Пар подошёл к одному из деревьев и робко коснулся его.
«Кто же хозяин этого леса, – думал он, – Насколько он велик? Как я, маленький человек, только окончивший институт, предстану перед ним?»
Сомнения начали одолевать юношу. По сравнению с этими необъятными обелисками, исписанными иероглифами древесной коры, Пар ощущал себя рабом, случайно забредшим в усыпальницу фараона, где с вершин на него взирали недовольные и обеспокоенные боги. Он будто бы пришёл не за советом, а на собственный суд, где его обвиняли в мелочности, приземлённости, самонадеянности, ибо непростительным грехом было прийти сюда, во владения величественных царей, потревожив их вековой сон, со своими мелкими, мирскими, ничего не значащими земными проблемами, до которых бессмертным нет никакого дела.
Пар остановился, не зная, идти ли ему дальше. Он взглянул вверх ещё раз. Насколько совершенным казался для него этот лес! Но каким-то чужим было его величие. Чужим, потому что нечто по-настоящему великое не отделяет себя от малого, не ограждает себя от него. Оно отражается в нём, отражается в каждой капле, в каждом движении. Оно становится частью всего мира, который в свою очередь является частью его самого. И если этих гигантов, эти хладнокровных богов не заботят проблемы маленького человека, то почему человека должны заботить эти боги? Нет, не они нужны были Пару, не их вековой покой или суд. Ему нужна была Юна, которая стала для него целым миром – куда большим, чем любое из этих деревьев. Большим, чем целый лес из таких деревьев, ставших хрупкой преградой на его пути.
Пар не заметил, как вышел из состояния ступора и уже твёрдым шагом пробивался через самый обычный лес, оставив «императорские залы» позади.
Много позже Пар написал на чистой странице кожаного дневника, где кончались заметки его предыдущего владельца: «Во втором испытании лес проверяет, насколько значима твоя цель, насколько важен для тебя твой вопрос, чтобы поставить его перед чем-то великим…».
Мрак, словно пролитые чернила, заслонил от Пара блокнот, скрывая в себе написанные только что строчки. Костёр, который юноша развёл накануне, стал дребезжать, всасываясь в плодородную землю. Он гас то от заваливаемых его осенних листьев, то от внезапно поднявшегося порыва ветра, то от сырой земли, подтопляемой грунтовыми водами, вдруг решившими выступить на поверхность. Пламя здесь – главный враг. Пар знал это, но всё равно настаивал на своём. Для него победа над очередным препятствием была ещё одним испытанием. Он хотел доказать себе и лесу, что он будет следовать своим и только своим правилам, что он – достоин того, чтобы предстать перед волшебником. В конце концов, он своего добился, и костёр перестал гаснуть.
Закончив записи и отложив блокнот в сторону, юноша стал тушить костёр. К его удивлению тот плясал на земле с прежней силой. Пар заливал его водой, забрасывал охапкой листьев, землёй, топтал ногами, но всё было без толку. Костёр – этот рыжеволосый танцор, начал отплясывать танго, треском своим имитируя музыку кастаньет. Его невозможно было остановить. Устав от очередных фокусов, Пар решил, что ему вполне комфортно и под светом неугасимого пламени, а если лесу оно придётся не по душе – пусть сам его и тушит. С такими мыслями юноша лёг спать.
Но сон не приходил. Пар смотрел на костёр: песня пламени ласкала ему слух, словно колыбельная из далёкого детства. Что-то страшное и суровое было в ней. То, что делает мир картиной, вышедшей из-под пера умалишённого художника. Пар вдруг понял, что его так испугало – мир этот был безжизненным. Ни одного животного в лесу, ни одного насекомого. Вокруг – лишь пустота и одиночество. Юноше вдруг показалось, что он и этот беззвучный лес – это всё, что есть в этом мире. Что он – это единственная живая душа во всей вселенной, только что очнувшийся от дрёмы. Вся остальная жизнь ему только приснилась. В этом лесу он родился и жил всегда. И куда бы он ни пошёл – везде и всюду будет этот лес, а всё остальное – это ночные химеры. Всё светлое и тёплое, что с ним было – лишь плод его эфирных фантазий, исчезающих после пробуждения. И за многие километры вокруг – лишь голая пустыня. От этого стало холодно, слишком холодно, чтобы согреться. И даже залезь он в сам костёр, то не согрелся бы – лишь обжёг свою плоть, но тепло не добралось бы до сердца внутри, одиноко разгоняющего реки крови, бесцельно блуждающие по руслам вен и артерий в поисках биения ещё одного сердца, способного в первый же миг стать как никогда близким. Эти мысли беспокоили юную голову всего несколько мгновений до тех пор, пока он не забылся глубоким сном.
