– Забор вы сломали? – совсем некстати спросил Борис Алексеевич. – Да нет же, конечно, – засмеялся он, прищурившись, уловив удивленные взгляды пришельцев. – А вот картошку зря погубили. Сейчас времена тяжелые, что я зимой жрать буду?

Повисла недолгая пауза.

– Я и так дома, – сказал Борис Алексеевич значительно, трезво.

– Ваш дом – созвездие Козерога, – возразили ему. – Здесь вы только выполняли задание, играли роль, можно сказать. А там, на родине, вас ждут отец, мать, друзья.

Что-то шевельнулось в душе Ю-во, кольнуло в сердце. Да, отец. Отца он любил, скучал по нему. Мать, конечно, тоже любил. Хотя они и не были полноценными родителями в земном понимании. Ну, отдали свои клетки, куда следует, получился он. Даже не воспитывали почти – до совершеннолетия его растили няньки от Объединенного Правительства. Лишь начиная с юношеского возраста отец и мать стали давать ему советы, разговаривать с ним, уже как со взрослым.

– Мои родители погибли в сорок третьем от немецкой бомбы. Знаете, – горько усмехнулся Борис Алексеевич, – на Земле артисты иногда слишком глубоко входят в роль. Я был Ю-во, но давно уже перестал им быть. Люди рассказывают, что временами вспоминают какую-то якобы прежнюю свою жизнь, иногда весьма странную. Чем я, собственно отличаюсь от них?

– Тем, что вы один из нас, – сказали ему. – Мы должны спешить, потому что генератор невидимости требует большого количества энергии. Когда энергия закончится, и нас, и спускаемый аппарат смогут увидеть все – и ваши соседи, и американцы. Бросайте эти ваши человеческие штучки, Борис Алексеевич, будьте благоразумны! Вообще-то мы не в праве настаивать, решение должны принять вы. Так было сказано в академии наук, потому что мы испытываем чувство вины перед вами. Вы можете остаться здесь, Ю-во. Хотя, конечно, вы понимаете, как важны для галактики ваши наблюдения. Вы ведь прожили целую человеческую жизнь!

– Да, жизнь… Целая жизнь прошла, правда…, – тихо произнес Ю-во.

– Решение вы должны принять немедленно. Учитывая то, что мы, вероятно, не сможем прилететь сюда снова в ближайшее время. А жить вам осталось не так уж долго, вы сами понимаете. Короток человеческий век, сами же сказали.

Ю-во кивнул, и произнес задумчиво, серьезно:

– Не так-то легко избавиться от этих, как вы говорите, «человеческих штучек». Хорошо. Могу я задать вопрос?

– Конечно. Только помните, нам нужно торопиться.

– Что будет с Каверзневым Борисом Алексеевичем?

– Ваша земная оболочка будет разрушена, то есть Борис Алексеевич, как представитель вида, исчезнет. Он просто станет одним из пропавших без вести. Вот и все.

– Нет, этого никак нельзя допустить, – покачал головой Борис Алексеевич, и морщины, обозначившиеся у него на лбу, разгладились.

– Почему?

– Завтра у моего первого внука, Максимки, день рождения, он станет совершеннолетним. Как же я пропаду без вести? Он же расстроится. А кто картошки накопает, если еще чего осталось? Кто крышу перекрывать будет? Кто Полине массаж поясницы бесплатно сделает?

– Да, – после некоторый паузы согласился старший пришелец, – наверно, вы правы. – Мы должны были забрать вас раньше, намного раньше. Теперь своим исчезновением вы причините боль многим людям. А это противоречит нашим принципам…

– Да какие там принципы! – взвился Борис Алексеевич, – просто по-человечески так делать нельзя! Нельзя наплевать на тех, кто тебя любит, кто тебе верит! Да ну вас, к лешему, в самом деле, вместе с Козерогом вашим…

– Мы вас понимаем, – сказал старший пришелец, и в тот же миг на груди другого загорелся крошечный зеленый огонек.

– Энергия кончается. Нам пора. Прощайте, Ю-во, – сказал старший, вставая и подавая пример другим, – мне кажется, что вы стали очень хорошим человеком. Жаль, что мы никогда не сможем воспользоваться вашим бесценным опытом.

Ю-во пожал плечами, посмотрел в сторону, затем заглянул в глаза всем троим.

