Навалившись, развернули шлюпбалки; шлюпка подалась в нос, её корма оказалась меж балок.
– Занести корму!
Развернули кормовую шлюпбалку – корма оказалась над палубой. Полдела сделали.
– Шлюпку – в корму!
Шлюпку дёрнули уже руками; она прошла между балок и вся целиком оказалась над палубой.
– Занести нос! Осторожно, чтобы кого к надстройке не прижало!
Наконец-то шлюпка повисла над своими кильблоками на застопоренных талях.
– Набить тали! Снять стопора!.. Шлюпку – майна на место!.. Боцман, крепи!
Матросы стояли рядом мокрые, возбуждённые, жаркие и раскрасневшиеся от работы, но живые, целые, выполнившие поставленную задачу. Они на всякий случай ещё придерживали шлюпку руками, пока боцман крепил её. Насколько же просто оказалось стоять на качающейся палубе, когда тебе не надо выбирать (тянуть) эти тали да удерживать болтающуюся из стороны в сторону шлюпку. Теперь они уже не боялись. Они прогнали страх, они не дали ему заползти от пяток в сердце, не подчинились ему и победили! Так вчерашние пацаны становятся мужчинами.
Боцман крепил найтовы.
– Всё! Молодцы ребята! Теперь – все в коридор!
Старпом сам проверил крепление и вслед за боцманом последним вошёл в тепло.
Мокрые моряки стояли в коридоре около умывальника команды, в умывальнике и говорили, говорили, говорили; они давали себе разрядку, снимали вполне понятное нервное напряжение:
– А как я…
– А он-то, он!
– Ха-ха-ха! А Васька-то обоср…ся сначала со страху!
– А ты-то, ты-то!
– Ладони содрал.
– А её-то как качало!
– Ребята, дайте закурить!
Уже чиркнула одна спичка, вторая. Потянулся дымок папирос.
Чернецкий, стряхивая воду с шапки, подначил:
– Это как же вы курите-то? Вы же все поукачались! Полчаса назад пластом лежали. Наверное, уже и есть захотели?
– Как, товарищ старший лейтенант, мы её что, тридцать минут поднимали?
Сергей глянул на часы:
– Двадцать шесть минут.
– Вот это да! Как будто пять минут прошло. Во время пролетело!
Старпом расстегнул спасательный жилет, полез в карман за папиросами. Вся пачка была мокрой насквозь. Он скомкал её и бросил в урну.
– Ребята, дайте старшему помощнику закурить, – раздался чей-то голос. – Его все вымокли.
Сразу несколько рук протянули разные пачки, Чернецкий выцепил «беломорину», размял её, выдул крошки, смял бумажный мундштук под пальцы, прикурил и с наслаждением затянулся.
– Сергей Николаевич, вы же на качке не курите, – подал голос боцман, он вовсю уже дымил рядом.
– Ну так мозги сейчас проветрило. Всё внутри на место встало. Так, что ли, ребята?
– Так точно…
Разговоры постепенно стихали; кто-то снял сапоги, вылил из них воду и отжимал портянки, кто-то складывал ненужный сейчас жилет. Все снимали промокшие шапки, бушлаты, комбинезоны. Возбуждение понемногу улеглось.
Докурив, старпом загасил окурок о подошву сапога и сказал, подведя итог:
– Молодцы ребята. Всё сделали как надо. Выполнили работу – и все остались целы и живы. Спасибо. Вот так и надо служить. Ну а то, что сначала… – Он замолчал, подбирая слово. – …замешкались, так это ничего. Опыт приходит со временем, вот в таких ситуациях его и нарабатываем. Теперь поняли, что к чему? Как надо на штормовке работать?
– Так точно, поняли.
– Ну и ладненько.
Подошёл дежурный по низам:
– Товарищ старший лейтенант, командир спрашивает, всё ли в порядке.
– Доложи, всё нормально. Шлюпку подняли, поставили, закрепили. Все целы. Сейчас переоденусь, поднимусь на ГКП и сам всё доложу.
– Есть.
– Да, ещё. Старшина, отправь-ка сюда двух свободных дневальных из кубриков, пусть приборку здесь произведут. Налилось тут немного с ребят.
– Есть.
…Команду на возвращение в базу дали через сутки. Так что моряки к Новому году всё-таки успели.
