Северная Корея отрицает существование концлагерей и не пускает на свою территорию международных обозревателей, но доказательства тому – снимки со спутников, а главное, живые люди, перебежчики, кто испытал на своей шкуре все зверства режима и чудом выкарабкался. Все эти люди неосужденные: бывшие охранники, пограничники, гражданские лица, но среди них Шин Вонг Юк, единственный заключенный, кому когда-либо удавалось бежать из трудовых лагерей КНДР. В нашумевшем бестселлере «Побег из лагеря 14» рассказывается история мальчика, рожденного в лагере 14. Его мать, заключенная, с утра до ночи вкалывала в поле, и эта работа была желанной для многих, поскольку привлекала возможностью приворовывать овощи и тем самым спастись от голодной смерти. Но еды катастрофически не хватало; бывало, что малыш съедал весь обед, за что мать, приходя с полей, избивала его всем, что попадалось под руку. Как-то раз на глазах всего класса учитель забил насмерть палкой одноклассницу Шина. А причина? В кукурузных зернышках, найденных у нее в кармане. Голодные дети охотились на лягушек, змей и крыс, в поисках непереваренных зерен ковырялись в коровьем навозе. То, что показалось бы жутким европейцу, было естественным положением вещей для заключенного северокорейца.

С детства Шину вбили элементарные правила выживания в лагере: чтобы получать скудный паек и реже быть битым, нужно до самой смерти доказывать верность Партии рабским трудом, доносами и никогда не задавать лишних вопросов. Когда Шин подслушал разговор матери с братом и узнал о готовящемся побеге, то, ни секунды не колеблясь, доложил обо всем охраннику. Как он признается позже, в тот момент им двигал не страх пыток и смерти, что ждало родственников беглеца, а ярость из-за белого риса, символизирующего в Северной Корее богатство и процветание: мать воровала по зернышку и теперь приготовила брату в путь деликатесное кушанье, в то время как Шину скормила кукурузную кашу. Наутро беглецов схватили, а Шина с отцом бросили в застенки, где допрашивали о деталях побега: как выяснилось позже, охранник присвоил «заслуги» парня себе. Присутствуя на казни матери и брата тогда, в лагере, он не испытывал ничего, кроме ненависти, ведь из-за их эгоистичных планов им с отцом пришлось перенести ужасные пытки. Мать пыталась поймать его взгляд, но он отвел глаза. Не из-за стыда. И только годы спустя, уже на свободе, он понял, что натворил тогда…

Заслуживает ли он осуждения? Если бы Шин укрыл факт предательства, мир никогда не узнал бы правды о северокорейских лагерях, но он остался честен и показал всем, как лагерь вытравил все человеческое, взрастил стукача, заставил обрекать на голод мать, чтобы не умереть с голоду самому, заставил предать мать, чтобы не быть повешенным вместе с ней. Он родился в аду и другой жизни не знал. Лишь годы реабилитации потребовались ему для того, чтобы переосмыслить ценности, почувствовать вину, научиться выражать человеческие эмоции: слезы, смех…

Династия Ким ставила и продолжает ставить над людскими душами ужасные эксперименты. Южная Корея принимает беженцев, но, чтобы добраться до заветного Юга через Китай, предстоит тяжелейшая дорога, риск быть пойманным и выдворенным обратно на Север, потому что Китай поддерживает политику КНДР. И бежать удается единицам из северян.

Пашкины рассказы брали за живое. Алла знала, что на дорогах и строительных площадках Владивостока работают северокорейские наемные рабочие, и стала к ним приглядываться, находя их щупленькими, ростом с невысокую женщину, в рванье и отрепье, но трудолюбивыми, как муравьи, выполнявшими работу, не разгибая спины, сосредоточенно, ответственно. Это свободные жители страны, не «враги народа» из трудовых лагерей, а те, кто находится у Партии на хорошем счету, раз им доверили ехать на заработки за границу. Порядка семидесяти процентов с их дохода забирается правительством, тридцать – выдается им, часть из которых они высылают семьям и часть оставляют себе на пропитание. По сути, тот же лагерь, но нет такого пристального внимания со стороны властей, и рабочим иногда удается пошабашить на стороне.