– Ладно, ребята, спасибо, что вспомнили обо мне, в такую даль приперлись. Передайте привет матери, отцу, скажите, что жив я, здоров. Пусть они поймут и простят меня. Извините и вы меня за то, что так вышло. А вас я не виню, конечно. Так судьба распорядилась – и ваш Бог так рассудил, и наш. Может быть, они сговорились, а? – пробовал шутить Борис Алексеевич, но руки его мелко дрожали, и взгляд был устремлен куда-то вглубь себя. Он уже не смотрел на пришельцев, был как в тумане.

Когда цилиндр осветился изнутри и стал подниматься вверх, Ю-во отвернулся, закашлялся, стал беспокойно ходить, зачем-то сорвал гроздь рябины, устало провел по лицу ладонью. Было ему неуютно, одиноко и страшно. Но тут скрипнула калитка, послышался родной голос – это Полина вернулась из города.

Ночью Борис Алексеевич спал плохо, крутился, матерился, плакал, говорил во сне:

– Ну не мог я улететь, не мог! Ну, черт теперь разберет, где она, моя родина! Разве так можно – взять человека, и лишить его всего, что у него было! Нельзя так! Вот облака только… Небо… Оно розовое… Оно манит… Здесь тоже небо красивое, но – другое… Как сердце болит… Никогда не болело, а сейчас болит. Господи… За что же такая мука, почему?!

– Успокойся, Боренька, не переживай, родной. Ты старенький уже, тебе нельзя так волноваться, – шептала Полина и гладила мужа по лысой голове. – Ну, какой уж тебе, к шуту, Козерог? Живи себе, свой век людской доживай в добре и согласии, жди пенсию, внучат уму-разуму учи. А небо вечернее в августе и здесь, правда, удивительное! Не хуже чем у нас. И цветы на Земле красивые…

Борис Алексеевич вдруг встрепенулся, рывком сел на кровати.

– Ты о чем говоришь?!

– Да ни о чем, спи, – сонная, отмахнулась Полина. – Валидол в тумбочке, если нужно.

– А я о чем говорил?!

– Да ворчал, как обычно, что я, слушала, что ли? – пробурчала старуха. – Да спи же ты, Господи, и мне не мешай, беспокойная твоя душа…

декабрь 1998 – январь 1999

Огненный смерч поднял его высоко над землей и закружил в жестоком вальсе преисподней. Душа высыхала изнутри, как апельсин, ее оболочка лопалась, распадалась на миллионы искр, которые на мгновение становились новыми маленькими звездами. Что-то разорвалось в мозгу, и сознание с резким свистом вырвалось наружу. Затем наступила темнота, кромешная, как отчаяние.

Инженер Михаил Геннадиевич Володарский проснулся среди ночи в горячем поту, тихим сиплым голосом ругнулся по матушке и побрел в туалет, едва не наступив на котенка. В настоящее время он жил один, потому что жену и ребенка отправил в зимний дом отдыха кататься на лыжах и дышать свежим воздухом. Самому до отпуска было еще далеко, правда, послезавтра по всем признакам должна была наступить долгожданная суббота, и Михаил Геннадиевич намеревался съездить проведать семью, да и отдохнуть заодно.

Но то, что творилось с ним последнюю неделю, заставило его включить в список ближайших планов еще один пункт, самый важный. Завтра же, не откладывая, необходимо встретиться со школьным другом, психологом, тонким, умным человеком. Так больше не могло продолжаться.

Михаил Геннадиевич, пошатываясь, оправился на кухню и, не включая свет, жадно выпил полчайника кипяченой воды. Внутри него всё горело, словно он только что побывал на Сахаре или выпил накануне пузырь водки, перед глазами прыгали яркие белые, желтые и оранжевые пятна-вспышки, и было страшно. Он никогда особо не жаловался на здоровье, и с психикой у него всё было в норме, по крайней мере, до недавней поры. Ну, конечно, сильно он в последнее время уставал, вечером сваливался с интересным журналом на диван, не в силах пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Жена даже подумала сперва, что у него любовница завелась, которая так утомляла… Несмотря на усталость, он плохо спал – ворочался, кашлял, бегал курить, хотя спать очень хотелось.

Но приступы усталости, как почти у каждого работающего человека, случались с ним и раньше, ничего сверхъестественного в них не было. Помогали витамины, многочасовые прогулки, алкоголь в умеренных дохах, а отпуск совершенно восстанавливал силы. Но чтоб такое случалось, как теперь… И денег нет, как назло. Можно было бы отпуск за свой счет попросить, а где он, этот счет-то, ау?!