Филин выдернул второе перо из крыла и пристроил туда же.

Грейвз молча смотрел на него, думая, что это то ли какой-то странный сон, то ли он наконец-то сошёл с ума и можно больше ни о чём не беспокоиться, потому что вокруг теперь всегда будет цирк абсурда. Филин смотрел на него в ответ, моргая золотыми глазами и не двигаясь.

— И что ты хочешь этим сказать?.. — наконец спросил Грейвз. — Тебе мало, что я не брился два дня и выгляжу, как сушёное дерьмо — надо, чтобы я ещё и чувствовал себя идиотом?..

Легион выдернул из груди крошечное белое пёрышко, пристроил ему на нос. Это было ужасно щекотно, Персиваль сердито сдул его, но филин уже держал наготове второе. Персиваль сдул и его, почесал нос тыльной стороной ладони.

— Кто-то из нас двоих спятил — либо ты, либо я, — сердито сказал он.

Легион выдернул третье пёрышко.

— Только посмей, — нахмурился Персиваль. Легион медленно потянулся к его носу, и Грейвз схватил его за клюв. Филин выглядел настолько ошарашенным, что невозможно было не улыбнуться. — Что, не нравится? — злорадно спросил Грейвз. — Мне тоже не нравится, когда меня хватают без разрешения.

Филин выглядел сконфуженным, виновато моргал. Персиваль отпустил его.

— Ладно, — примирительно сказал он. — Чего от тебя ещё ждать. Ты стоишь пять галеонов. А мозгов у тебя — на полтора.

Он скользнул рукой по чёрно-белым перьям на груди птицы. Они были приятными. Гладкими… мягкими на ощупь. Он погладил их. Провёл пальцем снизу вверх, приподнимая пёрышки. Прикоснулся к ним всей ладонью.

Он не помнил, чтобы когда-то гладил какого-то зверя. Убивал — случалось. Но никогда не гладил. Ни собак, ни кошек, ни каких-то других тварей. Он всегда испытывал по отношению к ним смутное раздражение: вьются под ногами, гавкают или мяучат, только и смотри, как бы не наступить на чужую лапу или на хвост. Выпрашивают внимание, требуют заботы… а что в ответ?.. Шерсть на брюках?.. Царапины от когтей на руках?..

Он прочесал перья пальцами снизу вверх, почему-то затаив дыхание. Там, внутри, под перьями, филин был горячим. Под тонкой кожей чувствовались острые кости, в птичьей груди быстро стучало сердце. Персиваль приложил к нему ладонь. Послушал, как частый пульс отдаётся в руке.

— Ты живой… — пробормотал он, поглаживая чёрно-белую грудь. — Ты — живой.

Филин угукнул, придвинулся ближе, переступая мохнатыми белыми лапами. Когти у него были длиной в мизинец.

— Не спальня, а проходной двор, — сказал Грейвз, с трудом переворачиваясь на спину. — Сначала этот явился… Теперь ты… курица.

Он почесал филина по голове. Тот зажмурился от удовольствия, раскрыл клюв, будто заулыбался. У него была забавная морда… или лицо?.. Ньют наверняка знает, как это правильно называется. Легион подставлялся под руку, тыкался головой в ладонь. Это оказалось приятно. Грейвз ерошил ему перья, легонько дёргал за них, хватал за клюв. Филин в ответ хватал слабые пальцы, попискивал и щурил глаза.

— Дурацкая сова, — сказал Грейвз, забравшись ладонью ему под крыло — кажется, так делал Криденс со своей пернатой змеёй, и той, кажется, нравилось. — Бессмысленное животное. От тебя нет никакого толка.

Филину, кажется, было всё равно, есть ли от него толк, если его гладят по перьям и щекочут под клювом.

Персиваль глубоко вздохнул, сел в постели. Потёр лицо руками, чувствуя, как двухдневная щетина неприятно колет ладони. Ещё он чувствовал голод и усталость. Слабость во всём теле. Дрожь в правой руке, тупую ломоту в мышцах. От мысли о том, что начался новый день, и сейчас опять придётся что-то делать, что-то решать, с кем-то говорить — он испытал приступ отчаяния. Кроме того, руке за ночь не стало лучше, хотя он смутно надеялся, что вот-вот, что сейчас он отоспится…

Отоспится он, вашу мать, если кому-то невтерпёж залезать сюда среди ночи. Надо сказать Криденсу, чтобы он больше не смел… Надо. Опять надо. Персиваля тошнило от «надо», от этого слова ему хотелось заползти обратно под одеяло, укрыться с головой и лежать так лет сто.

