Главный дядька вышел из-за стола, вручил Руслану клочок бумаги из блокнота с номером телефона и попросил позвонить ему через недельку по поводу грядущего трудоустройства. Вслед за дядькой подошла строгая женщина, с сухими поджатыми губами, и заставила Руслана дать подписку о неразглашении сведений, содержащиеся в диссертации, изъяла все экземпляры автореферата и даже его любимый и мощнейший ноутбук. Правда, вместо него она вручила такого же зверя.

Подписку пришлось давать научному руководителю и двум оппонентам – у них строгая секретчица изъяла даже пометки для их выступлений. Руслан шепотом спросил у нее, кем является председатель диссертационной комиссии.

– Он академик, директор нашей организации, зовут его Иван Иванович, – сухо, как робот, ответила секретчица.

Набравшись смелости, Руслан подошел к Ивану Ивановичу.

– Извините, пожалуйста, а могу я вас и ваших коллег пригласить на традиционный банкет?

– Юноша, вы только что дали расписку о неразглашении. Для всех вам не присвоили степень доктора наук. К тому же, по-отцовски скажу: до докторской диссертации вы доросли, а вот до рюмки водки – категорически нет. Скажите всем своим приятелям, что защиту диссертации перенесли и обмывать, стало быть, нечего. Жду вашего звонка.

Все надежды оказались беспредметными грезами. Ожидаемый успех обернулся ничем. Отмену банкета и сочувствие знакомых, меньше завидовать будут, можно пережить, но как объяснить сложившуюся ситуацию Лиде?

– Почему защиту перенесли? – спросила она встревожено. – Диссертация слабая?

– Надеюсь, что нет.

– Ты меня разыгрываешь? Ну, скажи мне, что разыгрываешь! Я по твоему голосу чувствую, что здесь что-то не так.

– Лида, рядом со мной Константин Степанович. Он подтвердит, что защиту перенесли, – Руслан передал мобильный телефон руководителю.

– Лидочка, вам абсолютно ни о чем не стоит беспокоиться. Потребовались дополнительные экспертизы, а подобное – дело обычное. Мой вам совет – не теряйте восхищения вашим Русланом, он очень большой ученый. Верьте ему и верьте в него.

Константин Степанович оказался дамским угодником, раньше за ним таких достоинств Руслан не замечал. Лида успокоилась насчет защиты, но как быть с банкетом, что скажут в ресторане, как сказать приглашенным? А как объяснить всё это отцу?

– Так и скажи, – посоветовал Руслан. – Андрей Филиппович не обрадуется, но ты убеди его, пожалуйста, что ничего плохого не произошло. И уладь дело с рестораном… А я постараюсь дать отбой всем приглашенным.

Но им уже сообщили о переносе защиты.

Новость о переносе защиты диссертации Басаргин встретил с еще большим недоверием, чем Лида. Как так, рассуждал он, парень в учебе показывал уникальные успехи, побеждал на всероссийских и международных олимпиадах, и вдруг без объяснения причин защиту перенесли. Его научный руководитель, он же муж Марты Захаровны, которую Басаргин знал, как учительницу и своей дочери, по телефону плел какую-то околесицу, не мог толком и совершенно определенно назвать причину. Басаргин давил на него, намекал на денежное поощрение, но тот, как старинный патефон, у которого на пластинке повредилась звуковая дорожка, твердил свое «так надо» и повторял, что Руслан исключительно талантливый юноша. Таких как он, рождается, быть может, всего один раз в сто лет. Его имя станет знаменем двадцать первого века… И Марта Захаровна, которая была признательна Басаргину за многократную помощь их школе, не прояснила ситуацию. Значит, ничего не знала.

Никаких неясностей в жизни Басаргин терпеть не мог – они, как правило, становились причинами неправильных решений, а ошибки приносили убытки и ущерб для престижа. Чтобы продуктивнее думалось, Андрей Филиппович любил прохаживаться по своему огромному служебному кабинету. В нем и мебель была расставлена так, чтобы он мог, заложив руки за спину, вышагивать, как он говорил, решение. Если он ходил, то никто не смел беспокоить его. Вот и на этот раз, он делал круг за кругом, потом остановился возле своего бронзового бюста на мраморном пьедестале и спросил:

– Ну, а ты что скажешь?

