— Не бойся. Он теперь никому не опасен. Это просто труп и ожил он потому, что я этого захотела. Мне нужна эта дохлятина для ритуала, а чтобы не тащить эту тушу на себе, я и оживила его. Ну всё, всё! Успокоилась?

Марыся слабо кивнула, но продолжала со страхом глядеть на былого преследователя. Тот стоял, безучастный ко всему, что происходит вокруг. Из трещины в черепе выполз большой черный жук, пробежал по серой щеке, огибая торчащие из неё осколки кости и спрятался в приоткрытом рту, в котором чудом сохранилось несколько зубов. Марья отвернулась — её всё таки вырвало.

Ниса мягко вынула из пальцев славянки обломок лошадиного черепа.

— Хватит, ты уже хорошо поработала. Пусть теперь он копает, — она протянула кость мертвецу, — Ты слышал? — строго прикрикнула она. — Копай! Я скажу, когда хватит.

Труп послушно взял неказистое орудие и, косолапо загребая ногами, пошел к яме. Склонившись над ней, он начал выгребать пригоршни земли, сваливая их рядом с собой. Мертвец не чувствовал усталости и глядя на его размеренные, мощные движения, Марыся поняла, что ногаец сделает свою работу намного быстрее, чем она.

Так и оказалось. Спустя некоторое время Ниса подошла к яме глянула в неё, потом на Марысю и убедилась, что та по-прежнему на грани истерики.

— Все, хватит пугать мою девочку, — усмехнулась эллинка. — Она еще не привыкла к таким как ты. Ничего это ненадолго.

Жрица махнула рукой и ногаец свалился в яму грудой покореженной плоти.

— Руту нашла? — деловито спросила она у Марыси. Та протянула ей растение. — Ладно, пока от тебя ничего не требуется. Посиди, отдохни. Посмотри, если хочешь.

Ниса взяла куст руты и отломила от него большой толстый корень.

— Пойди ополосни его, — сказала она казачке. Та послушно пошла к реке. Вернувшись, она увидела, что Ниса полностью погрузилась в работу. Колдунья уложила в яму мертвое тело, так, чтобы его руки высовывались наружу и лежали ладонями вверх. В пробитый череп она напихала белены и болиголова. В правую руку мертвеца она сунула корень мандрагоры, в левую — стебель белены и рассыпала по всему телу листья дурмана. Потом она полезла в сумку, снятую с убитого и вынула нож. Орудуя им, как заправский мясник, она вскрыла брюшину ногайца. Затем она вытряхнула из сумки груду каких-то предметов.

— Подобрала рядом с этой падалью, — не оборачиваясь, сказала Ниса. — Надеюсь Геката не разгневается. Это дерьмо даже звери есть не стали.

В зияющую рану она положила кусок овечьего сыра, две вяленных рыбы, головку дикого лука и несколько грязно-белых яиц.

— Это из гнезда перепелки, — пояснила эллинка. — Удачно наткнулась по дороге.

Следом из сумки Ниса достала и саму перепелку со свернутой шеей. Колдунья, ловко орудуя ножом, распотрошила птицу, вырезав сердце, которое и положило в вспоротое брюхо. Такая же судьба постигла еще двух мертвых птиц. Затем жрица взяла мертвого паука и уложила на пах степняка, а мертвого нетопыря с раскрытыми крыльями — на лицо. Вырезала ножом на руках и ногах трупа какие-то знаки и слова на незнакомых Марысе языках. И в завершение всего, на груди ногайца Ниса старательно вырезала изображение женщины с тремя ликами и шестью руками, верхняя пара которых держала факелы, а нижняя и вовсе напоминала змей. Еще несколько символов и знаков ведьма начертила на земле вокруг ямы.

— Дай корень — сказала Ниса Марысе, смотревшей на занятие эллинки со смесью страха, отвращения и интереса. Казачка быстро протянула корень жрице и та начала что-то вырезать на нем, иногда откладывая нож и применяя ногти и зубы.

— Поймай мне пока несколько ящериц, — бросила она Марысе.

