В общем, бабушка сделала мне подарок с барского плеча. Они приехали вместе с дедом в квартиру, где была частично обставлена кухня, полностью парикмахерский салон для зарабатывания денег и стояла надувная кровать в двадцатиметровой комнате. Больше ничего не было. То есть, конечно, стояли не распакованные коробки, чемодан, пара сумок.

– Практично, – сказала бабушка. – Есть холодильник, нет телевизора. Есть кастрюли, но нет разделочного стола.

Я ответила, что телевизор мне смотреть некогда и он вообще стоит последним в списке потенциальных приобретений. У меня был ноутбук, был планшет – и я вполне могла обойтись ими. А без холодильника никак – я же продукты впрок закупаю, я не могу себе позволить ходить по магазинам каждый день. Бабушка при мне велела деду привезти мне телевизор «из отцовского кабинета» – все равно они его не смотрят.

Новоселье я справляла на полу в большой комнате. Но моих настоящих друзей это совершенно не смущало. Посуда была, приборы были, хотя пришлось докупить одноразовой, так как на всех не хватало, скатерть на полу расстелили, и сидеть пришлось по-турецки или просто лежать. Мои друзья в любом случае не приучены на фарфоре есть. И ведь возлежали же патриции на пирах в Древнем Риме? Бабушка отказалась ехать на новоселье, других родственников я не приглашала и даже не сообщала им о покупке квартиры, от семьи был один дед, который прекрасно вписался в компанию, как и баба Клава. Может, потому, что все собравшиеся люди меня искренне любили?

А потом начался цирк.

То есть вначале было горе. Умер дед. И тогда-то я и поняла, что никто из наших родственников не знал и не догадывался, что дед болен той страшной болезнью, от которой сам много лет спасал людей. Но он же плохо выглядел в последнее время! Неужели никто этого не замечал, даже бабушка? Хотя все они жили своей жизнью, а дед не жаловался, имел доступ к обезболивающим. Неужели всем было настолько наплевать на него? Хотя у нас весьма специфическая семейка…

Я рыдала на похоронах, как и многие другие люди, которые лично знали деда, – врачи и медсестры, работавшие с ним вместе, и пациенты. Яна на похороны не прилетела – она находилась во Владивостоке, что-то там делала со своими любимыми водорослями. Вероятно, омолаживала какого-то пациента, который для нее оказался важнее деда. Хотя дед – единственный – никогда не восторгался Яночкой и не умилялся при виде ее. Он считал, что Яночка, как, впрочем, и другие члены нашей семьи, пошла в медицину, чтобы делать деньги, а не лечить людей. И омолаживание – это в любом случае не лечение. Это блажь богатеньких буратин. Хотя наша мать на самом деле стала выглядеть очень хорошо после Яночкиных водорослей.

Дед завещал родственникам не устраивать поминки, а всем собраться в кафе на девять дней. Для оплаты этого мероприятия были оставлены деньги, а адвокат, который и мне помогал с оформлением квартиры, пригласил людей по оставленному дедом списку. Коллеги поминали его по месту работы, и вроде бы туда ездили мой отец с бабушкой. Я поехала домой. Я не понимаю, как можно сидеть и есть, когда умер дорогой тебе человек? Да еще и в окружении людей, которые вполне могут забыть, по какому поводу собрались, и обсуждать какие-то свои проблемы? А то еще и петь песни, которые любил покойный, а потом и все остальные, которые знают.

К девяти дням боль немного утихла, хотя деда я, конечно, буду вспоминать всю жизнь – и все, что он для меня сделал. По крайней мере, на девятый день я могла здраво соображать.

На поминальной трапезе присутствовали бабушка, мои родители, Яночка, тетя Майя (сестра отца) с мужем и детьми (моими двоюродными братом и сестрой), но также и другие люди, о родстве с которыми я и не подозревала. Во главе стола сидел Артур Альбертович, адвокат, выполнявший волю покойного.

Я с удивлением увидела двух своих клиенток – гинеколога Софью Михайловну и ее дочь Надю. Я помнила, как Софья Михайловна впервые пришла ко мне в салон и сказала, что хочет сменить прическу, чтобы выглядеть моложе. Потом я ездила к ней домой, стригла ее саму и ее дочь Надю, работающую в родильном доме.

