Внезапно кошка резко поднялась, ее спина выгнулась, хвост распушился, глаза расширились. Теперь она смотрела не в мою сторону, а мимо меня, в окно, и при этом тихо, но жутковато шипела. Я тоже обернулся и посмотрел.
На первый взгляд ничего необычного не было. За стеклом медленно махала коричнево-красными, мокрыми от дождя крыльями, бабочка. Может быть, она искала теплого и сухого места, и таким показалась ей моя кухня. Но что-то было не так. Что – я понял не сразу. А вот что – слишком ее хорошо было видно. Можно было рассмотреть ворсинки на ее узком темном теле, круглые черные, блестящие, как маслины, глаза, замысловатый, словно в калейдоскопе, сферический рисунок на крыльях. Казалось, бабочка совсем рядом, и я рассматриваю ее с помощью сильной лупы. Да, она просто была очень большая! Странно…
Сначала я не испугался, хотя почему-то сразу не встал и не подошел к стеклу близко. Впрочем, ее и так было видно во всех деталях. Бабочка покружилась еще немного за окном, настойчиво ткнулась тупой страшненькой мордочкой в стекло и улетела. Но через пять минут, когда я, пожав плечами, допил очередной стаканчик янтарной жидкости и закурил, она прилетела вновь. Теперь насекомое не касалось стекла лениво, словно подвешенная на нитке елочная игрушка, а ударялось в него немного с разлета, будто шла на таран. Кошка зашипела громче и вскочила на подоконник, воинственно барабаня по стеклу белыми лапками.
И только тогда, когда два существа оказались друг против друга, разделенные лишь прозрачной прослойкой, я с удивлением и уже с легким испугом понял, какого размера бабочка. Размах ее крыльев был равен длине туловища кошки! Минуту или две я неподвижно, как завороженный, наблюдал картину неестественного, почти беззвучного поединка между ней и моей любимицей. Может быть, они ненавидели друг друга, поэтому кошка все яростнее молотила передними лапами по стеклу, сопровождая дробь шипением и глухим рычанием, а бабочка билась о стекло напротив ее морды и, казалось, с недюжинной злостью сильно хлопало крыльями. Стекло дрожало и звенело, и мне вдруг стало жутко, холодная волна страха окатила меня с ног до головы. Я вскочил, еще не зная, что собираюсь предпринять. Если честно, мне почему-то захотелось бежать без оглядки из этой кухни, из квартиры, из дома. Но тут же стало стыдно – надо же, испугался какой-то бабочки! Стиснув зубы и ругаясь, я подбежал к окну, грубо спихнул с подоконника озверевшую кошку и сам ударил по стеклу ладонью. Бабочка отпрянула от окна, взмыла вверх и на мгновение исчезла из вида. Затем она появилась снова, зависнув перед моим лицом, и пропала уже надолго, улетев куда-то в бок. Мне показалось, что взгляд ее черных глаз, которые, казалось бы, не должны выражать ничего, был свирепым, словно у дикого зверя, неожиданно повстречавшего на пути опасность и сопротивление.
Возвратясь к столу я закурил снова, основательно хлебнул из стакана и вдруг почувствовал приступ необъяснимой слабости во всем теле. Может быть, слишком много выпил? Нет, это вряд ли. Но всё же как-то мне было неуютно – и внутри, и снаружи. И нервы, несмотря на слабость, были взвинчены почти до предела. Я сделал два глубоких вдоха и выдоха, провел ладонью по лицу и отправился в комнату.
Там я вытащил из стенки энциклопедический словарь, нашел нужную статью и прочел, стремясь немного расширить свои скудные познания в зоологии:
«Бабочки (чешуекрылые), отряд насекомых. Крылья (две пары) покрыты различно окрашенными чешуйками. У крупных особей крылья в размахе до 30 см…Свыше 140 тысяч видов…»
Но у «моей» бабочки крылья достигали размаха сорока сантиметров, не меньше! Или я сошел с ума?
Я услышал шорох за окном и обернулся на звук. Теперь бабочка, изредка взмахивая гигантскими крыльями, ползла вниз и вверх по стеклу комнаты, словно исследовала его, искала лазейку, которой не было. Кошка тоже пришла из кухни и стояла в коридоре, вытаращив глаза, пылающие холодным огнем, внутри нее все клокотало. Черт возьми, это начинало меня раздражать. Я с силой сдавил голову ладонями с двух сторон, будто желая поскорее проснуться. А бабочка всё ползала и ползала по стеклу, теперь не только в вертикальном, но и в горизонтальном направлении. Иногда она ударяла в него головой и крыльями, будто проверяя на прочность.
