В квартире бабушки также имелась черная лестница. Ею пользовались клиенты моего предка-венеролога и, конечно, не только они. Эта черная лестница выходит, так сказать, на другую сторону – и таким образом можно попасть на улицу, параллельную нашей, пройдя через два двора. В соседний двор, в котором нашли бабушку, из нашего двора попасть нельзя. Мы можем там очутиться только как все остальные – выйти из нашей арки, пройти по улице и зайти к ним (если пустят). Или выйти через черный ход на параллельную улицу, а потом аналогичным способом войти к ним, но ведь и черные двери не стоят открытыми! У жильцов есть от них ключи, у посторонних – нет. Хотя, конечно, на Руси всегда были мастера, способные открыть любой замок.

Но зачем в тот двор пошла бабушка?!

Хотя, наверное, она знала кого-то из живущих там людей. Но поздно вечером?

Насколько я понимаю, ее убили, когда она возвращалась из моей квартиры. Серега, Андрюшин друг, проводил бабушку и родственниц Андрюши до ближайшего ко мне метро. А у себя от метро бабушка шла одна. Но там же оживленная улица! И вся территория перед кофейней и перед магазином модной одежды хорошо освещена. Калитки в железных воротах и в нашем, и в соседнем дворах запираются. Да, во дворах нет яркого освещения, но там и посторонних нет!

И зачем ей было лезть в кусты?!

– Ее ограбили? – спросила я у отца.

– Да. Я сейчас в их квартире, мастера меняют замки. Ключи тоже пропали. То есть все, что было при ней, пропало. Сняли серьги, кольца, браслет. Аня, ты можешь приехать?

Я собралась и поехала. Андрюша хотел составить мне компанию, но я сказала, чтобы он долечивался. Выздоровеет – будет ездить. Да и случившееся – это наше семейное дело, несмотря на то, что Андрюша служит в соответствующих органах. Хотя расследованиями убийств он никогда не занимался. Может, потом поможет получить какую-то информацию.

К моему появлению в квартире бабушки слесарь уже ушел.

– Влезть не успели, – сообщил отец. – По крайней мере, разгрома нет. Может, конечно, и залезли и что-то взяли, но тогда я не могу определить что. Вроде здесь все как было.

Я прошлась по квартире. Я здесь никогда не жила, но бывала. Разгрома на самом деле не было. Я поняла, в какой комнате жили (или ночевали) Яна со Славой, а прошлой ночью наш с Яной отец. Одна комната здесь служила гостиной, и спальные места там отсутствовали. Потом была спальня бабушки с дедушкой (а до них прабабушки с прадедушкой) с огромной старинной кроватью, на которой супруги при желании, наверное, могли даже не слышать дыхания друг друга. Потом был кабинет хозяина, в котором мои предки вели прием, а в последние годы работал дедушка. И вроде он и спал там в последние годы жизни. Этот кабинет находился рядом с черным ходом, хотя в других подобных квартирах рядом с черным ходом располагалась комната прислуги. Но в квартире венеролога все было организовано по-другому! И так и осталось до наших времен. Хотя предназначение еще двух комнат менялось на протяжении истории нашей семьи.

В одной из них, большего размера, всегда была детская, в которой проживало разное количество детей, в другой в далеком прошлом жила гувернантка. Или обе комнаты были детскими. Именно в этих двух комнатах проживали в свое время мой отец и тетя Майя. Сейчас они считались гостевыми. И в большей комнате явно размещалась Яна. Сейчас огромная кухня представляет собой единое помещение, но раньше, как мне рассказывали, она была разделена на два, чтобы у кухарки была своя комната, правильнее сказать – каморка. Еще рядом с черной лестницей имелась большая кладовка, и я даже не представляла, какие богатства там могут храниться. Печи, выложенные изразцами, до сих пор в рабочем состоянии, и дед иногда их топил – пока не давали центральное отопление. В таких старых домах очень тепло, когда есть отопление, но дико холодно, пока его нет. Даже в новых домах не бывает такого холода. Может, все объясняется дворами-«колодцами»? Ведь солнце в эти окна не заглядывает и эти дома не согревает никогда.

