– Что же до тебя – ты будешь красть детей?

– Да, – твёрдо сказала «мать».

– Это – грех, это – зло, – угрожающе произнёс Уэльт.

– Добро, зло, – усмехнулась «мать», – всё зависит от того, какой промежуток времени мы берём до или после того или иного события. Очень хочется закончить сказку на «Жили долго и счастливо». Но конца нет. Всегда есть продолжение, в которое нам не хочется заглядывать. Мы боимся его. И это губит нас.

– Да, это губит, – согласился Уэльт, – и всё же, я должен сделать нечто ужасное. И, возможно, низкое. Так что заранее прошу меня простить.

Уэльт вышел из здания один. Острые лезвия левой руки были обагрены человеческой кровью. Все дети с ужасом смотрели на гиганта.

– Где наша «мать»? – испуганно спросила Крапивница.

– Её больше нет, – ответил зверь. – Тяжесть её грехов была больше тяжести принесённого ей блага.

– Нет! – воскликнула девочка.

– Да, – угрюмо ответил Уэльт, – такова цена моей справедливости.

– Твоя справедливость ничего не стоит, ты, чудовище! – заорала рыжая и, подняв с земли камень, бросила его в гиганта. Тот укрылся от броска человеческой рукой.

– Ты – чудовище, чудовище! – кричала Крапивница, поднимая с земли всё, что попадётся под руку. Остальные личинки, не сдерживая своего гнева, последовали её примеру.

В монстра летело всё, что было в заброшенном городе, приправленное отменной бранью. В него летели обидные слова, обжигающая правда и тысячи проклятий, срывающихся с уст детей. Осколки и металл, камни и грязь, механизмы и обломки изобретений. А Уэльт лишь стоял неподвижно, прикрываясь правой рукой, и смотрел сквозь пальцы на то, как его смешивают с грязью. Затем, когда силы у детей иссякли, он опустил новую, покрытую более совершенной, более прочной, более разрушительной бронёй руку и произнёс:

– Да, я чудовище.

С этими словами он сорвался с места и убежал прочь. Лишь достигнув самой окраины разрушенного города, он обернулся, взирая на детей, которые кидались в объятья вышедшей к ним «матери». Ладонь женщины была оцарапана клинком. И лишь одна девочка на последнем издыхании бежала за уносящимся прочь гигантом, умоляя его о прощении.

– Да, я чудовище, – повторил тихо сам себе Уэльт и отправился в деревню к Кавзуку предупредить всех об охотниках за детскими душами. По всем городам таинственно исчезают дети. Эта беда могла коснуться и Мии. Этого Уэльт никак не мог допустить. Нужно найти похитителей. Нужно защитить его маленькую гостью. А его обещание найти маму – оно подождет. Безопасность Мии превыше всего. Наказание виновного – превыше всего.

Гкхадту'Уэльт закончил историю. Площадь погрузилась в молчаливую тишину. Чудовище, будто каменная статуя в центре селения, оглядывало каждого и в каждом находило молящий взгляд, как бы кричащий: «Помоги! Спаси наших детей!» Но здесь Уэльт был бессилен. Всё это время он имел дело с реальными преступниками из плоти и крови, которых можно было проучить их же кровью: покалечить, разорвать на части или, как минимум, запугать до полусмерти. Его метод – действовать напрямую, в лоб. Но как бороться с легендой? С отрывистыми рассказами, перемешанными с народными байками и недомолвками? Опасность таилась в незримом маньяке, который крадет детей. Уэльт не был детективом или экстрасенсом. Он способен по стуку сердца, по пульсации крови в венах и артериях, по запаху страха определить, виновен ли человек, но как найти человека, чьё сердце высечено из камня, как найти призрака, что пускает по своему телу вместо крови души загубленных ребят? Всё, что он сейчас мог – это предупредить. Защищать ему предстояло только одного человека – Мию. Но с этим всё просто: можно закрыть её в пещере, как и раньше – пока он будет на охоте.

Толпа начала потихоньку разбредаться. Старейшины сбились в кучу, обсуждая, что теперь делать, женщины пошли в дом, успокаивая детей, а мужчины отправились заниматься своим ремеслом. Дурные вести дурными вестями, а работа сама делаться не будет. Кавзук строго приказал Агнессе отвести Мию в дом, а сам пошёл к чудовищу обсудить то, что не предназначалось для её ушей.

