Однажды ему приснилось, что он летает над землей. Проснулся, понял, что это сон, но вышел на балкон, настроился лететь и полетел над ночным городом. Знакомые улицы и переулки, пятна света от уличных фонарей сверху выглядели необычно – он носился над ними, увеличивая или ослабляя свое желание. Захотел вернуться назад – и тут же оказался на балконе, даже не понял, почему так легко удалось вернуться.

Со временем он научился во всем и везде видеть только главное и самое важное. Особенно любил математику, где цифры и символы как бы очищены от постороннего и несущественного, поэтому ему легко давались математические действия, да и выполнял их со скоростью компьютера.

Прокручивая в своей памяти многие события, он всегда открывал в них важные детали, на которые раньше не обращал внимание. Вот и сегодня, чтобы вытеснить из своего сознания судьбу экологини, он, сидя в своем кабинете, закрыл глаза и вспоминал день защиты диссертации.

Это был обычный морозный день конца декабря. Над Москвой, как обычно, висела светло-серая пелена, из которой медленно падал тихий лапатый снег. Этот день должен был стать началом его взрослой жизни. Как и всем подросткам, ему хотелось поскорее расстаться с юностью.

Уже завтра, полагал он, его жизнь круто изменится. Пойдет работать в отдел своего научного руководителя, вначале, как обещал Константин Степанович, эмэнэсом, то есть младшим научным сотрудником, но первая же освободившаяся должность старшего научного сотрудника – будет его. Станет получать заработную плату, куда достойнее аспирантской стипендии и пенсии по утере кормильца. По-настоящему будет взрослым и самостоятельным человеком!

Если бы не Басаргин, который помогал ему после смерти отца, а потом и матери, он вряд ли бы поступил в аспирантуру. К одиннадцати годам он окончил среднюю школу, в четырнадцать – университет, причем по программам двух факультетов. И кто бы взял его, пусть и вундеркинда, на работу в таком возрасте? Разве что разносчиком рекламы по почтовым ящикам. Поэтому разумно было пойти в аспирантуру, написать диссертацию, что и сделал опять же с опережением, то есть к шестнадцати годам. А к семнадцати защититься.

Андрей Филиппович Басаргин, отец Лиды, под нажимом дочери заказал за свой счет банкет в ресторане, где обычно обмывали свои защиты аспиранты. Позже Руслан разыскал в мировом информационном массиве видеозапись его разговора с дочерью и узнал, что акт спонсорства произошел не без скрипа.

– У него что, и на банкет деньжат нет? – нахмурился Андрей Филиппович, и в этот момент его душа посерела.

– Откуда они у него возьмутся, пап? На аспирантской стипендии да пенсии не сэкономишь…

– Но у него же были публикации в журналах…

– Как правило, их публикуют за счет авторов… А диссертацию Руслана засекретили, он за последние полтора года не опубликовал ни строчки…

Разговор происходил в кабинете отца, во время традиционного утреннего кофе. Отхлебнув любимого напитка, Андрей Филиппович выдержал паузу. Конечно, размышлял он, Руслан круглый сирота, его отца случайно взорвали в его, Басаргина, автомобиле.

Это произошло дождливым июльским днем. У Басаргина был день рождения, на который он пригласил своих ближайших друзей. В их числе и отца Руслана, за которым послал свой автомобиль. Видимо, дождь помешал рассмотреть, что в машине не Басаргин, а другие люди, в том числе и десятилетний ребенок, и убийца нажал кнопку радиоуправляемой бомбы. Басаргин всегда помнил, что Руслан Орлов-старший поплатился своей жизнью за его спасение, и поэтому постоянно помогал его сыну деньгами, всем, чем мог. Тем более что мать мальчишки, пострадавшая от взрыва, пережила мужа всего на несколько недель.

А мог Басаргин многое. У него была железная деловая хватка, с конкурентами разделывался жестко и даже жестоко, поэтому сколотил приличное состояние и стал одним из олигархов. Руслана Руслановича он считал парнишкой богато одаренным, и поэтому не жалел денег на репетиторов, всевозможные курсы и кружки.

