Сбавив скорость, Алекс мотнул головой, выгоняя мысли об этой женщине. Он давно переболел и отпустил. Но забыть никак не получалось. И вряд ли получится, потому что вляпался он в Синеглазку по самое не хочу.

— Лекс? — в звонком голосе тревога. И пальчики осторожно сжали его на ручке коробки передач. — Все в порядке?

— Переживу, — отмахнулся и даже улыбнулся. И, кажется, Айя поверила, но руку не убрала, поглаживая его запястье.

— Тогда можно вопрос? Личный, — добавила немного неуверенно.

— Тебе — можно все, Синеглазка.

Она сделала глубокий вдох и протараторила, словно боялась передумать.

— Ты спал с моей матерью?

Конец апреля.

Он ждал этого вопроса. Еще после стычки со Стасом. Не сегодня, так позже. Ждал и все-таки оказался не готов отвечать. Солгать? Так почует же. И это будет полный провал. Соврет и потеряет Айю навсегда. Но парадокс был в том, что скажи он правду — все равно ее потеряет. Ту живую и искреннюю, что ласкала его взглядом. Что с тревогой всматривалась в его лицо и жалась к нему, как к единственному спасению. Она доверяла ему. Поэтому он и ответил, сжимая до боли руль:

— Да.

И почувствовал, как она вздрогнула всем телом, словно ее ударили. Со всего размаху врезали под дых. Алекс даже ощутил, как сбилось ее дыхание, и сорвался с поводка пульс, барабаня мелкой дробью под тонкой кожей. И боль ее он почувствовал, как свою. Стиснул зубы, выпрямил спину, стараясь не думать о том адском огне, что пересчитывал его позвонки. Медленно отпустил педаль газа, потому что страх скручивал внутренности, переключил «передачу», усмиряя норов «Ниссана», и с удивлением отметил, что ладошка Айи по-прежнему лежит на его кулаке. Выдохнул сквозь зубы.

До дома Крушининых еще несколько километров. Они успеют выяснить все по дороге, или же переступят через это, погребая прошлое раз и навсегда.

Но Айя выбрала иной вариант.

— У тебя невыносимый характер, — заговорила она тихо, четко и лаконично перечисляя факты, разве что пальцы не загибала. — В твоей команде работают исключительно профессионалы. Асы! Лучшие из лучших! Других ты не терпишь, потому что сам такой. Тебя называют первым после Бога. Пациенты едва не молятся на тебя, выстраиваясь в очереди, чтобы попасть к тебе на прием.

Алекс улыбнулся, восхищаясь осведомленностью Синеглазки. И когда только успела, если еще вчера поверить не могла, что Туманов и он — одно лицо?

— Ты оперируешь с тяжелой травмой и это… — она осеклась. Алекс бегло глянул на жену: уставилась в окно, нахмурилась, губу закусила, словно каждое слово приносило мучительную боль. Ему так точно, взрезая каждую мышцу. — К студентам относишься скептически, — продолжала свой доклад Айя, прикрыв глаза. — Поэтому отказался, когда тебе предложили читать лекции в нашем университете.

— Не поэтому, — возразил он, а Айя снова прикусила губу. — Я просто не мог быть рядом с тобой.

Айя кивнула, принимая его признание. Вздохнула.

— Ты богат, что никак не вяжется с твоей профессией. Откуда — никто не знает.

— Могу рассказать, — снова не удержался. Айя лишь отрицательно качнула головой. Не хотела знать или уже была в курсе? Не важно. Вот только жидкий огонь, плавящий его кости, затопил ядовитой жижей каждую клеточку спинного мозга.

— О тебе мало пишут в газетах, в основном о научной деятельности. Или об очередной пассии. Но все это… — она потеребила сережку в ухе, — все это лишь игра. Тщательно спланированная на публику, потому что ты всегда все держишь под контролем. Собственное прошлое, чувства, бизнес, женщин. У тебя даже машины с механикой вместо автоматики. Полный контроль. Я не удивлюсь, если ты фотографии и вопросы для каждой статьи лично подбираешь.

— Я, конечно, параноик, Синеглазка, но не до такой степени, — ухмыльнулся, осторожно подвигав плечами. Боль перекатывалась под мышцами раскаленными шариками. А так все радужно начиналось. И поездка к Игнату уже не казалась столь уж правильной. — И мне льстят твои познания моей души, — не сдержался от сарказма. — Но…

— Не мои, — возразила она, наконец, перестав его игнорировать. И резанула по нему заточенным, словно лезвие, взглядом.