– Анечка, пора рожать, – говорила мне при каждой встрече Софья Михайловна. – Не откладывай это дело. Мало ли что сейчас и в пятьдесят, и в семьдесят рожают. Это неправильно. Большой риск. У тебя же сейчас – самый подходящий возраст.

Я отвечала, что мне вначале нужно обустроить быт. И вообще рожать нужно от кого-то! Все мои «друзья» как-то не тянули на роль отца моего будущего ребенка, а я не хотела становиться матерью-одиночкой. Ребенок должен расти в полной семье. И еще я думала, что заведу только одного ребенка. Я не была уверена, что смогу одинаково любить двоих детей. Конечно, если родится двойня, я сделаю все возможное, чтобы не отдавать предпочтение кому-то одному. Но все мои знакомые, имеющие двоих детей, признаются, что одного все равно любят больше, пусть в глубине души, но… И ничего не могут с собой поделать. Сердцу не прикажешь, несмотря на все умственные и волевые усилия. Но тот, кого любят больше, не должен об этом знать, и тем более не должен знать тот, кого любят меньше. Я это испытала на себе. Хотя мне это помогло закалить характер.

Когда я переехала в собственную квартиру, Софья Михайловна с Надей приехали ко мне в только что обустроенный салон.

– Молодец, Аня! – искренне похвалила меня Софья Михайловна и спросила, что мне нужно.

Я не ожидала никаких подарков от них, они были клиентками, которые платили мне деньги, причем клиентками не по основному месту работы, а частными. То есть мне никому ничего не приходилось отдавать с этих денег. Но они подарили мне два совершенно очаровательных пуфика в коридор.

– Для клиентов, – улыбнулась Софья Михайловна. – Мы о себе думаем.

И вот я увидела Софью Михайловну, Надю и незнакомого мне мужчину, сидевшего между ними, на поминках по деду. Мое удивление заметила бабушка, которая, правда, неправильно его истолковала.

– Видишь эту суку с ее выродками? – Я опешила от такой лексики: бабушка была очень интеллигентным человеком. И я никогда не слышала в ее словах столько желчи и ненависти. – Это – большая любовь твоего любимого деда с результатами этой любви. Сколько они у меня крови выпили!

А значит, мужчина между Софьей Михайловной и Надей – это мой… дядя? И Надя – моя тетя?

– Я очень рада знакомству с вами, – улыбнулась я, не показывая, что мы знакомы. – Жаль, что встречаемся по такому печальному поводу.

– Мы много слышали о вас, Аня, – подыграла мне Софья Михайловна. Зачем лишний раз дразнить гусей? – Вы были любимой внучкой Льва Григорьевича. В этой семье только он один мог вас оценить.

– Да что там ценить-то?! – рявкнула Яночка, устроившаяся рядом с бабушкой. С другой стороны бабушки сидела наша мать. Я же заняла место рядом с Софьей Михайловной, и она многозначительно пожала мне руку под столом. – Высшего образования нет, и Анька даже никогда не стремилась его получить! Опозорила нашу семью! Даже вы – кандидат наук… – она сказала это Софье Михайловне.

Но та ее поправила: она – доктор наук и известный специалист, и ей совершенно непонятен оборот «даже вы» в данном контексте. Да и не всем нужно заниматься наукой, и не у всех к этому лежит душа. Масса людей живет без научной степени, без высшего образования, занимается любимым делом и добивается в нем успеха. И «милая Анечка» тому пример.

– Ты пошла в медицину из-за Льва! – рявкнула бабушка, которая вела себя совершенно нетипично для себя. Хотя типично для женщины, давно знавшей, что у мужа есть вторая семья. Правда, дед в эту семью не ушел, а до последнего дня жил с бабушкой. Может, стоило? Может, дед был бы счастлив с Софьей Михайловной? Хотя почему «был бы»? Наверное, был.

– Я пошла в медицину, когда еще даже не знала о существовании Льва Григорьевича, – спокойно ответила Софья Михайловна. – И пошла по призванию, как и Лев Григорьевич. В отличие от вас всех.

– Знаете, Софья Михайловна… – открыл рот мой отец.