***

Гвида с детьми появились у меня через два дня. Судя по состоянию женщины и зеленовато-бледному цвету ее лица, она едва дошла. Я сразу выдал ей рубль, чтобы она купила себе и детям приличную одежду и обувь. Чтобы меня не позорили рваньем.

Обустроившись, женщина начала работать. К сожалению, ее энтузиазм не был подкреплен физическим здоровьем. Когда я наткнулся на нее около кухни, оказалось, что она пытается нести ведро с водой. Ее сил хватало на пять шагов, потом она останавливалась и ставила ведро, чтобы отдохнуть. А ведь при работе на кухне ей постоянно придется носить и воду, и дрова, и продукты с рынка. Пришлось активировать один из скелетов, которых я привел из леса и хранил в подвале, и передать Гвиде право давать ему распоряжения. Стандартный управляющий контур позволял мертвецу выполнять простые приказы. Сначала не слишком умная женщина не могла запомнить, что перед командой следует называть мертвеца по имени, но потом привыкла. Зачем-то она переименовала его в Гаврюшу, и с тех пор он постоянно следовал за ней, при необходимости таская тяжести или выполняя простые работы. При походах на рынок скелет также следовал за Гвидой и нес ее корзину. Сначала публика была этим шокирована, но затем привыкла, и мертвец, ходящий на рынок, стал чем-то вроде местного аттракциона.

Мои призраки были недовольны новыми жильцами. Даже Марго ехидно поинтересовалась у меня, зачем мне такая дохлая и костлявая прислуга. Впрочем, к детям она отнеслась благожелательно. А Купец аргументировано объяснил мне, что при таких усилиях и затратах я мог бы:

– Вылечить вместо одной полудохлой прачки десяток гораздо более полезных человек с менее запущенной болезнью.

– Найти себе здоровую и умелую прислугу вместо недоучки.

– Выбрать прислугой красивую вдовушку, которая могла бы греть постель и радовать глаза. Постель – мою, а глаза – Купцовы, я так думаю.

В целом все эти доводы были правдой. Еще правдой было то, что сделанное мной однажды доброе дело, в соответствии с принципами маркетинга, о которых рассказывал Старик, требовало от меня все новых затрат и усилий. И еще одной правдой было то, что если беднота узнает о моей доброте, это принесет мне немало неприятностей.

Так что, взвесив все доводы, для себя я решил, что делать добрые дела я больше не буду. В крайнем случае, поступлю, как обычно поступают простецы – краюху хлеба голодающему брошу, или копеечку.

С другой стороны, я не жалел о своем поступке.

Я получил верную прислугу, которая готова была выполнить любой мой приказ. Вообще любой. Скажем, как-то мне нужно было уточнить некоторые особенности женской анатомии, Гвида без малейших колебаний предоставила свое тело для осмотра и изучения в самых интимных местах. А однажды я поинтересовался, как далеко простирается ее готовность служить мне, и она заявила, что ее жизнь принадлежит мне, она без колебаний пойдет на смерть или убьет любого, если я прикажу. Это было сказано искренне. Впрочем, у любой человеческой искренности есть свой срок годности. Благодарность людей не вечна, кто знает, сохранится ли эта верность через пять или десять лет?

Несмотря на малый опыт служанки в приготовлении пищи, ее старательность со временем превратила ее в отличную кухарку, которая в тонкостях знала мои предпочтения в пище. А ее трудолюбие и упорство постепенно сделали мой заброшенный дом уютным, чистым и обжитым.

Мальчишка оказался неплохим помощником для мелких поручений, а когда он подрастет, станет отличным слугой, надеюсь – таким же верным, как и его мать.

Девочка, отъевшись, стала несколько более шумной, чем мне хотелось бы, но через некоторое время я осознал, что смех и крики играющих детей действуют на меня умиротворяюще, даже более умиротворяюще, чем рассветный щебет птиц. А еще у девочки определенно были задатки художественного вкуса, иначе как объяснить, что она украсила кости Гаврюши яркими лентами и лоскутами, и превратила страшный скелет в забавную большую куклу?

После того, как я обзавелся новыми слугами и источником более-менее постоянного дохода, жизнь моя стала более комфортной и приятной. Некоторое время я наслаждался покоем.

