Внезапно экран с изображением Марианы погас, а затем сделался ослепительно белым, будто видеокамеру бросили в чрево сталеплавильной печи. По корпусу корабля пробежала мелкая дрожь, которую каждым нервом ощутили все, находящиеся на нем. Стало тепло, и датчики температуры вдруг бестолково закивали электронными стрелками. Наконец, кроме белого на мониторах стали появляться другие цвета. Любой из людей мог бы поклясться, что никогда не видел сочетания таких красок. Огненный оранжево-красный, желтый, янтарный, рубиновый, перламутровый, угольно-черный – все они сплелись в едином хороводе на сковородке материализовавшейся преисподней. Трое мужчин и одна женщина, как зачарованные, забыв про свои прежние страхи и счеты с жизнью, смотрели на светопреставление, творившееся у них на глазах. Изображение, конечно, не вполне отражало реальность. Отфильтрованный несколькими защитными экранами и ослабляющими преобразователями, сигнал, исходящий от погибающей (вернее, уже погибшей) планеты, не мог оставить на гиперчувствительной матрице своего настоящего трагического отпечатка.

Некоторое время, быть может, доли секунды, корабль землян двигался сквозь туннель, обрамленный огненной спиралью. Казалось, это никогда не прекратится, потому что не имеет ни конца, ни начала. Но наплывающая издалека, увеличивающаяся в размерах тьма стала для людей светом в конце туннеля. Спустя мгновение, из адовой трубы корабль вырвался наружу, в черноту космоса, усыпанную звездами, и, слегка дрожа, как взбудораженный конь, продолжил скачки по прериям вселенной.

Люди с трудом поднялись с пола, распластанные в нелепых позах, хаотично разбросанные по нему, словно оловянные солдатики. Они, двигаясь как спросонья, осмотрели себя, оглянулись по сторонам. Еще никто не жаждал объяснения, – почему остался жив. Первым нарушил молчание врач. Он был бледен, его мутило и вело из стороны в стороны, как всех, но по его глазам было видно, что он больше других понимал в том, что произошло на самом деле. Ощущения были слишком сильны, чтобы играть, лукавить. Кореец поправил халат, пригладил черные смолистые волосы, надел очки и, с восточной невозмутимостью, сдобренной тонкой, немного виноватой, улыбкой, стал говорить:

– Поздравляю вас с возвращением из небытия, господа. Великие свершения, путешествия, открытия – ничего не значат. Есть лишь одно, что решает всё. Мы – живы!!!

Надо ли говорить, что все смотрели только на него? Вообще-то, никто не требовал, да и не желал никаких объяснений. Какими могут быть объяснения для людей, уже похоронивших себя и вдруг почувствовавших себя живыми?! А между тем, он продолжил речь. Потому что нужно было сделать еще кое-что, далеко не самое простое – сказать всем правду. Джон и Чон находились рядом, но изо всех сил старались не смотреть в глаза друг другу.

– Я не рассказал вам об одной вещи, господа. Дело в том, что система обеспечения безопасности корабля настроена таким образом, что автоматически, по сигналу компьютера, связанного с многослойными датчиками, уничтожаются любые препятствия, представляющие угрозу для жизни. Теоретически, независимо от их величины. Варьируется лишь сила удара. Правда, практически это никогда раньше не применялось.

Врач шумно вздохнул, сделал над собою усилие и продолжил:

– Не было никакой надобности вводить команду для активизации пушки. В последний момент мы могли ввести в ручном режиме только одну команду – блокирования оружия. То есть мы лишь могли остановить разрушение несчастной планеты. И погибли бы сами, превратившись в ионизированный газ…

– Вы об том знали, командир, – тихо, сквозь зубы, с ненавистью прошипела очнувшаяся Анна. – Вы не могли не знать. Вы могли сохранить им жизнь. И, конечно, вы, Чон. Вы не врач, вы убийца. Вы и командир – лгуны и трусы.

– Когда нужно выбирать, нет эмоций, есть только «да» или «нет»! – рубанул врач. – Это закон жизни, Аня.

– Ради вашей жалкой жизни вы позволили машине уничтожить целую цивилизацию!

– И ради вашей жизни – тоже! И ради всех тех, кто сейчас на корабле с нами!

– Мы все – подонки. Подонки во вселенной. Неужели вы этого не понимаете?

