Но сдержаться он так и не сумел. Ему всё время хотелось удивлять её, дарить подарки, радовать, видеть счастливый блеск в её глазах. И он удивлял через Леську. Благодаря сестре, Алекс многое узнал об Айе: о привычках, вкусах и мечтах. Алекс знал, что на завтрак Айя частенько готовит Леське блинчики с творогом и какао, которые любит сама. Знал, что она живёт морем, но не умеет плавать. Любит осень и ненавидит дождь. Ей нравится снег, бесшабашное катание на санках и детская игра в снежки. Она мечтает побывать в Норвегии, чьими сказочными историями зачитывается по ночам. Но при этом она жуткая мерзлячка и зимой с большой неохотой вылезает из-под одеяла.

Он подарил ей удивительное путешествие в сказочную страну фьордов, где она провела незабываемый месяц с Лесей. Он дарил ей цветы, и ему с Леськой частенько приходилось импровизировать, чтобы доставить очередной букет адресату. А порой доходило до абсурда: выбранный Алексом подарок Айе дарил тот её парень, а цветы — случайный прохожий. Алекса заботило лишь одно — счастье в любимых синих глазах. Он стал её персональным волшебником, убеждённым в главном, — настанет день, когда она окажется рядом с ним. И уж тогда он ни за что на свете её не отпустит. Он скорее умрёт, чем позволит ей уйти.

И она оказалась. Дважды. И оба раза не самым лучшим образом, но с судьбой не поспоришь. Только теперь он её не отпустил. И совершенно не знал, что делать дальше.

А он так привык всё держать под контролем. Всё и всех. Одна Айя никак не вписывалась в его привычный уклад жизни. Невзирая на год тайных ухаживаний, доводивших Алекса до сумасшествия. Айя была словно с другой планеты, из другого, параллельного и абсолютно чуждого ему мира. Такая притягательная и по-прежнему недоступная. Хотя теперь всецело его. По закону. Только чувства по этому закону не предусмотрены; любовь не прописывают в штампе. И это единственное, что пугало Алекса. Как влюбить в себя эту очаровательную и такую желанную девушку? Алекс бегло глядит в зеркало заднего вида.

Айя сидит, снова сцепив на коленях руки, и смотрит в окно. Машинально Алекс поворачивает голову, на короткий миг выхватывая картинку.

Ничего интересного. Всё как всегда. Шоссе, машины…Машины, шоссе…

Снова смотрит в зеркало заднего вида. Айя даже не шелохнется, виском прислонившись к стеклу.

Что с ней? Неужели все-таки боится?

Алекс переводит взгляд на серую ленту дороги, мельком глянув на обручальное кольцо, и улыбается краешком губ.

Она не боится его, нет. Она не говорила, за нее все сказали ее глаза, рваное дыхание и румянец на щеках. Алекс чувствует ее желание. Такое же необузданное, как в ту ночь в поезде. Такое же стремительное, обжигающее, сносящее крышу. Такое же, как у него. Но страсть — не любовь.

Он тяжело выдыхает. Кажется, он повторяется. Но от этого правда не перестает быть правдой. И она больно режет по самому живому. Заставляет нервничать. А ему до одури хочется остановить машину, вытащить из салона Айю и поцеловать. По-настоящему. Долгим страстным поцелуем. Прямо посреди шоссе. Доказывая ей, что она — его, всецело и навсегда. Показывая всем, кому она принадлежит. А потом поскорее добраться до своей огромной квартиры и брать ее без устали всю ночь напролет. Пить сладость ее стонов, слизывать мед ее соков и любить ее, доводя до оргазма. Ловить ее удовольствие губами. Ощущать на кончиках пальцев. Нет, одной ночи ему будет мало. Катастрофически мало.

Алекс встряхивает головой. От внезапно ожившего воображения Туманова резко бросает в жар, заламывает затылок, мутится в глазах, позвоночник прожигает раскаленным штырем, на лбу выступает пот.

Он взъерошивает волосы, смахивает со лба капли пота, ещё раз улыбнувшись обручальному кольцу. Сокрушено качает головой, мысленно укоряя себя за неосмотрительность.

Кто же упускает из виду дорогу, когда на заднем сидении сидит беременная жена? Хватит одного раза, когда он чуть не свихнулся, что причинил ей боль, что она пострадала. Его жена…

Жена…

Алекс даже присвистывает от удовольствия, так ему нравится!

Жена…

И ловит на себе удивленный взгляд Айи. Похоже, у него вошло в привычку ее удивлять. Ну что ж, пусть так.

Минуя последний перекресток, Алекс въезжает на подземную парковку элитной высотки. Выбирается из машины, помогает Айе. Она вкладывает в его руку свою ладошку. И это прикосновение…такое невинное…сносит все преграды.