Пашка рассказывал, что когда у них строился загородный дом, отец пригласил троих таких ремонтников. Рабочие жили в России не первый год и кроме основных работ шабашили втихую от Партии. Работали очень качественно, на совесть, на перекуры не отвлекались, цен высоких не заламывали. Когда подошло время обеда, достали «голый» рис, без мяса, без кимчхи и, усевшись на полу, принялись работать палочками. Мать же наварила щей-борщей, нажарила котлет и велела отцу позвать рабочих к столу. Те сперва было скромничали и отказывались, но запах русских блюд сманил их. За столом Пашкин отец на корейском расспросил мужчин о жизни на Севере, на что они не стали скрывать правды и поведали о тяготах тамошней жизни. Рассказали, что когда в семье кто-то заболевает, для того, чтобы раздобыть дефицитные лекарства, семья вынуждена разменивать квартиру, трехкомнатную на двухкомнатную, двухкомнатную на однокомнатную, и так до тех пор, пока не останутся на улице…

Впечатление об обеих Кореях сложилось у Аллы со слов Пашки. Она собралась в Сеул, чтобы увидеть страну его мечты своими глазами.

Вечером десятого июля самолет приземлился в международном аэропорту «Инчхон». Обратный вылет во Владивосток намечался на семнадцатое число, а значит, впереди ждала неделя отдыха в Сеуле. Остаться подольше затратно, да и недели для первого раза достаточно.

Алла добралась до города экспресс-поездом и так намучилась в сложном мире корейской транспортной системы, что почувствовала себя, будто вышла из леса, а на центральной станции прыгнула в первое же такси, протянув водителю ваучер отеля, указала на адрес, прописанный на английском и корейском языках.

– Seoul, Gangnam-Gu, New Hilltop Hotel, please, – озвучила она.

Таксист кивнул и повез ее по адресу, в элитный район Гангнам, где в своем легендарном клипе танцевал певец PSY, являя миру гламурный, размеренный стиль жизни населяющих его миллионеров. Всю дорогу девушка восхищалась идеальным покрытием южнокорейских дорог, сначала про себя, а позже, признав на протяжении пути закономерность, и вслух, изливала восторг на таксиста.

– This road… Is fantastic!

– If roads are bad, the people will have complain. And it will be bad… The government won't allow this, – разъяснил кореец.

Его ответ показался Алле наивным донельзя. «И что с того? Ну подумаешь, народ будет ругать власть за плохие дороги… Зато какие деньги можно отмыть».

Таксист посмотрел на нее с любопытством и спросил:

– Are you American?

– No-no, I’m Russian, – выпалила Алла, на что тот кивнул, будто сделал какие-то выводы, но из азиатской учтивости не сказал ни слова, а лишь сощурился в услужливой улыбке.

Когда такси остановилось у отеля, девушка расплатилась с корейцем и поблагодарила его на двух языках.

– Thanks a lot! Kamsahamnida!

Последнее, корейское «спасибо» доставило таксисту особое удовольствие. Он ответил ей что-то на своем, но она уже не поняла, поскольку знание языка ограничивалось несколькими словами. И то благодаря общению с Пашкой.

Отель произвел на Аллу приятно-опрятное впечатление и вполне отвечал заявленным трем звездам. Номер был просторный, светлый, из окна открывался вид на улицу: по дороге пролетали иномарки, навороченные спортбайки, тротуар пестрил кофейнями и ресторанами с корейскими вывесками, кругом мелькали азиатские лица, пешеходный переход собирал такие толпы, что, казалось, народу раз в пять больше, чем на переходах в центре Владивостока, но больше всего поразила крыша здания напротив: там находилась… Автомобильная парковка! Оперевшись одной рукой о Maserati, деловой кореец разговаривал по мобильному телефону и, должно быть, чувствовал себя властителем мира.

За окном кипела новая, настолько интересная жизнь, что возбужденная Алла бросилась к чемодану с вещами. Ей не терпелось слиться, стать частью той неизведанной жизни, что с каждой секундой влекла ее все больше. Она надела свой лучший сарафан и отправилась гулять по вечернему Сеулу, отбросив все страхи, исключая возможность заблудиться и навлечь на себя неприятности. На подсознательном уровне к ней пришло ощущение, что где-где, а в Гангнаме за безопасность можно не переживать, все до последнего столба здесь вселяло уверенность в полной защищенности. Она понимала, что даже если заблудится, подойдет с визиткой отеля к любому таксисту, и тот без проблем довезет ее до места. Жителям Гангнама наиболее подходило выражение «жить, как у Христа за пазухой», только в данном случае не у Христа, а у южнокорейского правительства.