Когда карета проходила как раз под носом цыган, Мигель спустил курок, и натянувшийся канат сбил лошадей с ног. Оказавшись в треугольном капкане, да еще и с упавшими лошадями, карета была обездвижена. Из неё высунулись несколько крепких ребят с оружием в руках. Они не успели воспользоваться своим арсеналом, так как им в глаза ударил слепящий свет, вырвавшийся из брошенной бутылки. Цыгане начали доставать из сундука какие-то банки, шары и прочую утварь, закидывая ей телегу. В конце в неё полетела дымовая шашка, и всю местность покрыл густой туман. В этом тумане едва ли можно было различить очертания пальцев рук, поднесенных к носу. Тагар встал и достал из-за пояса длинный изогнутый булат. Увидев испуганные глаза Мии, женщина пояснила:

– Наш предводитель предпочитает классический способ расправы над противником. Только остро заточенная сталь и ничего более.

– А все те новинки, что ты видела до этого, используются исключительно для того, чтобы обескуражить жертву, – добавил Мигель.

– Ну, и чтобы нас позабавить, – посмеялась Чергэн.

– Он всегда уходит туда один, – произнес Гожо шёпотом, – он бьётся с ними на равных – таким же слепым, как и все. Но как он один в эту пустоту уходит, так он один из неё всегда и выходит. Мы все гадаем, как он это делает. Среди нас ходят слухи, что внутри него живет зверь, который чувствует чужую кровь, слышит чужой пульс и биения сердец – так он и ориентируется в непроглядной белизне.

Дром Тагар скрылся в густой пелене белого облака, словно привидение, уходящее в светящиеся озера покойных душ. Но весь страх происходящего заключался в том, что он действительно уходил на границу другого мира, ибо там, в тумане, решалась судьба множества душ, которым в скором времени суждено было уйти на тот свет.

Через некоторое время из тумана, несколько рассеивавшегося, появился мужской силуэт и подал знак рукой. Команда цыган растворилась в плотных клубах дыма. Всю эту церемонию сопровождала тишина, нарушаемая редкими раскатами грома. Суетящееся небо всё ещё хранило надежду вырвать несколько дней осени у наступающей зимы. Свинцовые тучи плыли в нерешимости, не зная, осыпать ли цыганские трофеи холодными стрелами дождя или безлико пройти мимо. В этих местах земля уже напилась, только не водой, а кровью, поэтому тучи могли приберечь свою влагу для других краёв.

– Готовься, мы уезжаем, – раздался из-за спины голос Тагара. Мия вздрогнула от неожиданности. Как он оказался сзади? Как он прошел мимо неё незамеченным? Из дымки вышел старик. Мия знала, что он только что сделал, но не могла найти на его одеждах ни капли крови, которая должна была бы попасть от убитых им людей. Девочка не шелохнулась, испуганно глядя на грозную фигуру. Прочитав по её глазам невысказанный вопрос, он произнес: – Это были плохие люди: чиновники, бюрократы и другие, кто жадно обворовывал хороших людей. Я уже говорил, не всем нравятся наши методы. Но в отличие от гуманистов, наши методы куда более действенны. Теперь их деньги у нас, и здесь нас никто не держит.

– Вы вернете эти деньги хорошим людям? – спросила Мия.

– Нет, потому что хорошие люди тут же понесут их тем же самым чиновникам, торгашам и бюрократам. Или у них их отберут. А ещё, потому что мы – тоже не хорошие люди.

– Вы плохие? – испугалась Мия.

– Плохие? Нет, дитя моё. Мы – свободные!

– А что, свободные – они не плохие и не хорошие?

– Более того, все мы не плохие и не хорошие. Просто одни делают то, что хотят, и их за это не любят, а другие делают то, чего хотят от них другие. Их тоже не любят. Но во втором случае тех, кто не любит, чуть-чуть меньше. А теперь – живо в повозку.

Когда туман был разбит холодными каплями дождя, на дороге осталась стоять одинокая карета без лошадей. В ней словно спящие покоились хорошо одетые люди дворянской крови. Но самой крови в них уже не было. Кожа обрела тот же цвет, что и сошедшее на землю утро, которое наблюдала маленькая Мия. Глаза их в безмятежности были закрыты, будто их хозяева проспали свой последний вздох. И никакие метели приходящей зимы не принесут пассажирам больших холодов, нежели тот могильный холод, коим они были скованы.

Цыганская повозка неслась прочь от бури. Дождь наступал им на пятки, заметая следы. Они уходили от погони, которая ещё не началась. Но в их команде был Гожо, у которого остро было развито предчувствие опасности. Каждый из бродяг понимал, что нападение на высокие чины власти просто так не оставят. У них в любом случае найдутся виновные. Поэтому, чтоб не попасться в лапы правосудию, они загоняли своих лошадей до безумия.