Та послушно пошла выполнять довольно сложное поручение: в темноте было непросто найти ящериц. Много раз юркие гады ускользали от из рук Марыси, оставляя ей извивающиеся хвостики. Но все же украинке удалось поймать трех ящериц и вернуться к Нисе. Та продемонстрировала ей свое творение: искусно вырезанное изображение трехликой женщины. Большой корень изображал тело богини, кора — плащ. Отсекая все ответвления главного корня, Ниса оставила лишь три, самых крупных. На них жрица с необычайным искусством вырезала три женских лица, с тщательно прорисованными чертами. Концы этих ответвлений Ниса расщепила на множество волокон, призванных изобразить волосы. На концах этих волокон Нисе даже удалось изобразить что-то вроде змеиных голов. В целом фигурка была вырезана с большим старанием, представляя настоящее произведение искусства.

— Меня научили делать такие статуэтки, раньше чем ходить, — снисходительно усмехнулась эллинка на восторг славянки, — где мои ящерицы?

Марыся протянула извивающихся в её руках рептилий. Ниса быстро умертвив их, уложила на ближайший валун и, выбрав подходящий камень, размолола крошечные тельца вместе с собранными травами. Получившейся красно-зеленой смесью жрица смазала изваяние Гекаты и поставила его на грудь мертвеца.

— Что же, пора звать гостей, — негромко сказала колдунья. Она отошла подальше в степь и, собрав в кучу несколько сухих кустов, наклонилась, что-то шепча про себя. Сначала ничего не происходило, потом среди сухих веток вдруг вспыхнуло пламя. Огонь разгорался все сильнее, выбрасывая языки в ночное небо.

Нураддин — Султан сидел в своем походном шатре и при свете горящего у входа костра срывал крепкими желтыми зубами мясо с вареной конской ноги. Горячий жир капал на расшитый золотыми нитками парчовый кафтан и шелковые шаровары, но мурза не обращал внимания на испачканный костюм, всецело погруженный в мрачные думы.

С тех пор как он выехал из Бахчисарая, его преследуют одни неудачи. Сначала на него нападают бжедухи, эти языческие шакалы и лишь с большим трудом удается уничтожить врага. Потом сбегает неверная девка, которую он купил в Крыму для своего гарема. Пытаясь её найти, он сначала теряет еще трех воинов, а потом натыкается на сотню всадников из личной гвардии ногайского хана. Сотник сказал, что они выполняют какое-то важное поручение и, именем властителя Улуса Гази, потребовал от Нурадин — Султана присоединиться к его отряду.

По большому счету Нурадин-Султану было наплевать на распоряжения хана. Тот уже давно «царствовал, но не правил», а Казыев улус распался на полунезависимые кочевья, слабо связанные как с верховным правителем, так и между собой. Находящиеся во главе улусов мурзы, стали наследственными владыками, подчинявшимися приказам хана только когда находили нужным. Сейчас был явно не тот случай и мурза уже хотел проигнорировать приказы, сославшись на неотложное дело в родном улусе. Но с ногайцами ехало двадцать нукеров крымского хана Джанибек-Гирея, а вместе с ними и вовсе большой человек — турок Исмаил-паша, сераскир крепости Копыл. Противиться приказаниям из самой Порты Нурадин-Султан не мог и поэтому, скрепя сердце, присоединился к сотне, выполнять все еще неведомое ему поручение, — никто не позаботился объяснить ему, что понадобилось турецкому паше в куманской степи.

Аллах разгневался за что-то на бедного мурзу и что самое обидное, тот не мог понять, — за что? Да пускай он не чтил законы шариата, так как подобает правоверному мусульманину: не всегда делал намаз, пробовал, да что там — напивался трофейным вином взятым с боем в землях неверных, ел свинину, когда его нукеры убивали кабанов в пойме Кумана, обращался за помощью к шаманам-бахсам. Да, грешен, но кто же без греха?! И потом разве Нурадин-Султан не искупил его славными походами в земли неверных: черкес, казаков, московитов. Разве мало сжег он сел во славу Аллаха, мало голов неверных срубил? А сколько детей неверных он привел на аркане на невольничий базар в Бахчисарае, а сколько их женщин сейчас ублажает правоверных в гаремах?

Нет, Нурадин-Султан искупил свои грехи перед Богом. А значит, все, что с ним происходит не воля Аллаха, а козни Шайтана. Это по его вине мурза, вместо того, чтобы дома развлекаться с новой наложницей вынужден шляться по этой степи, выполняя утомительное и может, даже, опасное поручение турецкого султана, да продлит Аллах его годы. Это Шайтан подсунул ему эту негодную девку.