– Да, и что самое приятное, поклонницы. Но я не об этом, – загадочно произнес Джон и улыбнулся, – мы под контролем полиции. Точнее одного его замечательного подразделения.

– Дай-ка угадаю, – повеселев, сказал Максим, – там, где рок-н-ролл, там, кроме секса и алкоголя непременно присутствует это.

– Да, а кому легко?

– А если прикроют?

– Грозились. Ну, нет свободы. А ты говоришь…

– Что говорю?

– Да ладно, это я так. Можно бесконечно рассуждать об индивидуализации этого понятия, выстроить кучу теорий и предположений, но пока наше общество довлеет над личностью, рассматривать его можно, в лучшем случае, в самом примитивном виде.

– А какой у свободы примитивный вид? – полюбопытствовал Максим.

– Да что не возьми, всё будет примитивным видом. Путь к свободе через уход от зависимости. А зависят все и всё! Зависимость повсеместна и бесконечна. Зависимость подчиненного от начальника, рядового от офицера, бизнесмена от курса акций, жены от мужа, мужа от жены, больного от лечащего его врача, студента от экзаменатора, депутата от избирателей, урожая от погодных условий, и так далее. Я могу продолжать до бесконечности. Иерархия! Вся жизнь построена на зависимости. Ребенок рождается рабом своих родителей. Что он сможет один? Только умереть, поскольку он зависит от своего организма, который без сторонней помощи, помощи родителей, не справится с внешней средой. Он слишком слаб. Поэтому родители на правах сильных помогают ему в этом, одновременно подчиняя его своей воле. Его учат переворачиваться, ползать, ходить, говорить. Когда он взрослеет, ему навязывают свои идеи, мораль, этику, культуру. Его передают воспитателям, учителям. Он попадает под контроль общества. В общем-то, он уже находился под этим контролем сразу после рождения, так как родители его никто иные как представители, продукты этого общества, давшие обществу его, как будущий очередной продукт. Его никто не спрашивает о желаниях. Это не приходит в голову, поскольку так заведено. Я независим! Я не принадлежу обществу! Так может заявить лишь тот, кто всю жизнь провел в лесу, в полном одиночестве, вдали от людей.

– Как Маугли, – вставил Максим, – только в этом случае, человек будет зависеть от природы, то есть, всё равно от окружающей среды, только выраженной другим манером.

– Верно. Но это будет уже другая степень. Мозг его будет свободен от мусора этого общества.

– То есть, относительность свободы как-то можно рассматривать?

– Думаю, относительно можно рассматривать всё, что угодно. Только какой в этом смысл? Человеку, решившему найти свободу, не интересна относительность. Кстати, я говорю исключительно о человеке. Опустим общую зависимость всего от всего.

– Согласен. Будем думать о себе подобных, хотя, я люблю аналогии.

– Так можно долго ходить вокруг да около. Мы разумные существа. Я надеюсь, – ухмыльнулся Купер и, разливая виски, громко добавил: – Я считаю, только высшее существо способно понять и оценить свободу.

– А высшее, это, по-твоему, человек, или кто-то выше человека?

– Не знаю, – задумчиво произнес Купер, – за свободу?

– Ура!

Они выпили.

– Мне, вообще, порой кажется, что свобода – это сказка, придуманная исключительно для достижения локальных целей. Я много думал о том, каким образом может существовать общество, в котором каждого её члена можно с полной уверенностью назвать свободным.

– Анархия? – предложил Максим.

– Анархия, – задумчиво повторил Джон, глядя куда-то в пустоту.

– Это что-то бесконечно далекое, – мечтательно продолжил Максим, – какая-то утопия.

– Вот это-то и обидно, – с досадой сказал Купер, подлив виски, – поэтому я и предлагаю вариант обозначения свободы, как индивидуального явления.

– Явления, воздействующего не на каждого?

– Скорее, не каждому присущее. Да какой там! Люди же не хотят этого сами! Покажи мне человека, который мгновенно согласиться взять на себя ответственность за свое существование. Днем с огнем не сыщешь! Почему ты такой, спросишь его? Потому-то, ответит он. А если то-то убрать или добавить, то есть, сделать так, как ты хочешь? Ан нет, возразит он. Вдруг ничего не изменится? Исчезнет причина, не на что будет пенять. Люди боятся свободы, как бы они не говорили о том, что она им необходима. И это их извечная проблема.

