Год заканчивается. Было многое. И хорошее и плохое, и предательства и доверие, и чувства, которые удивляли,

и лесные короткие прогулки,

и слова,

и молчаливые паузы, длинной в несколько месяцев.

А ещё две зимы и два лета. Был страх потерять и страх найти. Работа, как лейтмотив надёжности и усталости. Были желания и капризы, непонимание и депрессии. Разные способы найти гармонию и раздувание тайн. Было многое. Хочется ли повторить? Некоторые моменты – да, некоторые – нет. Хочется ощущений, когда изгибы тела не держатся оковами обстоятельств и одежды.

Когда письма и сообщения это всё что связывало и сокращало расстояния до одного прочтения. Проблемы они тоже были: по работе, в жизни, в дороге домой, в возникающей ревности. Было многое.

Но это было, а значит пора двигаться дальше. Некоторые вещи тянут нас, останавливая, и заставляют ронять слезы, но не обязательно боли, но и радости. Да и боль иногда вызывает улыбку и ощущение покоя. Мы странные люди, в поисках своих мест и реализации фантазий, так много надумываем, когда проще просто сказать – до завтра. И утром будет проще. И сейчас, можно сказать – до следующего года и пусть он не завтра, но все же скоро. А там, в нём, все будет по-другому, я это знаю, хотя там и не был, но буду, как и вы, как и всё что вокруг, как и все наши желания и мечты. Они пойдут за нами. И я, желаю вам всего, но и Этого тоже.

Чтобы можно было признаться и пожелать, и боль была бы просто ответом, а счастье продолжало быть, а вы оставались желанной, с глазами полными гармонии и порядка.

С Наступающим Вас!

P.S. И бледная попа вас не красит.

– Мне бы точно понравилось!!!

– Спасибо, а, знаете, у меня и для вас кое-что есть:

Ну, что девушка, свисающая с потолка, и вот и новый год. И висеть вниз головой, для достижения понимания своего тела и гармонии с душой, можно, но не долго, а то превратитесь в летучую мышь, а они не так красивы, как вы. Желаю вам понять «ЗАЧЕМ», и найти причины для «ПОЧЕМУ». Сделать исключения в принципах. Поменьше болеть, чаще писать, глубже чувствовать, но не сдаваться в плен без боя. Не забывать про работу и про окружающий мир. И не бойтесь ошибок и падений, если решите упасть, это расценят, как попытки научиться летать! Всё всегда один раз, а потом только повторения. Ну, хватит философии, веселитесь, и фиг с ним, что утром будете без трусиков, главное, оказаться в тех руках из которых не захочется вырываться!

– Благодарю вас! Очень приятно. В свою очередь от себя, хочу пожелать вам оставаться таким же романтично жестоким в рассказах, чувственно понимающим в общении и счастливым в жизни. Нынче безумно не хватает таких мужчин как вы. Тех, которые не только слушают, но и слышат. Тех, кто не осудит, но попытается понять. Тех, кто понимает, что мы женщины, существа с другой планеты, но именно за это и любит нас. Пусть все плохое останется в этом году, а хорошее забирайте с собой в следующий, например наше знакомство и общение!

– Спасибо! Но, если честно, и это ещё не всё, у меня есть некоторые строки, которые лично вам. Я дооформлю и пришлю вам на «оценить» немного позже, и если вам понравится, и вы захотите чтобы я их где-то опубликовал, то, в общем, там разберёмся.

Через час он отправил:

Я не рисую на вашей коже фиолетовым мелом,

не плету узоры по телу белыми нитями,

не ловлю дыхание, когда боль сводит вам мышцы

и качает на гранях криков и стонов.

Я не вижу, как дрожат ваши губы и текут слезы,

как в ваших глазах черти танцуют и запускают петарды,

как вы улыбаетесь, накрываясь большим одеялом,

и по долгу смотрите в темноту, мечтая о самом важном …

Но я вижу ваши буквы утром и вечером

и читаю мысли искренние, но робкие,

и я даже не узнаю ваш голос, если вы мне пожелаете доброй ночи,

но это ничего,

главное, я вас чувствую…

А ещё через пару часов, Алексей дома дописал очередной рассказ (сегодня и вправду был какой-то вдохновлённый день) и, оставшись довольным написанным, отправил его Лисе в личку.

