Он был почему-то спокоен. Совершенно. Настолько, что начал тихонько насвистывать давным-давно в детстве услышанную от торговцев песенку. Что-то про медведей, которые крутят земную ось. Медведя представить себе было легко, а вот что за ось, куда она воткнута и зачем…

– Слушай, Санчо, а как долго через Полосу идти?

– Каждый раз по-разному. Часы здесь тоже не работают, а так, по ощущениям… Ну, полчаса. Иногда минут сорок. Хотя мы специально смотрели однажды – яма на дороге, ну, у входа в Полосу. А вышли – конец той же ямы. Сам бы сказал, что бред, но вот…

– А земля круглая? – вдруг спросил Вран.

– Брехня. Плоская она, я сколько по осколкам ходил – везде плоская. Неровная, горы есть, овраги, но в круглую не верю.

Очередной огонёк остался позади. Пахло сейчас сдобой, какую мачеха на праздники пекла, отмеривая драгоценную ваниль. Сдобой и почему-то мокрой шерстью, будто где-то неподалёку сохла сброшенная на пол к печке с мороза шуба, вся в снегу.

– Постой на месте секунду, – сказал Вран. Напарник послушно остановился.

Парень сделал шаг в сторону с тропы, сквозь стену, перед ним вдруг открылось огромное пространство: ночная степь, разбросанные тут и там костры, возле которых, насколько можно было рассмотреть, сидели люди. Ни луны, ни звёзд, ни – что удивительно – никаких признаков речки. Только степь и костры. В темноте нервно заржала лошадь.

– Интересно, – сам себе сказал Вран. – Но туда я пока не пойду.

Здесь не было никакого эха, голоса не множились и не дробились, и пахло так как и должно: нагретой за день травой, дымком костров, пересушенной землёй, ждущей дождя.

Он отступил назад.

– Ты куда пропал? – спросил Санчо. – Велел остановиться, а сам – раз! – и исчез. Я минут пятнадцать стою, стрёмно же…

– Извини. Научный эксперимент. Пошли дальше.

– Ну ты, блин, даёшь… учёный.

Вместо последнего из путеводных огней Вран увидел далеко впереди едва заметную подкову выхода – ровную внизу и закруглявшуюся аркой сверху. Она была немногим светлее окружавшей их с наёмником полутьмы, но видна отчётливо.

– Пришли, похоже.

Десяток шагов, другой, и они вновь ступили под обычное звёздное небо. Вран оглянулся – Полоса осталась позади, Санчо шумно выдохнул и сел прямо на дорогу. Едва слышно бормотала справа Дебрянка.

– Я чуть ежа не родил, – признался наёмник. – Думал, всё. А оно вон как вышло…

Лес с этой стороны был реже, в нём видны были просветы.

– Дорога на Венецк идёт или где сворачивать? – спросил Вран. – И это… Воды бы набрать. Из фляжки-то допили.

– Туда. Сейчас, – ответил напарник, не вставая. – Портянки Трода, как же хорошо, а! Я ж нас похоронил уже, считай.

Он щёлкнул зажигалкой. Узкий язычок пламени послушно заплясал над сжатой в кулак рукой. Погас. Но и так понятно, что они вышли. Прорвались. Вран только чувствовал дикую усталость, словно дрова колол полдня.

Сел рядом с Санчо, плевать, что прямо в пыль.

– Все проводники так устают?

– Ну, вы ребята молодые, все младше двадцати пяти… Но вообще да, некоторые напиваются прямо у выхода, если сразу обратно не идти. – Санчо встал, попутно вытаскивая пустую фляжку. – Сиди, посматривай, я за водой схожу. Этот… снайпер до нас не доберётся, не переживай. А засады нет, они бы нас уже взяли тёпленькими.

Он скользнул в ночь, бесшумно как дикий зверь.

Вран потянулся и лёг на дорогу, глядя на звёзды. Если бояться нечего, за чем тут присматривать. А руки-ноги гудели, даже мышцы подёргивались, как после тяжёлой работы.

Наёмник вернулся, протянул флягу. Потом они отошли от дороги в кусты, шуганув какую-то лесную мелочь – вон затопотал в чащу, улеглись и уснули.

Врану снилась Милка, как она раздевается, протягивает к нему руки призывно: иди сюда, любимый, иди, но потом сама исчезает, словно растворяясь в предрассветном тумане, уходит. Он пытался идти к ней, бежать, но ноги будто приросли к полу, он раскачивался, теряя равновесие, но не падал. Однако, и с места стронуться не мог.