Это был последний раз, когда Мия могла насладиться уютом дома гостеприимного фермера. В тот же вечер мягкая перина теплой постели сменилась соломой в тёмной и холодной пещере. Мие не хотелось покидать дом крестьянина. Помимо уюта в нём она нашла новую подругу, с которой всегда было весело. Но теперь вместо радостного смеха и задорных шуток она слышала лишь треск костра да сквозящий горный ветер. Вместо игрового взгляда Агнессы и отеческого взора Кавзука ей приходилось довольствоваться лишь стеклянными ничего не выражающими глазами монстра, впившимися в пляшущие языки пламени, будто в глубине огня пряталась отрубленная голова Медузы Горгоны, обращающая хозяина пещеры в камень. Камень… да, всю эту жизнь гиганта можно было назвать одним словом: камень. Каменное сердце каменными ножами убивает каменные души. И ничего не меняется: будто на каменном пляже взяли несколько булыжников, поменяли их местами, а часть бросили в воду. Но, в общем, картина осталась неизменной. И она, Мия – это тоже камень во всем этом пейзаже: слишком сухой, слишком горячий. Накрыла бы её волна жизни, да унесла в глубокое море. Но слишком далеко извивается вспененная грань мирового океана, слишком спокойная водная гладь, чтобы поглотить в себя монотонную жизнь девочки. Поднялся бы шторм и…

Мия вдруг заметила, что снова разговаривает со своей игрушкой. Не первый раз она забывалась, награждая куклу умением слушать, понимать и сопереживать. Всё это прошло, когда она стала жить в домике доброго горца, но вот опять одиночество прошлого протянуло к детской фантазии свои длинные пальцы.

Девочка легла на колкую жухлую солому. Сегодня ей не уснуть. Ни один час придётся потратить, чтобы найти наиболее удобное положение, если таковое здесь вообще возможно, свыкнуться с жаром со стороны костра и с холодом со стороны тени, забыть о страшных звуках, доносящихся снаружи от пещеры и не думать о маме. Да, она не заснет. Может, разве что под самое утро. Хорошо хоть завтра никто не станет её будить.

Всё случилось несколькими днями спустя. Зверь был на охоте, а Мия сидела в пещере, наблюдая через узкую щелку, как играют на ветру редкие деревья. После своего возвращения Уэльт стал плотнее закрывать выход, и то только для того, чтобы девочка не задохнулась, пока его нет. В щель можно было просунуть разве что руку, но на большее рассчитывать не приходилось.

Вдруг с той стороны послышались какие-то шорохи. Мия насторожилась. Это могли быть похитители детей, но что им искать в горах среди безлюдных пещер? Чувствуя себя в безопасности, она подошла к валуну, служившему дверью, и огляделась через щель по сторонам. По открытому плато шёл Пар.

– Паровозик! – завизжала девочка. – Паровозик, миленький, я здесь!

Юноша чуть не подскочил на месте. Оглядевшись, он увидел, как из узкого отверстия высунулась детская ручка и помахала ему. Пар тут же подбежал к подруге.

– Слава богу, я тебя нашёл! Мия, золотце, как ты?

– Хорошо, – засияла девочка.

– Это хорошо, по-твоему? Шутишь? Кто тебя тут запер?

– Гадвельт. Вернее, у него чуть более сложное имя, но я его точно не выговорю. Но ты не думай – он не плохой. Он просто так заботится обо мне.

– Да уж, хорошая забота, ничего не скажешь, – выпалил Пар, а потом вспомнил, как сам прикрывался заботой, терроризируя девочку своими постоянными нравоучениями. – Мия, я хочу извиниться перед тобой. Извиниться за то, как поступал, как не слушал тебя. За то, что вёл себя как… – юноша стал подбирать слова.

– Как напыщенный индюк, – подсказала девочка.

– Ну, да, как-то так, – опустил он глаза, – извини. Я сам всю жизнь ненавидел таких вот учителей, а в итоге стал таким же, как они.

Она протянула к нему свои маленькие пальчики и коснулась его руки.

– Ничего, главное, что ты не бросил меня и сейчас здесь.

– Надо тебя отсюда вытащить.