Смотрю на воду: на блеск и колыхание, на тихих и безобидных рыбёшек в стайках и на порхающую и жужжащую мелкую живность, но что я чувствую затрудняюсь передать. В тайне хотел побывать на острове Большом и удалось, что очень радовало, с любопытством отправился на Птицу и не жалею. Хотел ли домой? Но там же ждёт мать и сестра и мне хочется к ним. А теперь мне грустно и почти обидно. Кто и зачем придумал…

Всё: в поселении, в городе, да и в Троеуделье воспринимал, как должное, хотя и слышал, что за пределами живут иначе. Казалось, что это так далеко и недостижимо для большинства, да нас вовсе и не касается. Оказывается, не так уж и далеко, и может коснуться каждого, кому выпадет…

Жаль Ватаса, хотя, признаюсь раньше не особо о нём думал и обращал внимание, когда надо было исполнять какие-нибудь указания. Мне вспомнился человек на похоронах, возле которого крутился распорядитель после того как Ватас горестно рыдал возле покойного…

Неужели они решили обвинить меня, чтобы избавиться. Но, кто я такой и что особо видел… Допустим Тита отравили, вернее тут и допускать нечего, приметы явные. Зачем скрывают? Вот никогда не подумал бы, что ушкуйники кого-то могут испугаться. А скрытность говорит именно об этом. Ой, тогда они беднягу Ватаса убили и сбросили в пролив! Ватас же столько лет никому и ничего не говорил, чего теперь бояться? А его горестный вид можно было объяснить как-нибудь, наверняка смогли бы придумать причину. Какая необходимость лишать жизни? Или он сам, случайно утонул и решили воспользоваться случаем, чтобы и от меня избавиться, раз я увидел, что не полагалось никому вне семьи…

Зачерпнул ладонью воду, умыл лицо и налил немного на голову, как назло Сияющая печёт. Вспомнил, что в котомке лежат те старые платки, что взял у старика-независимого. Потянулся за котомкой, но вовремя вспомнил… Что я отвечу рыбаку, если спросит откуда у меня платки, какие носят на острове Большом? О том, что мы там были рыбакам, да и многим другим троеудельцам знать не обязательно.

Ветер усилился. Рябь превратилась в небольшие волны с белой пеной, возникающей при подъёме воды внезапно и исчезающей тут же, когда волна опускалась, что происходило быстро, не давая собой налюбоваться. Издали казалось, что белые рыбы вспархивают и сразу же падают, исчезая в волнах. Однодревки изрядно качались, что не мешало крестьянам спать. Мы с отцом переглядывались. Я делал вид, что не расстроен и время от времени дремлю. Тогда у него с лица стиралось тревожное ожидание и закрывались глаза. Я хотел спать, но не мог. Понимал, что отдых необходим, ещё придётся идти немало, однако закрытые глаза не способствовали засыпанию.

Сизая дымка на горизонте таяла и надвигался лежачий великан и увеличивался по мере нашего к нему приближения. То, конечно, полуостров Утиный и тянется, закрывая собой горизонт.

Перед нами каменистый берег!

От всей души благодарили рыбаков.

Вскарабкались на прибрежные коричневатые камни. Всё-таки радостно ступить на родной остров! Мы поднялись ещё выше, откуда удобнее видна местность. Рассматривая округу, мы с отцом вспоминали, каким путём шли на ушкуе от пристани сюда, а также уже не вслух – карту. Тут помогла бы карта альбиносов, более подробная и точная. Попытался представить, что успел заметить тогда, когда показывали нам.

«Высадились на южном побережье полуострова Утиный, – начал я рассуждать, помогая руками изображать направление, – но берег тянется не строго на юге, а с юго-востока на северо-запад к крайнему мысу. От пристани ушкуй шёл с северного побережья Промежуточного, но скорей пристань находится на северо-западе острова. Выходит, ушкуй отправился на юго-запад-запад к мысу Утиный нос. А теперь, думаю, надо идти в северо-восточном направлении, но не сильно уклоняться на восток, чтобы не поворачивать уже на запад».

Крестьяне уставились на меня и Ангур пролепетал:

– Будто карту рассматриваешь, невидимую нам!

Я улыбнулся и опустил глаза. По сути так и было, только карта в моей памяти, ну, конечно, не так как в кристалле Памяти.

