– Молодого механика с эмпэкашки отправили рыбу на стапеле собирать.

– Здорово! Вот посмотреть бы.

Все терпеливо приготовились к финалу этого драматического спектакля. Куда там Станиславскому! Куда там Мейерхольду! Выхода на подмостки Комиссаржевской и Ермоловой восторженная публика никогда не ожидала с таким азартом.

Наконец грохот прекратился, а внизу, на ещё чуть притопленной стапель-палубе, из-под кормы МПК-17 показался Славик Махуртов. Он брёл по колено в воде, волоча за собою пустой 50-литровый алюминиевый лагун. На ходу механик очень внимательно просматривал водную толщу. Его действия уже были видны и для зрителей на берегу. Он вышел на свободное пространство между кораблями и, задрав голову вверх, прокричал с недоумением и некоторой досадой в голосе:

– Нет тут никакой рыбы! Не видно!

С мостика ему немедленно ответствовал начальник РТС МПК-17 старший лейтенант и старший его товарищ Игорь Ботинкин:

– Мех, так ты почему посреди ходишь? Рыба может с водой уйти. Иди к концу дока, что ближе к берегу, – Игорь вытянутой рукой показал, куда механику надо идти, – встань между нашим форштевнем (носовая оконечность корабля) и форштевнем СКР и отпугивай её, загоняй обратно. Чтобы она на стапель-палубе осталась, когда док всплывёт.

Славик побрёл в указанном направлении, волоча за собою лагун. Дойдя до места, он, придерживая одной рукою бак, другой стал плескать воду и гнать её внутрь дока. Во время этих манипуляций он весьма забавно и неуклюже приседал.

А наверху, на кораблях, человек пятнадцать-двадцать уже бились в истерике, пытаясь зажать рвущийся наружу хохот. Но занятый там, внизу, своим делом механик ещё ничего не слышал.

Командир МПК задумчиво смотрел вниз на все эти эволюции; затем сплюнул в воду и сказал:

– Да, такого спектакля я давно не видал.

Старпом выдал следующую сентенцию:

– Это, товарищ командир, настоящий флотский кордебалет с выходом от мачты, дополненный изящными гимнастическими упражнениями. Это классика жанра, можно сказать.

Но бесконечно продолжаться это, конечно же, не могло, финал оказался вполне естественным – на СКР не выдержал какой-то молодой мичман и, не успев отбежать от лееров, засмеялся в голос. Через три секунды крепкий военно-морской хохот вырвался неудержимым потоком из глоток экипажей трёх кораблей, доковой команды и группы зрителей на причале, у дока. Раскаты этого хохота, перекрыв все остальные звуки, плотным облаком висели минуты три-четыре над ближайшей акваторией бухты.

Механик внизу, услышав этот рёв, перестал плескаться, замер, потом медленно выпрямился, поднял голову вверх и стал что-то говорить с не совсем приветливым выражением на лице. Губы его шевелились, слов, конечно же, слышно не было, но все абсолютно ясно понимали, что он хотел сказать и какие эмоции и чувства рвались из его горячего сердца наружу.

…На обеде в кают-компании МПК-17 в тот день царило приподнятое настроение и вполне понятное весёлое расположение духа. Боцман, мичман Пупко, принёс литровую банку икры, поставил её на стол, придвинул поближе к механику и, поглаживая усы, сказал:

– Мех, ты только не обижайся. Не ты первый, не ты последний. У меня тут заначка имеется, сейчас немного поедим икорки.

Механик слабо улыбнулся; на кораблях на шутки обижаться не принято, он знал это. А чем ещё можно снять напряжение боевой подготовки, тягучее однообразие корабельной жизни и длительных выходов в море? Конечно, снимали стресс и «шилом» – корабельным спиртом. Или водкой. Но лучше уж шутками.

Точку в случившемся поставил старпом:

– Ничего, мех. Недели через две выйдем из дока, пойдём в море. Обязательно в какую-нибудь бухточку завернём – время выкроим. Я обещаю тебе: пойдёшь на шлюпке на берег и фактически сам будешь ловить эту долбаную рыбу. Или у рыбаков-колхозников в бухтах на свежую картошку выменяем. Ты этой икры ещё объешься. Не горюй.