Бюст, изображавший Басаргина в момент тяжких раздумий, выставившего огромный лоб вперед, с глубокими морщинами на нем, глядевший на мир с оценивающим прищуром, мрачно молчал.

Не получив ответа, Басаргин вернулся к столу и вызвал начальника службы безопасности.

Тот, словно стоял в приемной и ждал вызова, сразу же появился в двери. Басаргину не нравилась чрезмерная исполнительность своего безопасника, как он его называл, считал это признаком невдумчивости и вообще поверхностного маломыслия.

– Проходи, проходи, Пал Палыч, и садись, – и указал ему на кресло возле круглого столика на двоих.

Пал Палыч, человек неопределенного возраста и внешней непримечательности, как и положено людям его профессии, полковник ФСБ в отставке, неслышно опустился на кресло и ждал, когда хозяин сделает то же самое.

Басаргин плюхнулся в кресло напротив и сразу же заговорил:

– Хочу поручить лично тебе дело особой важности. И только тебе, без привлечения твоих кадров. Ты знаешь мое отношение к Руслану Орлову. Мальчишка к семнадцати годам не только окончил университет, но и аспирантуру. У него мозги как компьютер. В этих мозгах информации не меньше, чем в Британской энциклопедии. Любые цифры перемножает, извлекает из них корни в считанные секунды… И написал диссертацию. Говорят, довольно толковую. Но защиту, как объясняют, перенесли. Надо выяснить, почему перенесли, кто перенес, что за этим вообще стоит! Представляешь, дочь заказала банкет по случаю защиты, а тут облом! И я в глазах тех, кому нахваливал мальчишку, оказался в трепачах!.. А дочь неравнодушна к нему, так что уж ты расстарайся, пожалуйста, задействуй свои связи, пойди на расходы, возмещу…

– Не беспокойтесь, шеф, соберу полное досье.

– Если что потребуется, обращайся…

Пал Палыч неслышно, как и вошел, удалился. В его возможностях можно не сомневаться, и досье на мальчишку накопает. Но оно в принципе ничего не изменит. Лида без ума от Руслана, ей тоже семнадцать, надо опасаться, как бы в подоле не принесла нечаянного внука. Хотя жена и против, ей не хочется расставаться с дочерью, но у него созрел план отправить ее в Англию, в Кембридж, пусть поучится в колледже, а потом там же поступит в университет.

Он решительно поднялся, нажал на пульте кнопку связи с заведующим юридическим отделом.

– Всё готово к поездке моей дочери на учебу, в колледж для девочек в Кембридж?

– Да, есть гарантийное письмо, ее примут в старший класс.

– Проследите, чтобы срочно оплатили учебу. Закажите билеты с таким расчетом, чтобы дочь попала в колледж сразу после рождественских праздников. С нею поедет Валентина Александровна – ей нужно заказать обратный билет, скажем, на 20 января. Две недели, надеюсь, ей хватит…

– Будет сделано, Андрей Филиппович!

Закончив разговор, Басаргин шумно вздохнул. Вечером предстоял тяжкий разговор с супругой, которая считала, что Лиде лучше окончить школу дома, и не оправлять ее в середине учебного года за границу. Сдала бы ЕГЭ, получила аттестат зрелости и поступила в университет. Может получиться ни то, ни сё – и колледж не закончит, и нашу школу упустит. Сколько раз он говорил жене, что сдавать пресловутое ЕГЭ она приедет из Англии, ведь Марта Захаровна не против, а она который год директор школы! Убедившись, что он неумолим, жена расплачется до истерики, и Андрей Филиппович почувствует, как у него поднимается волна неприязни к мальчишке, из-за которого у них столько проблем.

Руслану не нравилось смотреть видеосюжеты, касавшиеся его самого, это было все равно, что подглядывать в замочную скважину, однако сюжеты начинали немедленно демонстрироваться в его воображении, где бы он ни находился, чем бы ни занимался. Информационной системе Мирового Разума было не до моральных тонкостей человеческой цивилизации, и прекратить невольное соглядатайство Руслан не мог. Поэтому он на немалом расстоянии увидел, как душа у Басаргина покоричневела. Коричневый цвет – цвет неприязни и даже ненависти.