– Может, – промолвил Ивел, – альбиносы тебя наделили даром проявлять магию?

– Нет! Нет! – чуть не в один голос воскликнул я и отец, который усмехнулся и добавил, – Такое невозможно, магией владеют только альбиносы и то не в равной мере.

Определив направление, куда идти, мы уселись перекусить остатками колбасы и зерновых лепёшек.

Сияющая потихоньку скатывалась к водам пролива, озаряя всё вокруг золотисто-розовым сиянием.

Из-за дальнего восточного края острова, будто подглядывая зелёным глазом высунулась Зелёнка. А мы шли и спорили успеем дойти к ночи до родного поселения или нет. Я утверждал, что, если никто не помешает, то придём домой ещё до восхода Голубики. Крестьяне, надеясь на это, почему-то упорно твердили обратное.

Каменистая земля юго-восточного побережья позади, как и редкие низкорослые кустики. Продвигаясь вглубь через основание полуострова Утиный прошагали большую рощу. Мы не искали ни дорог, ни тропинок, шли, будто знали местность, но на самом деле никто из нас тут не бывал. Надеялись, что где-нибудь поблизости или хотя бы издали увидим поселения и наймём повозку, но как назло не попадались ни дома, ни возделанные огороды, ни вспаханные или убранные поля.

За рощей тянется обширнейший луг, его край уходит за горизонт. Из рощи вытекает быстрый ручей с очень холодной водой и петляет, обходя малозаметные возвышенности.

К сожалению, повозок нет, зато почти под рукой вода, под ногами твёрдая земля. Крестьяне всё время переговариваются: то возмущаются ушкуйниками, то предполагают, как их встретят родные и как удивятся, то пытаются придумать, как их ждут и что при этом делают, то опасаются, что сочли их уже умершими. У меня же роились вопросы, но я знал, что никто из тех, кто идёт рядом ответить не смог бы. Молчал и отец, опасался за меня.

Занятые своими мыслями, не сразу заметили среди зеленовато-золистых облаков три увеличивающихся комочка. Один из них намного обгонял остальных.

Драконы. Для птиц слишком большие, хотя и на дальнем от нас расстоянии. Первый бело-серый! Дак?! Куда и зачем летит? И кто на нём?!

Без сомнения, это Дак. Уже совсем рядом…

– Лиуя! – кричит отец и смотрит в небо.

«Лиуя на моём драконе? Как посмела эта мелкая пакостница?!» – возмутился я, но промолчал. Дак делает над нами круг за кругом. Конечно, он узнал и меня, и отца. Трубит-орёт! Соскучился.

Следом мчатся два серо-пегих дракона. Теперь уже ясно, на них восседают ушкуйники. Красные одежды яркими пятнами мелькают в вышине.

Дак продолжает периодически кричать, наверное, призывает меня. Лиуя приземляется неподалёку. И мы с отцом мчимся к ней. Обнимаемся. Дак трётся головой о мою спину. «Конечно, тебя заметил», – говорю ему и глажу чешую на голове и шеи. Дракон не может улыбаться, но видно, что доволен. Мне ли не знать повадки моего подопечного.

– Дику, – говорит Лиуя, в спешке пытается выпалить как можно больше слов сразу, – тебя обвиняют! Хотят, чтобы ты отвечал за смерть Ватаса. Намерены судить по древним, давно забытым законам. Ушкуйники намерены отправить тебя на костёр! – сестра уже кричит. – Бери Дака, улетай! Улетай скорей! Они сожгут тебя!

Крестьяне, словно окаменели от неожиданной вести.

Первым опомнился отец. Вырвал из рук дочери упряж и сунул в мои, при этом толкая к дракону. Я стал карабкаться, почти неосознанно. Когда уже уселся и Дак привстал, чтобы взлетать, я воспротивился.

– Но я не виноват! Пусть разберутся! Ушкуйники сочтут, что убегая, подтверждаю свою вину! – и собрался соскочить с дракона.

Не заметил, что сделал отец, Дак издал странный звук и подпрыгнул. Я ухватился за упряжь крепче, а дракон взмыл в воздух и чуть не столкнулся с приземляющимися ушкуйниками, пролетев между их драконами.