Он провёл пальцами по волосам, вытащил перья. Длинные, жесткие, белые с чёрными поперечными полосами. Он почесал ими нос, который защекотало воспоминание о пушинке. Постучал упругим пером по губам, поймал зубами. Взял одно в правую руку, будто собрался писать — пальцы затряслись. Понятно. Значит, пока всё, что он может — взять кусок хлеба и поднести ко рту. Ничего тяжелее удержать не получалось, даже вилка и ложка дрожали в пальцах, так что ему приходилось есть левой рукой. А вот писать левой рукой он как-то не научился за сорок два года…

— Знаешь, а ты прав, — сказал он филину и взял перо зубами за кончик. — Это ты хорошо придумал. Молодец.

Легион довольно угукнул и сощурился.

Почти весь день Персиваль провел в постели. К счастью, без кошмаров. То ли их прогнала нечеловеческая усталость, которая помешала бы ему вылезти через окно в лес, кто бы его туда не звал. То ли чары Ньюта, который, засучив рукава, принялся экспериментировать над Грейвзом и здорово увлёкся. Вежливые просьбы сменились бесцеремонностью, Ньют коротко бросал: «Пейте», «Дайте», «Не мешайте», «Замрите». Грейвз не спорил, прекрасно понимая, что тот идёт вслепую — точно так же, как он сам шёл с Криденсом. Он не спорил с конспектами и тяжелыми пыльными фолиантами, разложенными по тёмно-синему с серебром покрывалу у него в ногах. С тем, что походный столик с котелком Ньют больше не забирал с собой, надёжно пристроив его у окна. Он не спорил даже с филином, который облюбовал себе изножье кровати и сидел там, вертя головой и попискивая.

Он не спорил, но нарушение привычного распорядка, суета, собственная немощность и безделье бесили его так, что к вечеру ему стало ощутимо лучше, и он без помощи Финли смог встать и перебраться в кресло у окна. Криденс явился на зов, виновато встал у порога, растерянно огляделся.

Спальня больше не выглядела как святая святых, в которую он робко вступал, осознавая значительность момента. Теперь тут был филин, который вертел головой, перепархивал с кровати на пол, с пола на комод, с комода на карниз под потолком, и угукал к месту и не к месту. Тут был хаос из книг и старых тетрадей на постели, раньше идеально заправленной, стол Ньюта у окна, старый плетёный стул и сам Ньют, со всклокоченными волосами, в рубашке и жилете, сосредоточенно моргающий в свои записи.

— Добрый вечер, сэр, — нерешительно сказал Криденс. Он явно ожидал, что останется с Грейвзом наедине, и теперь был неприятно удивлён, судя по взгляду, который он бросил в сгорбленную спину Ньюта перед тем, как потупиться.

— Садись, мальчик мой, — сказал Грейвз, поманив его к себе левой ладонью.

— Вы будете заниматься?.. — встрепенулся Ньют. — Я вам не помешаю?..

— Вы же работаете, — сказал Грейвз. — Я надеюсь, это мы вам не помешаем.

— Нет-нет, я… почти ничего не вижу и не слышу, когда глубоко… — он улыбнулся бегло и рассеянно, потеряв мысль, повернулся к своим записям и навис над ними, хмуря брови.

Криденс сделал пару шагов вперёд и остановился.

— Я могу сесть рядом с вами… сэр?

— Конечно, можешь.

Криденс с облегчением шагнул вперёд, опустился на пол у кресла и сел, скрестив ноги.

— Ты выучил то, что я велел? — спросил Грейвз.

— Да, сэр, — уверенно ответил тот.

Грейвз бросил ему на колени связку гусиных перьев и маленький нож:

— Пока рассказываешь, очини их для письма. Умеешь?..

— Нет, сэр, — тот поднял глаза.

— Возьми одно, я покажу, — велел Грейвз. — Сначала очищаешь нижнюю часть. Соскабливаешь лишнее, чтобы было удобно держать в руке. Потом срежь кончик… и вот тут сделай надрез. Срез нужно затупить ножом. Всё понял?

— Да, сэр.

— Тогда займись делом и рассказывай, что ты выучил.

— Вильгельм Фишер был первым из двенадцати добровольцев, которые вызвались защищать американское магическое сообщество, — начал Криденс, развязывая пучок перьев и раскладывая их перед собой.