– Бабушке можно было помочь? – спросила я. – В смысле: она сразу умерла? Или, если бы ее нашли…

– Сразу. Там ударили не один раз. Но били, чтобы убить и ограбить. Орудие убийства не нашли. То есть его забрали с собой. И все, что при ней было, забрали. Это я тебе уже вроде бы сказал.

– А камеры видеонаблюдения?

– Во дворе их нет.

– Но у кофейни-то должны быть! И по всей улице должны быть! Она же от метро шла – тут у всех должны быть камеры, причем и городские, и частные – владельцев кафе и магазинов.

– Камеры показали, что она зашла в соседний двор – то ли сама открыла дверь, то ли ей открыли, то ли калитка у них стояла открытая. Это не видно. Но она не набирала никакой код на домофоне. Домофон там на стене справа, как и у нас. То есть подошла к калитке в арке – и скрылась во дворе. Все. Утром ее нашли дворники. Никто не слышал криков, никто не видел, как она заходила, никто в том дворе не видел никаких подозрительных личностей. Вообще никаких незнакомых людей не видел! Да ведь и время-то не позднее! Многие люди как раз возвращаются с работы.

Я слушала отца и при этом думала, зачем же все-таки бабушка хотела со мной встретиться? Что она собиралась мне сказать? Почему я ей не позвонила вечером?! Хотя я бы до нее уже не дозвонилась. Она не доехала до дома. Но, может, я бы спугнула своим звонком убийцу? Хотя опять нет. Я еще трудилась в салоне, когда бабушку убили. За что?!

– Что тебе сказали в полиции? – спросила я у отца.

– Ничего! Что они могут сказать? Ищут, работают.

– Ты ее опознал? Как ее изначально опознали, если при ней не было ничего?

– Да дворники и опознали. Она им недавно дедову одежду отдала, и вообще иногда привлекала к работе. И видели они ее часто. В этих домах же проживает мало народа, не то что в наших. Дворники показали квартиру, полиция позвала соседей, соседка тоже опознала, дворники-то не знали фамилию, потом соседка позвонила мне – мать ей в свое время оставила телефоны. Я вчера днем не сообразил, что замки надо поменять, да и некогда было. То в морг, то к следователю. Вообще про замки твоя мать первая сообразила, я еще вечером сюда понесся, дверь на ночь забаррикадировал, а с утра позвал мастера. У меня старые ключи-то были – мать отдала после смерти отца его связку.

– Никто ночью не ломился?

Отец покачал головой. Я спросила, как себя чувствует Яна.

– Плохо, – тут же опечалился отец. – У нее амнезия. То есть она помнит детство, юность, недавнее прошлое, но совсем не помнит аварию. Может, так и лучше. Разум отсекает неприятные воспоминания.

«Что убила четырех человек?!»

– У нее сотрясение мозга?

– Да. И есть внутренние повреждения. Но ты же не медик, Аня. Не буду тебя грузить диагнозами. Поверь на слово: твоя сестра получила серьезные травмы.

– Она получит инвалидность?

– Нет, – удивленно ответил папа. – С чего ты взяла?

«А что ты только что говорил про диагнозы?»

– Она ходить может? Себя обслуживать?

Папа кивнул.

– Ей предъявили обвинение?

– Аня, откуда ты…

Папа осекся, помолчал и спросил:

– Что ты знаешь про аварию?

– Ты забыл? Я была на месте аварии. И разговаривала с тобой по телефону, когда ты звонил с бабушкиной дачи.

– Но за рулем был Слава!

– Когда туда приехала полиция. А в момент аварии за рулем была Яна. И все городские камеры, которые попались на пути следования машины от Славиного дома, показали, что вела машину Яна. И у Славы была сломана рука – это произошло во время предыдущей аварии, в которую он попал опять же по вине Яны. Он физически не мог вести машину!

– Откуда ты это знаешь?!

Я сказала, что от матери Славы, которая приняла меня за Яну и высказала все, что думает. И меня не в первый раз приняли за сестру, и мне не в первый раз пришлось выслушивать «комплименты», которыми осыпали Яночку.

– Что вы собираетесь делать? – устало спросила я.

Отец сказал, что они с матерью уже наняли дорогого адвоката. Пока к Яне никаких представителей органов не пускают. Она же лежит в больнице, где работает мама, в отдельной палате.