Под свист ветра и крики извозчика, Чергэн и Мигель считали награбленное.

– Как много нам выпало в этот раз, – восхищалась женщина. – На эти драгоценности я куплю себе столько платьев!

– А я напьюсь до чертей, – ухмылялся Мигель.

– Не так уж и много, не раскатывайте губу, – тихо прохрипел Тагар.

– Да брось! Столько добра! Не хочешь же ты сказать, что наша доля здесь незначительная? – возмутился Мигель.

– В этот раз вы слишком увлеклись и потратили неоправданно много химикатов. А они нынче дорогие. К тому же мы бежим уже несколько часов. Мы загоним лошадей насмерть. Вот вам ещё траты. И что у нас остаётся? Рассудите сами, – старик произнёс все это, не отрывая глаз от окна, за которым бушевала стихия. Если природа таким образом хотела наказать бандитов, то выбрала неверный способ, ибо непогода была им на руку – следы за ними таяли в уличной грязи, как свежевыпавший снег.

Вдруг из дождя перед самой каретой выскочил одинокий всадник в черном плаще и широкой шляпой.

– Дальше бежать нет смысла. Лучше всего свернуть в лес и укрыться в нем, – это был Гожо на украденном коне. Именно его предчувствие и завело команду так далеко от места преступления. Повозка повернула в лес и направилась за провожатым. Когда стихия успокоилась, и дождь начал стихать, парень сообщил, что пора сделать привал.

Повозка остановилась и все из неё вышли. Последней спустилась Мия. Она наблюдала за тем, как Дром Тагар командует по разбитию лагеря. Мимо пошёл Бахтин, жалуясь Мигелю на предводителя.

– Представляешь, он поручил мне собрать ветки для костра. От старости совсем с ума сошёл. Где я найду подходящий хворост после дождя?

Чергэн готовила пищу. Мигель ставил палатки, Гожо было поручено заняться лошадям, которых все ещё можно было реанимировать, а Бахтин пошёл искать сухие ветки. Несмотря на нытье некоторых членов команды, всё было готово лучшим образом в кротчайшее время. С хворостом дело обстояло проще, чем можно было ожидать. Молодой цыган подобрал ближайшие из сучьев, не разбираясь, мокрые они или сухие и поставил сородичей перед фактом, что других нет и найти что-то лучшее не представляется возможным. Тагар, не вступая в полемику, посыпал мокрый хворост каким-то порошком, после чего ветки стали гореть, словно смола. Стоимость порошка он, конечно же, вычел из доли Бахтина. К моменту, когда на улице стемнело, вся компания была сыта, и началось время веселья.

Костёр танцевал на обуглившихся ветках, словно демон из загробного мира, пытающийся вырвать из остатков дерева его душу. Но его неудачи искрами и дымом возносились к небу: темному и плотному, занавесившему звезды, напившемуся дождем и оглохшему от грома. Да, небо оглохло, ибо не слышало оно ни плача по погибшим, ни радостных песен празднующих преступников, ни зова юноши, ищущего свою малолетнюю воспитанницу. Вся суета мирской жизни растворилась в этом чугунном необъятном пространстве, как в котле ведьмы, где каждый – ингредиент её зловещего зелья. И ничего это небо больше не тревожило, кроме высших материй. Лишь что-то вечное, прекрасное способно было разбудить этого дремлющего, накрывающего землю гиганта. И вот до него дошли тихие звуки – тонкие, мелодичные. Перебор семиструнной гитары заполонил собой всё, превратил гул окружающего мира в эхо, еле слышное, тонущее в акустике бронзовых нитей. Казалось, ноты и костер слились в одно целое, испепеляя сознание Мии и заполняя образовавшуюся пустоту искрами давно забытой романтики, которая бурлила в сердце старого барда в незапамятные временна, когда у него вместо крови по венам текла музыка. Тагар наблюдал, как всполохи сотен светлячков отрывались от огня и уносились во тьму ночи, растворялись в ней и тут же заменялись новыми. Они, будто звезды, пропавшие с неба, спускались вниз и утопали в танце костра, соблазнившись гипнотизирующими изгибами пламени. Пальцы старого цыгана легко скользили по бронзовым струнам, будто руки, гитара и огонь были чем-то единым – продолжением большой ночи, которую девочке предстояло пережить… и не забыть никогда. Вокруг, как в немом кино, кружились и смеялись цыгане, со всей своей дикостью и эмоциональностью не способные перекричать спокойно льющиеся аккорды гитары.