— Не понял, — принимая ее злость, впитывая в себя, как сумасшедший катализатор собственной, сплетающейся из боли и бессилия.

— Познания твоей души, — вернула ему его же слова с его же сарказмом. — Они не мои. Я ничегошеньки о тебе не знаю. А она слишком много, — не называя имени, но и так понятно, кто Синеглазке основательно мозги промыл. Когда только успела? — Посторонний человек не может знать, что ты пьешь черный и очень сладкий кофе, но только утром или после тренировки. Или что ты обожаешь мотоциклы, ведь ты нигде никогда не появлялся на байке. А еще посторонний человек не может знать, что ты поешь «Металлику» в душе и…А она знает. Вывод очевиден, не правда ли?

— Тебя это беспокоит?

Не нравилось Алексу ворошить прошлое, но раз уж без этого никак, то откровение за откровение.

— А тебя разве нет? — разозлилась Айя. — У тебя был роман с моей матерью. А теперь ты женат на мне. Считаешь, нет поводов для беспокойства?

— Абсолютно, — и даже улыбнуться попытался, но вышло криво. — Ключевое слово «был», Сине… — закончить не сумел, боль вырвала кусок сознания. На автомате свернул на обочину, затормозил и едва не завалился на бок, потому что простреливало так, будто обойму выпустили в спину.

— Лекс, — позвала Айя настороженно и тихо выругалась, когда он не отозвался. Краем сознания уловил, как хлопнула дверца, а через минуту его окатило прохладным воздухом, сдувая обморочную муть. — Вылезай, — робкий голос вдруг обрел стальные нотки.

— Я бы с удовольствием, маленькая, — прохрипел он, удерживая себя на грани реальности.

— Я помогу, — и нырнула к нему в салон, перехватывая за корпус, бережно разворачивая лицом к себе. Переставила его ноги ступнями на асфальт. Сильная девочка. Его. А Айя тем временем осторожно потянула его на себя, заставляя опереться на нее.

— Я тяжелый, — выдохнул, удивляясь силе и выдержке своей жены.

— А я сильная, — легко парировала Айя, потянув на Алекса на себя, вынуждая опереться на ноги. Боль прошила позвоночник, парализуя мышцы. Алекс стиснул зубы, сдерживая стон. Нельзя. Никак нельзя быть слабым рядом с собственной женщиной. Только не с той, кого обязан защищать. — Боже, Лекс, — простонала Айя, толкая его к машине, заставляя упереться ладонями в крышу, — ты же травматолог. Лучший из тех, кого я знаю. Как ты мог сделать это с собой? — ее голос звенел злостью, а тонкие пальчики порхали по напряженным мышцам, расслабляя. Нажимали, постукивали, находили уязвимые точки, взрывая адские мины, рвущие нервы. Он почти терял сознание, но Айя удерживала. Ее пальцы не позволяли вырубиться, творя нечто невероятное, приручая его боль. Она что-то нашептывала, тихо ругалась, а Алекс чувствовал, как судороги отпускают из своей мертвой хватки, как выравнивается дыхание и сердце с новой силой разгоняет по сосудам кровь, словно в него щедро залили топлива.

— Рехнуться можно, — присвистнул Алекс, ощущая лишь слабые отголоски приступа. — Синеглазка, ты…

Осекся и перепугался так, что сердце едва не стало. Она сидела на дороге, вытянув ноги и затылком упершись в желтый бок машинки. Глаза закрыты, а на губах дрожала улыбка.

— Айя, — Алекс присел рядом, аккуратными и выверенными движениями ощупывая ее всю, сбитый с толку ее состоянием. Усталость? Боль? — Что? — на большее не нашлось сил. В горле враз стало сухо, словно в пустыне — ни звука не произнести. Он обхватил ладонями ее лицо, поцеловал скулу, кончик носа, глаза, губы. И она ответила, тихо рассмеявшись. А когда распахнула свои большие синие глаза — в них плескалось такое неподдельное счастье, словно она только что сотворила чудо. Впрочем, Алекс знал, что именно это она и проделала с ним. Она стала его чудом.

— Тебе нельзя сидеть на холодном, — все-таки произнес он, и попытался было подхватить ее на руки, но не тут-то было.