– Кончай орать! – недовольно ткнул его в бок Санчо. Что снилось наёмнику, осталось неизвестным, но он уже сидел рядом, положив на колени автомат. Солнце взошло. Нависающая над ними стена Полосы отсвечивала алыми и белыми бликами, слегка клубилась там, где-то в глубине.

– Эй! – скривился от боли Вран, но тоже сел, протирая глаза. Сон… Эх, Милка.

– Я тут подумал, – сказал Санчо. – Нас этот выживший хорошо рассмотрел?

– Вряд ли. Темно было. А что, предлагаешь вернуться, его добить для ровного счёта?

– Да неплохо бы.

– А Клим? Мы и так уже полдня и ночь потеряли. Увезут духи знают куда, в жизни не сыщем. А у меня больше никого на свете не осталось.

– Резонно… Так, давай доедай, что осталось, воды я ещё наберу. А я пока сумку посмотрю, зря, что ли, тащил.

Лес вокруг оживал, снова затрещали кусты вдалеке – но не как ночью, тяжело, солидно. Не иначе кабанчик со своим семейством тащится, рылом водит.

Прямо сверху остального скарба в сумке лежала чистая синяя ряса, аккуратно выстиранная и сложенная явно женским руками.

– Слушай, парень! Так это ж патера инквизитора скарб. Эдак на что интересное наткнёмся.

Санчо выбрасывал вещи прямо на землю, нимало не заботясь об их сохранности. Не с собой же брать рясу, подштанники, набор стеклянных довоенных рюмок или небольшой рисунок, изображавший довольно симпатичную женщину. Со времён исчезновения фотографии как факта, в цене стали художники. Хоть кому-то после войны повезло.

На дне сумки лежало кожаное портмоне. Большое, не для денег, а, скорее, для бумаг. Санчо развернул его, потом ещё раз – широкое, точно для документов. Быстро перекопал ловкими пальцами письма, явно личные, обрывок карты напрочь неизвестной местности, точно, не Венецк и окрестности. Потом наткнулся на сложенный вчетверо листок.

– Эге… Не зря тащил. Распоряжение совсем свежее.

Верх документа был украшен крупной надписью Inquisicio secondi и рисунком всё той же стилизованной цифры семь – словно падающий на спину топор выглядела.

Дальше шла витиеватая, вся в росчерках, фраза «Канцелярия генерал-кардинала Лютополка. РАСПОРЯЖЕНИЕ». А потом уже и текст. Короткий, вроде бы и понятный по смыслу, но с напрочь неясной целью писаный.

«Сим приказываю советнику князя Венецкого примас-майору Алексею организовать поимку сына кожевенника Калинина из Излучья, с доставкой оного на Святую Базу 23 лично Его превосходительству Лютополку. Данный субъект предположительно упомянут в одной из речей известного вам Пленника. Исполнить немедленно». Ниже позавчерашней даты, другими чернилами и явно чужой, не писца, рукой – подпись.

– И что это всё означает? – дважды перечитав текст, спросил Вран. Наёмник пожал плечами, сложил листок и сунул его в портмоне.

– Если это при нас найдут – на кол после пыток. Здесь оставим. А смысл… Не знаю. Что за пленник – тоже не ведаю.

Врана трясло как от укуса гадюки, он неверяще посматривал то на валяющийся на земле бумажник, то в глаза Санчо:

– И из-за этого?.. Из-за этой сраной бумажки все мои погибли?! Из-за неё Антошка… Что за зверьё эти инквизиторы, а?! Хорошо я хоть этого… примас-майора уложил, суку такую.

– Такие бумажки – страшнее оружия, пацан. Она – приказ. А насчёт советника ты зря так думаешь, не он это, не по чину по лесам таскаться. Поручил первому попавшемуся офицеру, тот собрал отряд из тех, кто под рукой был, и вперёд. Велено доставить – доставят, а что кровь и смерти… Кто их считает. Лес рубят, щепки летят. Они, инквизиторы, своих-то послушников не берегут, за быдло держат, а уж деревенских жалеть…

Санчо пнул портмоне, оно улетело в глубь кустов, видимо, навсегда похороненное от людских глаз. Дожди пойдут – сгниет потихоньку.

– И что за Святая База 23? Куда Клима везут-то?

– Не в Венецком княжестве точно. Я в них не силён, в базах. Инквизиция наши вольные отряды не особо любит, нанимают только если война какая. Или мятеж разогнать крестьянский, так тоже бывало.