Не чета сонной лесной деревеньке.

Антоха так и стоял над ним, улыбался. Потом присел рядом, потеснив на чурбаке Врана, забрал молоток и гвозди. Всё молча, не переставая скалиться. Несколькими точными ударами вогнал короткие кованые железки в ножки с боков, намертво сцепив распорки. Поставил на ножки, положил сверху сидение, прибил и его. Одним движением подскочил с чурбака, уселся на готовое изделие, покачался.

Ни скрипа. На века теперь.

Вран ещё больше расстроился. Вот как так, а? За три минуты…

– Иди, мачехе отдай, – хмыкнул друг. – И на речку пошли, потом уже самая жара.

– Отец велел ему показать… – протянул Вран.

– Да хоть князю в подарок отправь, мне-то что? – засмеялся Антоха. – Сделано на совесть. Фирма, так сказать, гарантирует.

– Кстати, а фирма – это что?

– А хрен его знает. Что-то старое, довоенное. Как табуретка. Но гарантирует по любому.

И обидеться бы, да никак. Молодец Антон. А у него, Врана, точно руки из задницы растут, не шутил отец. Гнилая кровь… Зато он все книги у травника Игнатия прочитал, не только букварь, как… некоторые. Но букварём гвозди не забить, так что – у всех свои недостатки.

Зато Милка – его девушка, а не рукастого друга.

– Ладно, Вран, не дуйся! Тащи товар бате, мы на улице подождём.

В мастерской запах был и вовсе нестерпимый. Стараясь не дышать, Вран сунул отцу под нос починенную табуретку. Тот взял, отошёл в сторону от стола с засоленной шкурой, хмыкнул что-то, пригладил бороду и с размаху уселся.

– Держит, – прогудел кожевенник. – Молодец!

– Я тогда на речку? – спросил Вран.

В мастерскую заглянул Клим, в похожем на отцовский фартуке, чтобы не прожечь одежду случайными каплями растворов для кож. Услышал последнюю фразу, ухмыльнулся, но промолчал. Отец кивнул и встал:

– Ну, давай. Дозволяю.

Брат снова скрылся из вида. Они с отцом и фигурами похожи, не только одеждой – оба крепкие, низкорослые, уверенно стоящие на кривых коротких ногах. Только бороды у Клима пока не было, молод ещё.

– Спасибо, отец!

Вран отдал молоток, повернулся и побежал. Ждут же, да и отец в любой момент мог передумать. Хлебнул воды на кухне, доложил мачехе о разрешении и накинул кепку. Без головного убора в деревне и появляться неприлично, как голый.

Такая уж традиция. Тут куда ни плюнь – одни традиции.

Во дворе столкнулся со Жданкой. Сестра волокла из свинарника пустые вёдра из-под корма, показала ему язык. Вран рассмеялся и выскочил на улицу, поднимая босыми ногами пыль. Настроение было отличное, всегда бы так, но в душе засела крючком мысль: чужая похвала ему досталась. Чужая.

Не ему предназначенная.

Но Вран всё равно был счастлив. Он любил сейчас всех, весь мир, и солнце, яркое, по-июльски жгучее, улыбалось ему в ответ с голубого неба. Даже Полоса, за которой и была дорога в недоступный без Проводника Венецк и дальше, дальше, казалась сейчас безобидным белесым маревом. Подумаешь, вытянутая вверх и в стороны стена тумана!

Ничего в ней страшного и нет.

– Курей не подави! – рявкнула из-за забора соседская бабка Зинаида, но даже это не испортило ему настроения. Вран рассмеялся, но свернул, чтобы и правда не растоптать пару несушек, уютно сидящих в пыли прямо посреди улочки. Мелькали заборы, калитки, гаражные ворота, висящие на столбиках горшки и старинные кастрюли, свисали тяжёлые ветви яблок – вот бы сорвать, да своих девать некуда.

За поворотом был дом травника Игнатия, потом его же сараи, огород, и – спуск к реке. Вон уже видно серебристую полоску Дебрянки, змеёй блестящую на солнце, а вон на дороге Антоха, Милка и хмурый Антонов дядька, отзывающийся на имя Санчо.

Жизнь прекрасна. И чёрт с ней, с табуреткой, если очень нужно будет – и сам справится. Потом. Когда-нибудь потом.

– Чего несёшься? Опаздываешь куда? – рассмеялся Антон. – Пошли уже спокойно.