Мы противостояли ей вдвоем, я и моя кошка, существа заведомо более сильные, чем безмозглое чешуекрылое создание, но поединок мог продолжаться вечно, поскольку победить в нем в данной ситуации было невозможно. Отчаявшись попасть в квартиру с помощью этого окна, бабочка полетела к следующему, в комнате дочери. Она исследовала его так же, как два других, ударялась в него с разлету, безуспешно стремилась залезть в промежуток между рамами. Казалось, в ее действиях, уже каких-то ломанных, нетерпеливых и бессвязных, совершенно лишенных логики, было какое-то отчаяние. Мы с кошкой переходили из комнаты в комнату, били по стеклу и кричали, прогоняя ее, но тварь с завидным упорством возвращалась снова и снова, продолжая нелепые попытки прорыва. Видно было, что она начинала уставать, и ее крылья помялись, словно оберточная бумага с букетов. Устали и мы с кошкой от тягостного, необъяснимого внутреннего напряжения, которое не отпускало нас на протяжении всей схватки.
Сколько прошло времени – час, два? В конце концов, я рухнул на диван и взял в руки любимый журнал, решив больше не обращать на бабочку внимания. Кошка, видимо, сочла мои действия правильными и поступила так же – легла в кресло и отвернулась. Только заостренные и слегка повернутые в сторону окна уши зверька выдавали то, что она продолжала слушать противника.
А бабочка избрала другую тактику. Она, наверное, решила окончательно измотать наши нервы, для чего стала ударяться в стекло несильно, но со строго определенной периодичностью – точно один раз в четыре секунды. Бум, бум, бум, бум… Я подошел к музыкальному центру и громко включил радио. Очень скоро долбежка прекратилась – должно быть, слишком уж умное насекомое сообразило, что этот этап сражения оно проиграло. Теперь бабочка просто приклеилась к стеклу в самом центре среднего окна и сидела неподвижно. Дождь кончился, и ее крылья из мокрых глянцевых стали матовыми и на вид шершавыми, как наждачная бумага. Она чего-то ждала. Впрочем, понятно чего. В новостях по радио передали, что завтра в Москве снова будет жарко, температура воздуха поднимется выше двадцати пяти градусов при полном отсутствии ветра. Когда-нибудь я не выдержу осады и открою окно – наверно, так рассуждала бабочка. Я постучал по стеклу там, где она сидела, но тварь не улетела и даже не шевельнулась. Должно быть, она уснула, потому что на город надвигался вечер. Я состроил ей рожу, затем взял мощный фонарь и направил сноп света прямо в ее глаза. Никакого эффекта! Как знать, может быть, она умерла и будет разлагаться на моем окне, пока не отвалится, не осыплется, как подгнивший осенний лист?
Не выключая радио, я врубил телевизор, заставляя себя отвлечься, успокоится. Была ли бабочка мертва или просто находилась в состоянии ночной комы, я не знал, но содрогался от одной мысли, что мне придется спать здесь, в комнате с висящей на стекле мумией огромного насекомого. Почему она не падала? В два часа ночи я постелил себе в детской комнате на узкой короткой кровати, кое-как уместился на ней, свернувшись калачиком, но заснуть все равно не мог. Неодолимая сила заставляла меня все время оглядываться на окно – мне казалось, что бабочка вот-вот прилетит сюда и приклеится на стекло здесь, не смея оставить меня без своего присутствия. Один раз, уже проваливаясь в сон, я совершенно отчетливо увидел ее темный силуэт на стекле и с воплем вскочил, схватил, как дубину, железную игрушку-волчок. Не сомневаюсь, что если бы бабочка действительно оказалась здесь, я в отчаянии разбил бы окно. Но бабочки на стекле не было. На всякий случай я сходил в большую комнату. Она висела все там же неподвижной кляксой в синем сумраке ночи. Я сходил на кухню и выпил полрюмки валерьянки. Завтра я тебе устрою, гадина, – думал я, – посмотрим, кто кого.
