Нет, не знаешь. Каждую ночь, замерзший от сквозного ветра, от голых камней и от холодной зимы я думал о тебе. Именно твоё лицо являлось мне в такие моменты. Именно твоё лицо я видел, когда надо мной нависала смертельная угроза. Потому что если бы я и хотел встретить свой конец, то только с этими прекрасными глазами, с этими губами, что дарят мне сейчас улыбку. Но она больше не кажется мне сладкой. Она горькая. После всех моих приключений твой лик для меня неразрывно связан с болью, потому что всякий раз, когда мне было плохо, ты была рядом. Как ангел скорби. Я боюсь, что именно таким печальным ангелом ты останешься для меня навсегда. Но, нет, не бойся, что это оттолкнет меня. Как цепь, сковывающая пленника в темнице грусти, твоё лицо заточило меня в монастырь боли и любви, которые отныне ходят рука об руку. Эти чувства отныне неразрывно связаны во мне. За свой поход я изменился. Я повзрослел. Я больше не могу так радостно и беззаботно сиять счастьем рядом с тобой. Теперь это счастье иного рода – это тоска о прошедшем, страх об утерянном и воспоминания о себе бывшем. Но во всём этом – ты! Ты, как звёздное небо, накрывающее всю мою жизнь и освещающее мне дорогу яркой луной. Но дорога эта ведёт в одиночество, в ещё больший лес, в котором есть только два места: для тебя и для меня. Поэтому, я сейчас счастлив. Нет, не потому что ты сейчас рядом со мной – тебя нет. Ты сейчас за много километров от меня, на другой планете в маленькой тихой деревушке. Я счастлив, потому что в моих видениях: сон ли это, бред, галлюцинации, иллюзия – я не знаю – но в них, в этом мире грёз я вижу твоё лицо. И я могу его поцеловать.