Он шагает навстречу вместе с ней, сгребает ее в охапку и сминает ее губы поцелуем. Такие мягкие, нежные, они раскрываются ему, впуская его язык, сводя с ума, распаляя. Она отвечает ему с той же страстью: прикусывает губы, слизывает кровь и снова срывается, впиваясь в его губы жалящим, как укус, поцелуем.

Он не пытается быть нежным, просто не может. Слишком долго он мечтал о ней. Семь недель — это слишком много. Слишком много в его жизни было не тех женщин. Слишком. Всего слишком. Только ее не было.

Он не пытается быть нежным, опрокидывая ее на заднее сиденье машины, разрывая к черту ее платье. Сейчас его не в силах ничто остановить. Разорвись рядом бомба, он ни за что не оторвется от ее красивой груди. Не перестанет жадно втягивать ртом ее набухшие соски и исцеловывать каждый миллиметр ее нежной кожи. Ему плевать на все, кроме ее желания. Кроме ее отклика. Такого невероятного, что он и не смел о таком мечтать. Не думал, что она будет такой податливой и дерзкой в страсти. Что она будет не уступать ему, принимая его ласки, а будет вторить ему с тем же сумасшествием. И это рвет крышу, стирает все грани.

Айя вскрикивает, когда он одним движением входит в ее разгоряченное лоно. Резко, на всю длину. И тут же выгибается ему навстречу, вжимаясь в него, руками сжимает его ягодицы.

— Да… — срывается с ее губ. — Да… пожалуйста…еще…сильнее…

И сама ускоряется, впечатывая в себя, подмахивая ему, выгибаясь и содрогаясь в оргазме. Таком сильном, что следом не выдерживает и Алекс, кончая в ее пульсирующее лоно.

А после, переведя дыхание, закутывает ее в плед и несет в свою квартиру. Но когда переступает порог, Айя уже крепко спит, уткнувшись лицом в его плечо.

Конец апреля.

— Почему он? — вопрошает Павел, сжимая в руках фотографию русоволосой девчонки в ярко-красном сарафане в белый крупный горох. Она смотрит на него смеющимися синими глазами и молчит. Снимки не умеют разговаривать, а ему так хочется услышать её звонкий голосок, почувствовать её горячее дыхание у своей щеки и прикосновение её мягких, не знающих помады, губ. Сейчас особо остро. Потому что именно сейчас он потерял её навсегда. Она больше не принадлежит ему, в эти самые минуты став женой другого. И его воображение вмиг подкидывает ему картинки одна откровенней другой: она стоит на четвереньках, трясется от резких толчков мужика, трахающего ее сзади. Не нежно, как Павел имел ее, а грубо, по самые яйца, шлепающие о ее истекающую щелку. Ей же нравится грубость, раз от его нежности она никогда не кончала. А сейчас, растрахиваемая сзади — кончит? И воображение тут же подкидывает Павлу залитое спермой лицо Айи, ее волосы, грудь в белых потеках. И ее счастливо улыбающуюся от собственного оргазма.

Павлу становится дурно. Тошнота подкатывает к горлу, все расплывается. Жаркая волна неожиданной ревности ослепляет, и он со всего маху отшвыривает фотографию. Ударившись о стену, золочёная рамка разлетается вдребезги, а сверху ложится неповреждённый снимок той, которую он ненавидел и любил. Отчаянно и безнадёжно. Покачиваясь от внезапно накатившей слабости, Павел бредет в кухню, берет со стола початую бутылку водки и на вдохе делает несколько жадных глотков прямо из горла. Прозрачная жидкость обжигает горло, раскалённой лавой растекается по венам, принося минутное забвение. Выдохнув, Павел обессилено опускается на табурет. Он знает, что сам виноват, что Айя сейчас не с ним. Он сам обидел её, выгнал, подтолкнул в чужие объятия. Тогда он наивно полагал, что главное — её счастье, пусть и с другим. С ним она никогда бы не стала счастливой. Он слишком жалок и слаб, чтобы быть рядом с ней. И он готов был на всё, чтобы увидеть счастливый блеск в её не по возрасту мудрых глазах. Но тогда Павел не думал, что будет так невыносимо больно видеть её рядом с Тумановым. Всё-таки Павел любит её. Пусть не так, как Айя того заслуживала. Но любит. Он крепче сжимает бутылку в надежде, что алкоголь освободит его от этого проклятого чувства. Сколько уже можно мучиться? Он так устал. Он подносит к губам горлышко, но не делает ни глотка. В дверь звонят. Покачиваясь, Павел добредает до входной двери. Проворачивает замок и криво улыбается. На пороге его персональный Дьявол. Женщина, которая растоптала его жизнь. Алина.