В условиях, когда в окружение Ивана входило немало потомков Рюриковичей и все они гипотетически могли претендовать на царство, ему было важно подчеркнуть легитимность своего наследования престола. «Мы не возжелали ни у кого отнять царство, но по божию изволению и благословению прародителей и родителей своих как родились на царство, так и воспитались и возмужали, и божием повелением воцарились, и взяли нам принадлежащее по благословению прародителей своих и родителей, а чужого не возжелали».⁵⁵

Ряд высказываний Ивана Грозного касались общих принципов осуществления царской власти и могут рассматриваться как некие универсальные рекомендации. Он, в частности, пишет: «всем царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же – милосердие и кротость, злым же – жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и одобрения добродетельных». Высказывается он и об особенностях царской власти в России, ее превосходстве над европейскими монархиями, как прошлого, так и настоящего. «Русская земля держится божьим милосердием и милостью пречистой богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, не ипатами и стратигами». Поскольку Курбский бежал в Великое Княжество Литовское – государство, где монархи находились в большой зависимости от боярской аристократии, Иван IV подчеркивал, что «Российские же самодержцы изначала сами владею своим государством, а не бояре и вельможи!».⁵⁶

Грозный понимал власть царя как особую миссию и проводил различие между духовной и светской власти, не столь очевидное тогда для многих, тем более, что и в Библии и сам Иисус Христос, иногда называется «царем». «Но одно дело, – пишет он, – спасать свою душу, а другое дело – заботиться о телах и душах многих людей; одно дело отшельничество, иное – монашество, иное – священническая власть, иное – царское правление». При этом Иван проводит не только сущностное различие властей и их миссии на земле, но и говорит о разных методах осуществления этой миссии. «Как же царь сможет управлять царством, если допустит над собой бесчестие? А священникам подобает смирение».⁵⁷

Поскольку князь Курбский обвинял царя в деспотизме и преступлениях против «лучших людей», «сильных в Израиле», Ивану IV было важно оправдать свои действия. «Неужели не следует казнить разбойников и воров? – вопрошал Иван Грозный. – А ведь лукавые замыслы этих преступников еще опаснее! Тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней. Что же должен делать правитель, как не разбирать споры своих подданных?» Тем более, что изменники «начали причинять нам многие беды» и их наказание вполне обосновано, поскольку и «в других странах изменников не любят и казнят и тем укрепляют власть свою». Так будет и в России, тем более, что «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить» – пишет царь Курбскому».⁵⁸

Жестокость, с которой Иван Грозный боролся со своими противниками, впрочем, вполне соответствовавшая нравам той эпохи, встретила резкое осуждение со стороны митрополита Филиппа. Происходивший из знатного рода бояр Колычевых, он выступил против опричнины и сопровождавших ею жестокостей. Исходя из евангельского учения, он осуждал творимые царем насилия. «Государь, – говорил Филипп Ивану IV, – убойся суда Божия: на других ты закон налагаешь, а сам нарушаешь его». Увещевая царя, он напоминал, что ему, подобно и другим людям, необходимо думать о спасении души. «Я не о тех скорблю, которые невинно предаются смерти, как мученики, – предупреждал Филипп, – я о тебе скорблю, пекусь о твоем же спасении».⁵⁹ И хотя его проповедь не возымела действия, а сам Филипп был спустя некоторое время, как считается, задушен Малютой Скуратовым, он вошел в историю как человек, пытавшийся смягчить жестокость действий грозного царя. Это ему сделать не удалось, но заставить царя страдать и раскаиваться в своих жестокостях он мог. Видимо, можно даже говорить о переживаемой царем душевной драме. Это позволяют предположить некоторые его поступки. Немало времени Иван проводил в молитвах, клал земные поклоны, каялся, строил храмы и поминал души казненных им людей, стремясь таким образом искупить свои грехи и заслужить себе прощение у Бога. Исступление, с которым он это делал даже побудило некоторых исследователей жизни Грозного усомниться в его психическом здоровье. На самом же деле для человека глубоко и искренне верующего в Бога, осознающего свою греховность, но рассматривающего при этом свою жестокость в качестве необходимого средства для выполнения своих обязанностей, как правителя государства, такое поведение вполне объяснимо.

Декларируя «божественное изволение», полученное на власть, и подчеркивая, что его «владычество установлено Богом», Иван IV не считал себя равным Богу. Он признавал свои грехи, свойственные правителю, как и всем смертным. И это не было проявлением юродства. Он писал: «я – человек; нет ведь человека без греха, один Бог безгрешен». При этом он считал, что грех монарха намного превышает грехи простого человека, поскольку на нем лежит тяжелая ноша и ответственность за его подданных. Бог не освобождает монарха от ответственности. «Верую, – пишет Иван, – что мне, как рабу, предстоит суд не только за свои грехи, вольные и невольные, но и за грехи моих подданных, совершаемые из-за моей неосмотрительности», «судимы будут за свои дела и все вместе и нераздельно – и цари, и последние из рабов, словно братья, будут спрошены, каждый за свои поступки» Но суд над царем в отличие от простых людей, не может быть и не будет судом человеческим, он будет судим только на Страшном суде. «Кто тебя поставил судьей или властителем надо мной?» – спрашивал Иван Курбского.⁶⁰

При знакомстве с посланиями Грозного Курбскому не оставляет чувство, что Иван IV использовал их, особенно первое послание, не только, чтобы доказать что-то своему оппоненту-перебежчику, а таких было немало, сколько для того, чтобы изложить свои взгляды на природу своей власти и идейно обосновать проводимую им политику. Эту задачу он выполнил в первом послании, поэтому второе было кратким и уже не затрагивало столь широкий спектр вопросов. Идейное наследие Ивана Грозного свидетельствует о том, что он являлся крупнейшим идеологом самодержавия и внес большой вклад в разработку идеологии Московского Царства. Сформулированные им идейные принципы стали частью идеологии монархической государственности и использовались, естественно выборочно, многими его преемниками.

Идеологические концепты, образы и символы православного царства, созданные в период правления Ивана III, Василия III и, особенно, Ивана IV подтверждали и усиливали церемонии венчания русских монархов на царство, их иллюстрировали изображения на дверцах царского места в кремлевском Успенском соборе, в официальном Государевом родословце 1555 г., они нашли отражение в Воскресенской летописи, Степенной книге, Великих Минеях Четиях, а также вошли в дипломатические документы.⁶¹ Составленная в царствование Ивана Грозного «Книга Степенная царского родословия» обобщала и подводила определенный итог большой идеологической работе, направленной на укрепление власти. Были найдены понятные и действенные для средневекового человека аргументы и образы, возвеличивавшие институт самодержавия и объективно работавшие на укрепление российской государственности. В «Степенной книге» найденная аргументация достигала наивысших пределов. Ее составители приравнивали московских государей к апостолам, объявляли их святыми и равными Богу в своих властных земных полномочиях. «Иже существом телесным равен есть человекам царь, – указывалось в Степенной книге, – властию же достойнаго его величества приличен вышнему иже надо всеми Богу; не иметь бо высочайша себе на земле».⁶² Владимир Святославович и Владимир Мономах были названы в Степенной книге царями, царями, подобно Ивану Грозному, назывались и его предшественники на престоле – московские государи: Иван III и Василий III.