Февраль 2006 года
3. К вопросу о военно-морском юморе – 2
Флотский юмор, как мы с вами уже отмечали, – явление по природе своей стихийное и потому никаким планам не подвластное, ничьим указам не подчиняющееся. Этот юмор так же свободен в силу своего характера, как извечно свободен вольный дух моряков всех времён и народов. Этот дух свободы, приправленный изрядной долей здорового авантюризма, отличает всякого моряка. Конечно, я говорю о настоящих моряках, а не о тех, кто в силу каких-либо причин попал на флот случайно.
Не претендуя на полное и окончательное понимание вопроса, позволю себе выделить ещё одну довольно обширную область проявления флотского юмора. Она, эта область, охватывает высказывания о море, морской службе и моряках людей, от моря весьма далёких. Такие представители пишущей братии, не зная и не понимая внутреннюю жизнь и даже терминологию флота, выпускают в свет произведения, которые, кроме улыбки, ничего вызвать не могут. Они пишут газетные статьи, книги и даже песни.
Один простой пример – и всё становится ясно. Вам знакомы слова из такого эстрадного шедевра?
Напрасно нас бури пугали.
Вам скажет любой моряк,
Что бури бояться вам стоит едва ли.
В сущности, буря – пустяк.
Ни один ходивший в море моряк так никогда не скажет. Уж если и надо чего в море бояться, так в первую очередь – бури. Такое мог написать только тот, кто сам никогда не травил на качке, кто не брал на буксир аварийное штормующее судно, кто не крепил на заливаемой палубе оборвавшийся груз. С точки зрения моряка-профессионала эти слова – бред воспалённого мозга. Конечно, кто-то может сказать, что всё это нужно понимать в переносном смысле. Ну так, товарищи дорогие, тогда и пишите таким образом, чтобы тексты ваши воспринимались именно как иносказательные, а не как прямое повествование. Для этого в русском языке существует достаточно много способов.
Но откуда же берутся такие люди, кто они такие?
При каждом флоте существовала своя газета; на ТОФ – Тихоокеанском флоте – она называлась «Боевая вахта». При ней кормилась приличная когорта корреспондентов, которая освещала для широких масс мирные и боевые будни военных моряков на территории от залива Петра Великого до Командорских островов и бухты Лаврентия на Чукотке. Они носили ту же флотскую форму чёрного цвета, но, конечно же, без шевронов. Шевроны – золотые нарукавные нашивки, которые указывают воинское звание моряка, – имели право носить только лица плавсостава. Да, наверное, нужны были эти статьи в газетах, нужны были и сами газеты. Народ должен иметь представление о том, что происходит в армии и на флоте. По всей видимости, эти ребята закончили какие-то учебные заведения, получили какое-то образование; наверняка их учили, как правильно писать статьи и рассказы, сколько колонок и строк должна содержать в себе средняя статья… Но они не были профессиональными моряками, и весь их водоплавающий опыт ограничивался, как правило, одними-двумя-тремя сутками выхода в море на каком-либо корабле во время творческих командировок, большую часть которых они пластом лежали у кого-нибудь в каюте, страдая от приступов морской болезни. Пожалуй, это было их бедой, а не их виной.
Но как бы там ни было, а ляпсусы в своих творениях они допускали иной раз просто фантастические. Наверное, никогда не забуду я фразу из одной такой статьи; корреспондент посетил с редакционным заданием лёгкий артиллерийский крейсер перед выходом на боевую задачу. Вот что он позволил себе написать о жилье командира корабля: «У командира крейсера была просторная, светлая каюта на солнечной стороне».
Интересно, о какой солнечной стороне можно вести речь, если корабль в море в зависимости от обстоятельств вертится на все 360 градусов в течение всех 24 часов в сутки?
В 70-80-х годах даже существовал рассказ о некоем лейтенанте Иванове, составленный из фраз и выражений подобного рода газетных статей. Конечно, свою руку там приложили и настоящие флотские умельцы в вопросах литературы, немало которых служит на кораблях. Но основой сего опуса, безусловно, являлись ярчайшие перлы ребят из славного цеха корреспондентов флотских изданий. Это было настоящее народное творчество; рассказ этот передавали из уст в уста, как древнерусские былины. И от многочисленных пересказов, я уверен, он вовсе не проиграл, а только выиграл. Его знали наизусть, я никогда не видал его списков. Сегодня в памяти моей остались лишь некоторые весьма скудные отрывки этого во всех отношениях достойного публикации произведения. Конечно, жаль, что не удосужился я в своё время записать его на бумаге. Но что делать? Интересы и приоритеты семнадцатилетнего и двадцатилетнего парня в достаточной степени отличаются от интересов взрослого, пожившего человека.