– Ну, кто сказал, что это проблема? Просто люди не знают, что такое свобода, – добавил Максим.

– Правильно, поэтому и боятся. Все слишком сложно. – Купер задумался. – Или, наоборот, все очень просто, поэтому никто ничего не может понять. Думаю, общество наше стоит как раз на тотальном подчинении. Свободы не может быть, в принципе. Чтобы подойти к ней реально, формально, индивидуально, как-нибудь ещё, нужно покинуть это общество. Потому как, если допустить индивидуальную свободу внутри общества, то это будет означать противопоставление себя ему, обществу. Чего оно, общество, не допустит… То есть… Ходим по кругу. Абсурд…

– То есть, стать свободным и противопоставить себя обществу, или противопоставить себя обществу и стать свободным?

– Уже не важно. В любом случае придется идти против общества.

– Революция? – спросил Максим.

– Да! – восторженно отреагировал Купер.

– А индивидуальная революция в обществе, то есть революция частного лица – это преступление, не так ли?

– Выходит, что так!

– То есть, заявляя о своей свободе обществу, ты становишься преступником, и общество отправляет тебя в тюрьму – заведение, наиболее полно дающее тебе почувствовать всю прелесть свободы.

– Ну почему же сразу в тюрьму? – возразил Купер, – можно ещё в психиатрическую лечебницу. Очевидно, что любое мнение, идущее вразрез с существующим, общепризнанным и одобренным обществом, абсурдно и не может исходить от человека с нормальной психикой. Вот поэтому, необходимо покинуть это общество.

– Как? – спросил Максим.

– Ну, – Купер задумался, – например, вот так!

Он налил себе и Максиму по полному бокалу виски.

– Пойдем? – спросил Джон Максима.

– Ну, вперед, – поддержал тот, чокаясь и запрокидывая бокал.

Через полчаса Максим с Джоном сидели друг, напротив друга уже еле передвигая языками. Максим старался помнить о Триумфальной площади, смеясь тому состоянию, в котором он прибудет туда и, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Успокаивал он себя лишь тем, что страх, который он испытывал накануне, планируя действия с Маргаритой, улетучился с концами.

– Нас с пелёнок учат не быть свободными, – заявлял Купер.

– Дай-ка, синонимирую, – перебил Максим, – а есть такое слово, синонимировать?

– А хрен его знает! Кстати, куда делся Акира, он там интервью свое закончил?

– Акира упорхнул на крыльях любви, склоняться на шальвары Лале.

– Чего? – не понял Купер.

– Любовь у него. Так, я еще не синонимировал. Ха-ха. Короче, с рождения нас учат быть рабами. Вот.

– Верно, Макс. Мы сами не замечаем этого. Более того, тот, кто нас этому учит, тоже не замечает. Да, по большому счету, этого давно никто не замечает, потому как все рабы. Рабство необходимое условие существования в этом обществе. Мы не граждане, мы не люди, мы рабы! Нам навязывают культуру и мораль, утверждая, что именно это есть культура, а это есть мораль. Всё, что не входит в рамки, есть грязь, чушь и преступление. Та свобода, которую они, или оно, общество, называет свободой, не является таковой, хотя бы по той причине, что называет его свободой общество, не имеющее ничего общего с этим понятием. И, думаю я, даже сейчас, вот, прямо сейчас, когда мы сидим тут и рассуждаем о свободе, мы, по большому счету переливаем туда-сюда мысли, вытекшие перед этим из навязанных нам с детства идей. То есть зомбированными мозгами мы… Чет я не могу сформулировать… Ха-ха!

– Да я понял, – успокоил Джона Максим, – поглощая продукты общества, неизбежно сам становишься его продуктом.

– Вот, наша группа. Ведь что бы гениального мы бы не сотворили, никогда мы не станем полноправными властителями дум… о, сказал, как. Ладно, не будем занимать высшие строчки рейтингов, если это не будет угодно обществу.