Мое ленивое существование нарушилось приездом посыльного из магистрата. Для меня нашлось какое-то задание, отказаться от которого не было совершенно никакой возможности. Нужно было отрабатывать и дом, и выплаченные мне когда-то подъемные, и бесплатную учебу в академии.

В канцелярии магистрата меня ждала жалоба от крестьян деревни Нижние Гниловицы. Злобная ведьма наслала на них проклятие и теперь все мужчины деревни страдают от мужского бессилия, а их жены – от отсутствия женского счастья. Узнал, где находится эта деревенька, да и поехал туда разбираться.

Мертвый конь шел быстрым шагом. Мне такой аллюр понравился тем, что скорость была, как у живой лошади во время быстрой рыси, но при этом совершенно не трясло, можно было спокойно сидеть в седле, не утруждая бедра и задницу. Вокруг дороги сначала шли поля с созревшей рожью, потом луга, а потом и леса начались. В нужное время я свернул с колдобистого тракта на почти незаметную колею, идущую в сторону Гниловиц. Деревня распадалась на две. На вершине холма шла улица Верхних Гниловиц, а на расстоянии в полсвечи неспешного шага, вдоль берега реки – пара улиц Нижних. Дворов там было сотен две, большая деревня. И богатая – дома стояли ухоженные, большие. Крыши встречались черепичные, а не только камышом крытые. Кузница и мельница в деревне свои были. В общую картину процветания не вписывалось пепелище, оставшееся от большого дома на краю деревни.

Дом старосты показал мне мелкий пацан лет шести. Он со стайкой ребят играл на улице, бегая с тряпичным мячом, ребята постарше испугались моего мертвого коня и разбежались, а этот замер от страха. Когда я с ним заговорил, он отмер и предложил сам показать дорогу. Так мы и двигались по деревне – я на мертвом коне, идущем неспешным шагом, и мелкий пацан, бегущий передо мной с веселыми криками. Мелкий гаденыш оповестил всю деревню, что приехал «нехромат на шкелете». За камышовыми плетнями дворов на крики пацана появлялись лица любопытствующих жителей. Кое-где задорно забрехали мелкие собачонки. Явление в деревню некроманта, великого и ужасного, прошло к всеобщему удовольствию.

***

Старостой оказался нестарый еще мужик с вислыми усами и округлым брюшком. Ну и с традиционной стрижкой, тщательно расчесанной на прямой пробор – куда ж без этого?

Он первым делом дал мне помыть руки и умыться от дорожной пыли, затем пригласил меня за стол. Его жена, румяная и мягкая в нужных местах баба, налила молока, выложила свежий хлеб и поставила блюдце с медом. Сельская пища после дороги была кстати и показалась мне очень вкусной.

– Рассказывайте, – предложил я, удовлетворив первый аппетит.

– Так все же ж в бумаге написали уже. Жила у нас ведьма на краю деревни, а потом наслала на мужиков порчу, и теперь порчу эту снять бы надоть. А мы бы медку бочонок дали бы или еще чем отблагодарили.

Глазки старосты забегали.

– Не ври мне, староста, а то я к проклятию ведьмы еще и своего добавлю. У вас не только не встанет, а еще и отвалится.

Староста вздохнул и стал рассказывать подробно.

Ведьма жила в деревне давно. Пришла она лет двадцать назад, совсем молодой. Потом родила дочку, от кого – про то деревенским неведомо. Ведьмой она была сильной и не злобной. Деревенских людишек лечила, урожай хороший выращивать помогала, за скотом приглядывала. Не без ее помощи деревня богатела. Мужиков она любила, как все ведьмы, а те ее любили. За что женщины деревенские ее ненавидели, но поделать ничего не могли.

А потом начался падеж скота в деревне. Бабы обвинили в падеже ведьму, подбили народ идти к ней разбираться. Во время тех разборок началась драка, ведьму убили. А потом решили и дом ее сжечь. Куда делась ее дочка – никто не видел. После того падеж скота не прекратился, все коровы в деревне передохли. А еще и мужики потеряли все, как один, мужскую силу. Не иначе или сама ведьма посмертное проклятие наслала, или дочка ее.