— Отец… папа, здесь особый случай. Есть достаточные основания полагать, что граф Леверье — резидент Перворожденных на Ремите. Уже много лет он ведет у нас подрывную, антиобщественную деятельность. Не останавливается даже перед убийствами наших людей, бравируя своей безнаказанностью. И при этом пребывает в полной уверенности, что отстаивает общечеловеческие интересы. Искренне считает, что никто им не управляет, что он сам выбрал свой путь.

— Разве возможно такое?

— Шоанар утверждает, что возможно, — император непроизвольно пожал плечами, — хотя и очень трудно в это поверить. Я до сих пор не могу себе представить, что не только жертва, но и насильник могут действовать из лучших побуждений. Есть пословица «и волки сыты, и овцы целы», но огромность области ее действия не укладывается у меня в голове.

Олмир Обаятельный озадаченно посмотрел на сына. По его лицу мелькнула на мгновение тень сомнения, но быстро исчезла под давлением прежних эмоций.

— Интересно будет посмотреть, как этот Леверье будет оправдываться… Сколько убийств вы ему вменяете?

— По крайней мере три, Ваше Величество, — поспешил Рагоза. — Мы полагаем, что он уничтожил трех агентов, направленных для непосредственного наблюдения за ним. Причем двух — за последние шесть месяцев. Вот справка.

Король скользнул взглядом по протянутому Рагозой листку. Одна строчка документа привлекла его внимание.

— Почему не приобщили это к делу? — спросил Олмир Обаятельный, кивнув в сторону только что прочитанной им груды бумаг, с беспощадной убедительностью доказывающих многочисленные прегрешения графа Леверье.

— Последний из потерянных нами людей, Джон Акоста, — не мой человек, — пояснил Рагоза. — Посему по принятому порядку делопроизводства эта справка уйдет в императорский архив.

— Джон Акоста… — протянул Олмир Обаятельный, — а ведь я знал его. По моим представлениям, весьма умный, нетривиально мыслящий человек. Я подумывал предложить ему поработать в королевской администрации. Да-а, капитально обескровил ты Ремиту, сынок.

— Мы делаем одно дело, — твердо ответил император, — и работаем вместе, плечом к плечу. Я не слышал еще ни одного упрека по поводу плохого взаимодействия.

— Вместе? Неужели? И до сих пор не было ни одной накладки? Удивительно! Даже старина Шерлок бок о бок сотрудничает с моим Рагозой? А? Ну да ладно, оставим твое не совсем верное утверждение на твоей совести. Есть у меня не то, чтобы упрек, но довольно неприятный для тебя факт. Однако вначале я хочу спросить, почему мне не доложили об антиобщественной деятельности Леверье раньше. Что мешало? Какие тайны мадридского двора вы покрывали?

Рагоза поднял голову. Он давно жаждал откровенного ответа на королевский вопрос.

— Отец, мы пытались своими, магическими методами понять, почему Леверье ведет себя подобным образом. Пытались вникнуть в особенности его психики. Установить структуру его мышления. Его же называют «высшим посвященным». Он прошел полный курс Школы Гуро. Как никто другой, умеет контролировать свое подсознание. До сих пор считалось, что такие люди не подвержены никаким суггестивным воздействиям. И вот на тебе… Многие побывали в Сумеречных Созвездиях — неужели все они стали марионетками Перворожденных?

— Ну, и преуспели вы в своих попытках?

— Откровенно — нет. Ван вообще стал почти что инвалидом… с нашей, магической точки зрения. Надеемся, что всего лишь временно.

— Интересно-то как! Ну и компот! Даже не компот — настоящий кисель!

Король подошел к Рагозе, вырвал листок из его руки и принялся внимательно изучать. Задумался о чем-то, рассеянно глядя поверх голов начальников спецслужб. Неожиданно спросил:

— Что это такое — Ирий? Ты обижаешься, что я ни разу не был на этом самом твоем… как его… Перекрестке.