Но всему есть предел. Басаргину нравилось, что дочь тянется за юным Русланом, дружит с ним. Но Лида подросла, расцвела, и чувствовалось, что она влюбилась в вундеркинда. Дочь единственная, наследница, и огромным богатством в случае его, Басаргина, смерти станет распоряжаться пусть и гениальный молодой человек, но абсолютно ничего не смыслящий в современном бизнесе?

– Вот что, – Андрей Филиппович, наконец, поставил пустую чашку на блюдце и взглянул пристально на дочь, притихшую в ожидании решения отца. – Свой долг по отношению к Руслану я выполнил. Что ж, оплачу и банкет. Можешь снять со своей карточки сто тысяч рублей. Но это в последний раз…

– Спасибо, папочка, – Лида чмокнула его в щеку и выпорхнула из кабинета. Душа ее в этот момент озарилась светлой радостью.

В самых плохих снах он не мог представить себе столь скромную обстановку на защите своей диссертации. Защита виделась ему торжественной, в переполненном студентами и преподавателями университета конференц-зале, где не оставалось ни единого свободного места. Народ толпился в проходах… В мечтах мелькали вспышки фотоаппаратов, стоял целый лес телевизионных камер, и гремел гром аплодисментов в его честь – вундеркинда и индиго, в семнадцать лет защищающего уникальную диссертацию.

На самом деле никаких вспышек и аплодисментов не было. Всё происходило в тесной комнатенке, наверное, какого-то НИИ. Рано утром позвонил Константин Степанович Немыкин, руководитель его научной работы, и сказал, что он заедет за ним на машине и что на защиту они поедут вместе. Руслану надо было бы настойчивее возразить, поскольку он обещал Лиде, что заедет за нею, но руководитель был непреклонен. «Так надо», сказал он и отключил телефон. Лида, конечно, обиделась, что не поехала вместе с ним.

Когда Константин Степанович позвонил снова и сообщил, что он внизу ждет его в машине, и Руслан спустился вниз, то транспортное средство оказалось с зашторенными окнами. «Это не катафалк?» – спросил у руководителя, садясь в большую черную машину, которая вызвала у него печальные воспоминания.

– Так надо, – опять сказал Константин Степанович и всю дорогу молчал.

Поведение научного руководителя настораживало. Его студенты любили, называли дядей Костей – за открытый характер, заботу о них. Он был для студентов старшим товарищем, а тут Константин Степанович нахохлился, ушел в себя и молчал.

Можно было поинтересоваться у водителя, куда они едут, но его от пассажиров отделяло толстое, наверное, бронированное стекло.

– Мы едем явно не в университет. Константин Степанович, так куда мы едем?

– Так надо, – в который раз безучастно отозвался дядя Костя.

Где–то на окраине Москвы машина остановилась перед глухими железными воротами. Зелеными, с ярко-красными пятиконечными звездами по бокам. Из домика рядом с воротами вышел немолодой милиционер, проверил паспорта, и они въехали в заснеженный парк, в глубине которого виднелись какие-то строения. Водитель остановил машину перед самым крупным из них, должно быть, административным зданием. На входе у них еще раз проверили документы. Дали сопровождающую тетку, которая велела им следовать за нею.

– Не похоже на крематорий, – Руслан позволил себе мрачно пошутить.

– Посмотрим, – с осторожным оптимизмом отозвался руководитель.

Диссертационная комиссия состояла из пяти неизвестных дядек, в зале были только два оппонента, тоже незнакомых, и Константин Степанович, который от волнения взмок и беспрерывно промокал носовым платком пот на лбу. В его речи ничего не было нового – сам материал диссертации был сплошной новизной. Дядьки внимательно выслушали Руслана, разглядывали юношу с неподдельным интересом и, казалось ему, совершенно не вслушивались в его слова. Руслан ждал от них каверзных или глупых вопросов, но они отмолчались. И оппоненты были кратки, не жалели похвальных слов в адрес диссертанта.

Потом один из дядек, тот, что сидел посередине и, должно быть, главный из них, встал и объявил, что диссертационная комиссия считает работу достойной ученой степени доктора наук и поздравил Руслана с успешной защитой. Последовало несколько крайне жидких, но уважительных аплодисментов.