– Собирайся, мы идём на прогулку! – прямо с порога он объявил о своём безапелляционном решении. Она секунду постояв, с лицом кошки, которой пододвинули пустую миску, и, сменив за это время в глазах эмоций, хвативших на небольшой полуторачасовой спектакль, метнулась в спальню. Он не спеша разделся, сходил на кухню, налил чай и с кружкой направился в гостиную, но проходя мимо приоткрытой двери, комнаты из которой доносились непонятные, но весёлые напевы а капелла, остановился и заглянул вовнутрь. «Красота очень субъективна и любая формализация её приведёт к оттеснению искренности и непринуждённости, когда как только в ней и есть истинность вкуса и радости», – он хмыкнул и отбросил, некстати всплывшие, сухие мысли.

Девушка, пританцовывая у зеркала трюмо, заканчивала красить губы, посылая своему отражению воздушные поцелуи. На кровати лежали, небольшой кучкой, пять, а то и все десять лёгких летних платьев, но одно (наверное, уже выбранное), нежно-голубое с розовыми цветами, висело отдельно на спинке стула. Она крутнулась вокруг себя, выпятив попку и придирчиво оценив натянутость белых трусиков танго, на упругие ягодицы, шлёпнула по ним и ловко, в два приёма, надела на себя платье. Затем собрала волосы в хвост, стянула их резинкой и неожиданно замерла. Огляделась по сторонам, будто выискивая, а не подсматривает ли кто за ней, а потом, задрала платье и быстро сняла с себя трусики. Довольная совершённым, она поправила причёску, а скомканную белую ткань, забросила в сумочку. Он же, закончив своё непроизвольное подсматривание, отошёл от двери, и, зайдя в гостиную, негромко крикнул:

– Хвост захвати, это все же прогулка, мало ли что…

Она любила гулять с ним. Он много рассказывал, рассуждал, а в конце, непременно происходило что-то интересное. Как, например, на самой первой их совместной прогулки: когда стемнело, и они оказались в дальней части парка, у самого большого дерева. Там он надел на её запястье тонкий серебряный браслет со словами, – это первые оковы на пути твоего подчинения мне, – и страстно поцеловал. И после, когда земля начала уходить у неё из под ног, у этого же дерева, он стянул с неё джинсы и овладел ею с таким пылом, что через несколько минут их накрыло одновременным рычащем оргазмом.

В себя она пришла только от его шёпота в самое ухо, – хватит грызть мою руку, знал бы, что так будешь орать, отделалась бы просто минетом. Вспоминая всё это, она невольно замедлила шаг.

– Повествование никогда не протекает обычной медленной рекой, оно запинается о неудавшиеся факты, обрушивается водопадом сомнений, сбегает непредсказуемостью с вершин раздумий, крутится в вихре случайностей, но и как часто бывает, пересыхает до ручейка, обрываясь на полуслове. А куда это, ты смотришь? – Он повернул голову к своей спутнице, – знаешь, мне кажется, что ты забыла сегодня кое-что надеть. Остановись.

Он присел на корточки так, будто завязывает шнурок, но сам вместо этого, не обращая внимания на прохожих, рукой нырнул ей под платье, и легонько ущипнул за мягкие складки киски.

– Ты забыла свои трусики? Или они сбежали от тебя в сумочку? Хотя, это не важно, дорогая моя,– он встал, и снова взял девушку за руку, увлекая за собой, – вопрос тебе, почему место, которое я сейчас касался называют киской?

Она удивлённо поджала губы и скосила взгляд вверх и сторону.

– Раньше, лет сто назад, не было даже мысли у кого-то, что под юбкой может быть так гладко. Напротив, там был дремучий, или не очень, но плотный волосяной покров. Но, согласись, называть столь нежное и интимное место берёзовой рощей как-то некрасиво. Хотя, давай сходим в лес носило бы двойной смысл. Так вот, издалека, глядя на лежащую обнажённую девушку, казалось, что между ног у неё улёгся чёрненький, маленький котёнок, а что хочется сделать с котятам? Нет, не топить в ближайшей реке! А погладить, приласкать, поиграть. Вот поэтому, наверное, и пошло название киска.