Острый жар заставил Пара открыть глаза. Ладони упёрлись в землю – уже холодную землю. Почва не согревала его, как раньше, зато впереди: на ветках деревьев, на кустах, на опавшей листве торжествовал огонь. Пожар! Не раздумывая ни секунды, Пар одним движением схватил свои вещи и бросился бежать. Но как бы он ни старался, сколько бы сил не вкладывал в ноги, огонь обжигал ему пятки. Гнев леса, впитавшийся в землю – в самые корни деревьев, теперь обрушился на голову юноши. Дерево – овраг – пень – древо – листья, листья, листья – Пар бежал, и все эти картины перед его глазами менялись, как кадры в киноплёнке. И в каждом кадре был огонь. Ещё мгновение, и пламя ярким рассветом выросло прямо перед его носом. Он отскочил в сторону, но и там наткнулся на костёр. Пара словно дразнили, играясь с ним. Мотаясь в центре кольца пламени, словно гладиатор на арене Колизея, он будто бы переворачивал без конца песочные часы своей жизни, зная, что песка внутри осталось очень мало, а на дне их – гибель. Оставаться в центре огненного круга – значит, остановить вращение этих часов, ожидая падения последней частички.
Вдруг Пар заметил, что пожар оставил в своём хороводе одно полностью сгоревшее дерево. Оно каким-то образом успело обуглиться, не дождавшись своей очереди. Может, костёр побывал здесь раньше, а потом вернулся? Вернулся за ним – за Паром, словно дикий зверь, догоняющий свою добычу. Это было не важно – огонь не тронет уже обугленную сосну. Пар бросился к ней. Подбегая, он увидел углубление в стволе, в котором можно было спрятаться и переждать пожар, надеясь, что едкий дым не сдавит лёгкие удушьем. Запрыгнув внутрь, юноша стал протискиваться вглубь. Его ноги запутались в корнях, он споткнулся и упал на землю с другой стороны. Дыра оказалась сквозной. Пламени рядом не было, трава не была выжжена, воздух был чист. Пар осмотрелся: кольцо огня, преследовавшее его, было в стороне, а за спиной вырастало обугленное дерево – уже другое, но с похожим углублением в коре.
Пожар, будто и вправду имея волю, направился прямиком к юноше, перекидываясь с ветки на ветку, словно непоседливая обезьяна. Не дожидаясь, пока огонь подойдёт совсем близко, Пар пустился прочь.
Красным цветком распускалось марево по лесу, снова пытаясь поймать беглеца в свои сети. И среди всего этого кошмара Пар снова увидел чёрное обугленное дерево. Угольной пылью перед ним был разостлан ковёр, приглашающий в очередной портал. Не задумываясь, юноша устремился туда. Но стоило ему подбежать близко, как из недр прожжённой коры на него, взывая к первобытному страху, устремились два жёлтых демонических глаза. Нечеловеческий крик вырвался из груди учёного, и он, отскочив, упал на сухие колючие листья. Существо издало леденящие душу звуки и, расправив крылья, сорвалось с насиженного места, отправившись навстречу пожару. Это была всего лишь сова.
Придя в себя, юноша встал и вошёл в обугленную ель. Он мог поклясться, что не видел с другой стороны просвета – ничего, кроме кромешной тьмы, и, тем не менее, он снова упал на траву. Огонь, как и в прошлый раз, остался в стороне. На этот раз дальше.
Дыры в чёрных деревьях – это не просто случайно образовавшиеся щели – это тоннели между пространством, связывающие различные места леса между собой, словно бусы на тонкой леске. Поняв это, Пар стал выискивать на своём пути изуродованные пламенем стволы и запрыгивать в заранее кем-то прорубленные проходы. С каждым таким прыжком пожар становился всё дальше, но сломленный страхом юный поджигатель не пропускал ни один из входов, пока окончательно не выбился из сил.