– Не надо так, Анна, – сказал Свен, очертя в воздухе сложную кривую узкой ладонью. – Спустя минуту вы поймете, что были не правы, и будете плакать.

– Я уже давно плачу…

Командир снова закурил, выпустив плотную струю дыма. Он сразу как-то обмяк, постарел. Но мысли излагал ясно, говорил коротко:

– Нам предстоит с этим жить, ребята. Какой теперь смысл винить друг друга… Свен, переключайтесь на резервный контур. И проверьте, пожалуйста, насколько возможно, нет ли повреждений наружных систем.

– Слушаюсь, сэр!

– Как вы думаете – это была единственная обитаемая планета в Галактике?

– Вселенная бесконечна, Джон, – заметил Свен, – извините за банальность. Жизнь – бесконечна. Таких планет еще, может быть, сотни, если не сотни тысяч. В этой галактике или соседней, – какая разница? И виды, известные нам, скорее всего, действительно – тиражируются, и только. Мы везде найдем зеркало, только в одном из них увидим нашу молодость, а в другом – старость. Так что не стоит особенно убиваться, Анна. Для ваших исследований и умозаключений материала во вселенной предостаточно.

– Миллиарды сперматозоидов умирают, не дав жизни, и миллионы живых существ умирают, едва появившись на свет, – продолжил врач. – Мы же не делаем из этого трагедию. Выживает даже не сильнейший, нет! Выживает более удачливый. Помните сенсацию тридцатых годов, когда был открыт, а затем запрещен к синтезированию ген удачи? Мы с вами оказались везунчиками. Однако, бывшим жителям бывшей планеты Мариана, как назвал ее командир, не повезло…

Огромный космический корабль, краса и гордость человечества, продолжал долгое плавание по просторам вселенной. Был задействован, наконец, резервный контур, и угроза катастрофы миновала. В центр управления заходили разные люди – ученые с отчетами, технологи с предложениями, военные с мыслями. Никто кроме нескольких членов экипажа корабля ничего не знал о том, что только что была уничтожена планета с разумной жизнью. Они были слишком далеко, чтобы транслировать спуск на Землю. Записи были стёрты. Официальная версия гласила, что планета внезапно прекратила существование в силу неизвестных причин. Зачем людям знать правду… Не нарочно же они это сделали? Случайно. Так получилось. Что теперь следовало предпринять – посыпать голову пеплом, впасть в отчаяние, остановиться? Нет, все знали – нужно двигаться только вперед. Там, впереди – была вечность. Была бесконечность.

– Пойду спать, – зевнул Свен, – резервный контур включен, все системы нормально работают в автоматическом режиме, можно вздремнуть часок-другой. Честно говоря, я немного устал.

– Конечно, – кивнул командир, – идите, скоро и я последую вашему примеру. Видел Бог, было трудно.

– А тем, кто остается, я приготовлю кофе. Кому со сливками? – как ни в чем не бывало спросила Анна, кокетливо поправляя прическу.

июнь-июль 2000

Я был совсем один, если не считать дремавшей на стуле кошки, сидел на кухне в поношенной домашней одежде, пил пиво и смотрел в стену. Жара, мучившая всех две недели, наконец, спала, уже третий день небо было серым, и шел дождь, постукивая каплями, словно пальцами, по железу подоконника. Окно, которое оставалось открытым в течение многих дней изматывающего зноя, в тот день было наглухо закрыто, долгожданная прохлада остудила мозг и позволила собраться с мыслями.

А мысли были невеселые. Разменяв четвертый десяток лет я понял, что живу-таки не так, как хочу, а как хочу – сам не знаю. Хорошо, скажем, среднему немцу – он знает свое место. Он спокойно работает, уравновешен, вальяжен – никаких излишеств, никакого мазохизма. А тут – выть хочется. Хорошо, что давным-давно изобрели пиво – накапаешь немножко в душу и становится чуть легче.

Кошка сладко зевнула, положила голову на лапы, как собака, и с хитрым прищуром посмотрела на меня. Может быть, она думает, глядя мне в глаза – ну что тебе не живется? Всё ведь, в общем, нормально. Главное, мол, не забывай меня кормить и вовремя выливать мою миску с испражнениями. Конечно, с ее точки зрения, она права.