Вран поцеловал Милу, конечно, мельком, в щёку – большее на людях неприлично, традиция! Пожал руку Санчо. Тот буркнул что-то, невысокий, но жилистый, крепкий, с красным обветренным лицом. Явно не привык жить под крышей, всё на воздухе.

Служба такая, он уже рассказывал.

Мужик как мужик, только глаза настороженные всегда, оценивающие. И жёлтые они у него, как у волка. Вот волков Вран не в книжках видел, сам, когда охотники приносили убитых. Только у зверей взгляд уже мёртвый, остановившийся, а у наёмника вполне себе живой.

На плече Санчо, поверх фабричной, старой работы рубашки, висела сумка. Сколько Вран его видел, он, похоже, не расставался с ней никогда. Иногда там нечто позвякивало металлом, но приглушённо. Инструменты какие-то, что ли.

– На рыбалку когда? – осведомился Санчо чуть позже.

Это был ещё один плюс Врана – кто мышцами берёт, а кто умом и удачей. Он всегда ловил больше других, это известное дело. Да и напарники без улова не возвращались: и места знал, и всякие рыбьи ухватки. В стоящей у реки деревушке, в окружении лесов, уметь рыбачить – великое дело.

– А вот завтра с утра и пойдем! – глянув на небо и прикинув, что с ветром, ответил Вран. – Погода не поменяется, можно.

– Опять без меня? – влезла Милка.

– Прости… Но мужское же дело, сама понимаешь.

И это была традиция, одна из многих. Женщина на рыбалке – к полной неудаче. Она бы ещё на охоту попросилась.

– Да понимаю… – Мила недовольно подала плечами, явно копируя жест кого-то из взрослых. Вран шагал с ней рядом, с гордостью посматривая на подругу. Простенький сарафан скрывал под собой… О, там было чему скрываться! Он проверял: масса интересных мест у Милки, и выпуклости очень даже, и впадины.

До свадьбы всем всё было можно, тоже традиция, главное, соблюдать внешние приличия. Это потом жена да убоится мужа. Хотя иногда и наоборот.

– Ну а чего спрашиваешь, если понимаешь? Втроём пойдём.

– Сюда же? – не утерпел Антон. – На пляж?

– Тоха… Учу-учу тебя, а толку ноль. За реку пойдём, на Большую поляну. Даже дальше, к горелому дубу. Вот там самый клёв, а на пляже ты только селявок поймаешь.

– …или триппер! – хохотнул Санчо.

Вот всегда он так. Юморок у наёмников разнообразием явно не отличался: бабы да выпивка. Вот триппер ещё в тему.

– Или так, – подтвердил Вран, стараясь держаться солидно, по-взрослому. Милка в шутку ткнула его кулаком в бок.

Дорога плавно повернула вправо, давно заросшая, неезженая. Осенью сюда наведываются за дровами к лесу на этом берегу, а сейчас, летом, только если купаться кто пойдёт. Коров на водопой гоняют левее, где спуск к воде удобный.

Луг по обе стороны дорожки пожелтел, выгорел на солнце. Сено тоже не здесь заготавливать удобно. Пахло горячей землёй, травами и совсем чуть-чуть – близкой речкой. Уже нет запахов отцовской химии, вообще, ничего человеческого: вечным пахло, из глубины веков.

Дикие, в общем, места.

– А у вас чицы летают? – неожиданно спросил Санчо.

– Бывает. Но редко, конечно, – ответил ему племянник. – А ты чего вдруг спросил?

– Да так. Слухи о них разные.

– У тебя что ни спроси, обо всём байки какие-то есть. Ну, там, в других районах.

– Осколках, – поправил его дядька. – Никто не говорит «районы», это слово про другое. Каждая отдельная часть земли, окружённая Полосами – осколок. Учись, племяш.

Вран удивился. Нет, не самому слову, он такое слышал от караванщиков, а определению.

– А что, наш райо… осколок со всех сторон окружён Полосами? Вроде только одна, вот которую видно.

– Ну да, сказанул! Остальные далеко просто, но они есть. Вся земля ими порублена на части. Везде.

Дорожка свернула ещё раз и теперь уже по прямой спускалась к манящей воде. Стали видны кусты на этом берегу, пара общественных лодок, лес за неширокой полоской воды. И пляж – пятачок рыжевато-серого речного песка.

– Я всё спросить хотел… – начал Вран. – Можно?

– Можно Милку вон за ляжку, – хохотнул Санчо. – Конкретней давай. Хотел – спрашивай.

Мила возмутилась было, но Вран взял подругу за руку, успокоил.