Велика роль на этом пути и Сергия Радонежского – духовника Дмитрия Донского, вдохновлявшего его на решительную битву с ордынцами на Куликовом поле. В определенном смысле это было столкновение носителей двух мировых религий: православия и ислама. Не случайно Сергий послал на битву своих монахов и начало битвы ознаменовало столкновение богатырей: ордынца Челубея и русского богатыря – монаха Пересвета. Монах, взявший в руки оружие – это был сильный идеологический ход, который должен был мобилизовать ратников Дмитрия Донского и самого князя на предстоящую битву. И она была выиграна православным воинством.

Другим важнейшим политическим и идеологическим процессом, определившим глубинный смысл становления, а затем и укрепления Русского централизованного государства, стала борьба Московских князей с удельными князьями, а затем их потомками – представителями знатных боярских родов – за право единоличного и безраздельного управления государством. Эта борьба уходила своими корнями в период царствования Андрея Юрьевича Боголюбского – сына Юрия Долгорукого, проходила через гражданскую войну между потомками Дмитрия Ивановича Донского и нашла свое новое воплощение во внутренней политике Ивана IV Грозного, фактически осуществившего смену правящей элиты Московского государства. Происходило столкновение двух государственных идеологий. С одной стороны, идеология слабо централизованного, по сути олигархического государства, примером которого выступали Великое княжество Литовское и русское и Польша, а с другой стороны, идеология централизованного государства, с сильной самодержавной властью Московского великого князя. Процессы этой борьбы находили свое отражение и идейное обоснование в летописях, а также в многочисленных житиях святых, в разного рода степенных книгах, исторических сказаниях и повестях, посланиях и хронографах, а также в дипломатических документах.

В 1439 г. весь православный мир был потрясен заключением Флорентийской унии, ставившей Византийскую Православную Церковь и вселенского патриарха под контроль папской курии. Уния была не признана в Москве, которая объявила греческое православие «изрушившимся». Купленная ценой потери самостоятельности и догматических компромиссов с католицизмом уния никакой реальной помощи Византии не принесла. Взятие в 1453 г. Константинополя турками–османами в православном мире было расценено как божественная кара за предательство православия. Это же событие сделало возможным фактическую автокефалию Русской Православной Церкви.

Последовавшее вскоре свержение ордынского ига (1480 г.) и решающие успехи в объединении русских земель вокруг Москвы в период царствования Ивана III (Присоединение Великого Новгорода) с неизбежностью выдвигали Московское государство на роль защитника и главного оплота «истинной христианской веры» – православия и главного идеологического соперника Ватикана в лице проводников его политики в Восточной Европе – Великого княжества Литовского и Русского, Польского государства. Требовали постоянного внимания и мусульманские ханства, возникшие на развалинах Золотой Орды, которые опирались на поддержку Османской империи. Прекратила свое существование Византия, в прошлом остались и поездки русских князей в Орду, унижения, просьбы о выдачи Ярлыка на Великое княжение у великого хана. Все эти события требовали осмысления не только с религиозной, но и, выражаясь современным языком, геополитической точек зрения, а также перестройки в связи с этим всей идеологической работы в направлении признания за Русью – Россией духовного и государственного лидерства в православном мире.

Все отчетливее звучал тезис о том, что власть Великого московского князя, а затем и царя, имеет божественное происхождение и в этом качестве не может быть подвергнута сомнению как внутри страны, так и со стороны внешних партнеров московского государства. Когда в 1489 г. габсбургский посол Н.Поппель от имени императора Священной Римской империи предложил Ивану III королевский титул, тот ответил: «Мы божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы…».³¹ Прародители и Бог – таковыми отныне были источники власти и могущества Московских князей и иные могущественные силы и покровители были уже не нужны.

Во время правления Ивана III идеология русской монархической государственности, основанная на божественном происхождении власти и связях Рюриковичей-Мономаховичей с родами византийских императоров, получила новое подтверждение. Этому, в частности, способствовала женитьба Ивана III в 1472 году на племяннице последнего византийского императора Константина ХI Софье (Зое) Палеолог. Этот брак возрождал практику династических браков князей Древнерусского государства периода его наивысшего могущества и носил огромный символический, можно даже сказать сакральный смысл, поскольку устанавливал связь теперь уже московского великого князя с семьей последнего византийского императора, что позволяло рассматривать потомков князя в качестве легитимных продолжателей византийской государственной традиции. В какой-то мере, это создавало некие основания для правителей Русского государства претендовать и на византийский престол, что и имело место впоследствии. Родственная династическая связь с семьей последнего императора Византии была особенно важна, учитывая трагическую судьбу, постигшую Византийскую империю. Во второй половине XV века, да и впоследствии, ни один православный христианин не мог смириться с мыслью, что святыни Константинополя никогда не будут освобождены от исламского плена. Созданный династический союз сделал возможным и логичным объединение старого московского герба с изображением всадника («ездеца»), поражающего копьем змея, с гербом византийских императоров – двуглавым орлом. Символом связи и преемственности служили и трон Ивана III, подаренный ему Палеологами, сидя на котором он принимал иностранных послов, а также византийские «бармы» (оплечья), и венец – так называемая шапка Мономаха, будто бы еще раньше подаренная Константином Мономахом своему внуку – великому князю Владимиру II (Мономаху).³² Большинство исследователей считают, что шапка имела более позднее происхождение, но для современников Ивана III миф о шапке не вызывал сомнений. Этот мифологический факт становился материальным свидетельством, работавшим на легитимизацию власти, важным идеологическим аргументом в обосновании внутренней и внешней политики московских правителей. Шапка, как и другие атрибуты верховной власти демонстрировалась народу в ходе коронаций, а значит эмоционально воздействовала на их участников и зрителей и зримо подтверждала связи Русского государства и его правителей с одной из величайших в прошлом держав мира. Впервые венчался на княжеский престол с возложением барм и венца еще при жизни Ивана III его внук – царевич Дмитрий Иванович.³³ Впоследствии эта процедура только совершенствовалась, удлинялась, становилась, все более и более пышной и торжественной, обрастая новыми церемониями и атрибутами сакрального смысла.

Все изменения и процессы, происходившие вокруг укрепляющегося Московского Царства, а также внутри него, требовали кардинальной перестройки и совершенствования идеологической работы, делали возможным появление новых идей и идеологических построений, работающих на укрепление власти московских князей, приобретавшей самодержавные черты. Важную роль в этом сыграл Иосиф Волоцкий (в миру Иван Санин) – игумен монастыря в уделе Волоцкого князя Бориса Васильевича, брата Ивана III. Основные его сочинения были созданы в период правления сына Ивана III – Василия III. Московский государь, писал Иосиф Волоцкий, лишь «естеством подобен человеку», «властью же сана яко от Бога». Здесь Иосиф прямо опирался на Библию, где в Новом Завете в послании к Римлянам указывается, что «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены».³⁴ При этом он наделял царя не только божественной властью, но и возлагал на него высокую миссию. «Якож бог хощет всех спасти, також и царь все подручное ему да хранит». При этом первейшая забота царя с точки зрения Иосифа Волоцкого должна стать защита православной веры. «Вас бо Бог в себе место посади на престоле своем. Сего ради подобает царем же и князем всего тщание о благочестии имети».³⁵ Такому государю должны были подчиняться все христиане, в том числе и духовенство. Важно подчеркнуть, что речь шла о божественном характере власти, ее миссии в отношении подданных, а не о том, что правитель мог сам стать Богом и заместить собой владыку небесного. И в этом было принципиальное отличие христианского понимания власти правителя от языческого к нему отношения.