А Славик уже накладывал столовой ложкой толстый слой икры из принесённой банки на свой необычайно тонкий, густо намазанный маслом ломтик хлеба. Все одобрительно заулыбались.

Январь 2006 года

Противолодочный корабль типа «Альбатрос» штормовал уже третьи сутки. Волею судеб в лице флотских начальников он вышел в море для выполнения боевой задачи «под ёлочку», то есть почти перед самым новым 198… годом. Корабль осуществлял контрольный поиск подводных лодок противника в заданном районе и должен был вернуться в базу по команде оперативного дежурного своего соединения. Но команда всё не поступала. И хотя гидроакустики из-за пузырей от волн и рёва стихии практически ничего не слышали, корабль продолжал упорно утюжить расходившееся море. Возможность встать к родному пирсу и, соответственно, попасть домой до 31 декабря представлялась, в общем-то, весьма иллюзорной, и поэтому офицеры и мичманы предпочитали на эту тему размышлять поменьше, чтобы не злить понапрасну ни себя, ни других.

Прихватило на этот раз крепко – волнение было от семи до восьми баллов, плюс шквалистый ветер до 30 метров в секунду. Берингово море в декабре месяце – это вам не пончики с повидлом. Идти «вмордотык» – то есть носом на волну – было просто невозможно. Корабль настойчиво-покорно лез на очередную водяную гору, а затем, преодолев её вершину, резко ухал куда-то вниз, навстречу новой катившейся на него громаде, выдавая из-под форштевня два огромных пенных фонтана. А новая волна со всей своей природной дури уже накатывалась спереди, обрушивая на «Альбатрос» никем не меренные тонны солёной воды, слитые в гигантский встречный удар. От этих ударов корабль дрожал, как опившаяся лошадь; волна заливала не только бак, но даже носовую надстройку вплоть до ходового мостика. Вахтенный рулевой и вахтенный офицер на мостике вынуждены были в такие моменты хвататься за что-нибудь, чтобы не упасть, а передние окна заливало водой настолько, что у стоящих внутри было такое ощущение, будто они смотрят через стекло аквариума.

Так что вместо курса носом на волну, как то было положено по плану, шли зигзагами: подставляя стихии попеременно то левую, то правую скулу. Качало при этом чуть меньше, да и удары по корпусу стали уже не столь мощными. Корабли данного типа в шторм валяет прилично, поэтому большинство членов экипажа лежали по койкам, пытаясь хоть как-то облегчить своё положение. Но дежурным и вахтенным, исполнявшим свои обязанности, спать, естественно, не полагалось, и на своих боевых постах они исхитрялись переносить качку кто как сможет.

На ходовом мостике, например, у ног вахтенного рулевого было привязано пустое ведро. А что делать? Бросить руль и бежать в гальюн или на верхнюю палубу во время приступов тошноты он не имел никакого права. Да, друзья мои, суровые будни морской службы очень мало похожи на беззаботную прогулку с весёлыми девочками по берегу тихой речушки, когда над головой светит солнце и плывут кудрявые белые облака, а вокруг тебя благоухают цветы и порхают бабочки-махаоны.

Как то и положено по корабельному распорядку дня, дежурный по низам, старшина 1-й статьи Степан Велосипедов с лицом слабо-зелёного цвета произвёл в 12 часов развод очередной вахты, о чём доложил на ГКП (главный командный пункт).

Командирскую вахту стоял старпом, старший лейтенант Сергей Чернецкий.

Новые вахтенные заступили, подвахтенные отошли от мест.

Корабль продолжал выполнять поставленную задачу; в его металлическом чреве крутились, грохотали, жужжали, пищали агрегаты, машины и приборы, а рядом с этими механизмами несли свою вахту – как прежде говорили, правили службу – моряки. Дежурство и вахта не прекращаются на действующем корабле никогда: ни на стоянке у пирса, причала или на якоре, ни тем более на выходах в море. Дежурный по низам обходит внутренние помещения, проверяя порядок. Вахтенный моторист стоит, никуда не отлучаясь, у работающих дизелей. Вахтенный радист в радиорубке все четыре часа своей вахты слушает эфир на положенных частотах и радиоканалах. Вахтенные не спят никогда. Но когда же они отдыхают?