— Мы с Месенном создали новую метагалактику. Примерно такую же, как наша, но гораздо более удобную для проживания. С одним — земным — кодом жизни. Спектр звездных масс сузили вокруг солнечной. В каждой галактике образовали около трехсот миллионов планет земной группы, из них пригодных для проживания человека сделали, правда, не так уж и много — до десяти тысяч. Зато все они получились необыкновенно комфортными. С биосферой, сконструированной по земному типу. На любой из них окажись — не пропадешь. И пропитание найдешь, и укрытие какое-никакое построишь. Не замерзнешь и не утонешь. А какие там пейзажи! Какие местности! Истинно райские виды… А звездное небо!

— Сколько всего удобных для обитания планет?

— Ну, точное их число трудно определить. Поскольку галактик под триллион, то удобных для обитания планет, стало быть, в десять тысяч раз больше. В общем, места много. При желании, когда надоест исследовать или просто путешествовать по ним, с минимальными усилиями можно освоить менее приятные миры.

— Куда так много-то?

— Сейчас много. Потом, как всегда, окажется мало. Приятно же чувствовать простор.

— А как перемещаться между хорошими планетами?

— Все они соединены нуль-туннелями. Мы построили систему нуль-транспортации по фрактальному принципу. А Перекресток — узловая планета, ворота в Ирий. Есть еще пара ворот, но они пока не используются. Зарезервированы.

— Понятно. Богатое хозяйство. Удалось тебе все обойти?

— Ну что ты, папа! Я побывал всего… не помню, на скольких планетах. Заглянул в особо дальние уголки — там все, как и везде.

— Понятно. А мыши там случайно не завелись?

— Какие мыши?

— В большом хозяйстве всегда заводятся нежелательные создания. В хлебном амбаре — мыши. У тебя в Ирии могли завестись, скажем, какие-нибудь разумные, способные составить тебе конкуренцию. Появились, чтобы со временем захватить все хорошие планеты.

— Нет. Это исключено.

— Почему? Что этому мешает?

— Мы применяем соответствующие технологии…

— А-а, технологии, говоришь. Ну-ка, расскажи.

— Это довольно сложная вещь.

— Не надо опускаться до деталей. Скажи суть — пойму. Не пещерный же я житель, чай.

— Ох… в общем, если создавать новое пространство из илиновской точки в виерном коконе, то эволюция конструируемого мира строго подчиняется программе Промысла. Разум в нашем понимании возникнуть не может.

— Почему?

— Экспериментально установленный факт.

— И сколько раз этот факт был установлен экспериментально?

— Ну… раз сто или двести… не знаю точно, сколько…

— Заметь, пожалуйста: я спрашиваю «почему?», а ты в ответ ссылаешься на какое-то конечное число реализаций какого-то конкретного процесса. Улавливаешь разницу? Отвечай на поставленный вопрос!

— Отвечаю: неопределенно много раз проделывали эти манипуляции, и всегда одно и то же. Однако механизм, почему так происходит, точно не установлен. Конечно, некоторые догадки на этот счет у нас есть.

— Так, уже теплее. А когда вы снимаете этот ваш кокон — что конкретно изменяется? Может возникнуть разумная жизнь?

— Вроде бы никаких препятствий нет. Однако если снять виерный кокон тогда, когда все существующие на тот момент звездные системы будут далеко за точкой Ли, то при их дальнейшей эволюции появление разумных существ окажется невозможным. Около вновь образуемых звезд — да, нельзя исключать образование разумных существ. Но произойдет это через многие миллиарды лет.

— Эта твоя «точка Ли», насколько я понимаю, сугубо умозрительна. Надуманная конструкция. Некий продукт голого теоретизирования, характеризуемый выражениями типа «качество изменяется скачкообразно». С какой точностью она определяется?

Император вновь было хотел пожать плечами, но вспомнил, что такой жест не к лицу его обожествляемой персоне, и тихо сказал:

— Не знаю.

— Так, еще раз «не знаю». Заметь, что я не поднимаю вопрос, не является ли эта точка вообще химерой. Надуманным понятием. Изобретением неистощимого на оторванные от жизни фантазии старого чудака Илвина Ли, издевающегося вот уж сколько лет над всем Содружеством. Я всего лишь приведу модельный пример, зримо показывающий недостоверность любого экспериментального факта, не подкрепленного надежными теоретическими выкладками со вскрытием внутреннего механизма наблюдаемых явлений.