И тут его закружило в сумасшедшем вихре пространства и времени. Ужас лишил его дара речи и сковал его рассудок. Словно щепку, понесло его по страшным волнам истории.

«Прикрой глаза. Не буду я тебя кидать по всему миру. Что всплывет случайно, то и увидишь… Экскурсант!»

Максим рухнул в яму, и его стали засыпать землёй – это княгиня Ольга наказывала взбунтовавшихся против её мужа древлян. Моментально он оказался со связанными руками, стоя на коленях перед гильотиной, нож которой, только что опустился, сбросив в ведро голову Робеспьера. Вот он под обстрелом на баррикадах Парижской коммуны. Вот он привязан к жерлу пушки вместе с сипаями. Острая боль скрутила все мышцы тела и заставила издать нечеловеческий крик – то была дыба Ивана Грозного. Соляной бунт, Медный бунт… Пуля прожгла правое плечо, он вылетел из седла и, провожая взглядом удаляющийся разинский отряд, обнял траву донской степи. Чумной бунт. Стоя в толпе на Болотной площади он разглядывал сидящего на санях Пугачёва, что кланялся во все стороны, приговаривая: «Прости меня, народ православный!» Плотники стучали топорами, заканчивая мастерить виселицу, предназначенную, сидящим неподалеку, в ожидании казни, пятерым декабристам. Пресня заливалась кровью. С «Авроры» раздался залп, и к Зимнему дворцу ринулась толпа. В Кронштадте расстреливали мятежников. Как долго это продолжалось, Максим не заметил, он носился по всем векам, по всем частям света, и в какой-то момент он перестал что-либо узнавать, различать, чувствовать. Только кровь, ужас, террор, смерть и стоны, непрекращающиеся стоны со всех концов земли со всех концов времени.

Вдруг всё оборвалось. Он оказался посреди улицы, по обе стороны которой возвышались колонны. Всё было окутано туманом. Как-то грустно, и в тоже время строго на Максима смотрел Брат, стоявший перед ним. Максима шатало во все стороны, в голове шумело, звенело, выло, пот стекал по всему, трясущемуся в лихорадке, телу. Не говоря ни слова, он подошёл к колонне, обхватил её руками и прислонился к ней лбом.

«Российская империя – тюрьма,

И за границей тоже кутерьма.

Родилось рано наше поколение,

Чужда чужбина, но и скушен дом.

Расформированное поколение,

Мы в одиночку к истине бредём».

Максим оторвался от колонны, повернул голову в стороны Брата и хотел было заговорить, но слова застряли у него в горле, он набрал воздуха в лёгкие и слабо прохрипел:

– Хватит. Я больше не могу.

– Я выбрал лишь совсем немного. Прости, что не позволил тебе оценить всю картину. Время, оно, хоть и вечно, и мне с тобой тут, хоть и забавно, но утомляет, порой. Так, что так…

Брат продолжал смотреть на него, не говоря ни слова. Максим отвернулся и пошёл прочь. Какое-то время он шёл в кромешном тумане, ни о чём не думая. Перед глазами стояли картины, увиденного только что ужаса. Вдруг туман начал понемногу рассеиваться, и Максим различил вдалеке очертания гор. Не успев как-то оценить ситуацию, он услышал за спиной шаги и обернулся. К нему подошёл человек, как следует разглядеть которого, он не успел, успел лишь заметить, что одет он был более чем старомодно. Человек заговорил:

– Разрешите представиться! Мартынов, майор в отставке. Простите, не имею чести быть с вами знакомым, я ожидал увидеть Глебова или князя Васильчикова… Впрочем, неважно. Вы, насколько я понимаю, являетесь другом, раз выступаете в качестве секунданта, так вот, не сочтите за грубость, но мне хотелось бы, чтоб вы знали, сегодня я избавлю общество от этого шута горохового. Честь имею.

Майор развернулся и пошёл прочь. Максим ничего не успел сказать. Он вообще не успел о чём-либо подумать, так как всё ещё прибывал в шоке от увиденного несколько минут назад. Вдруг резко стемнело. Грянул гром. Начался дождь, и первая его капля стала последней каплей, введшей Максима в оцепенение и тихую панику. Гроза и дождь. Максим уже ничего не замечал, он сделал несколько шагов и остановился, почувствовав, что силы его оставили. В эту секунду перед ним возник человек, чьё лицо мгновенно врезалось в сознание. Правильные черты, удлиненный овал, высокий лоб, строгие карие глаза, прямой нос и усики над пухлым ртом. Он молча прошёл мимо Максима, после остановился, развернулся и сказал:

– Кстати, Максим, когда меня убили, мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас.

– Я это сегодня уже где-то слышал, – машинально ответил Максим.

Лермонтов грустно улыбнулся и исчез в тумане, снова окутавшем всё вокруг. Максима уже не трясло. Его кидало в разные стороны. Голова разрывалась на части. В ней всё перемешалось и гремело. Максим хотел было что-то сказать Брату, который стоял перед ним в нескольких шагах, так же грустно и строго глядя на него, но, начав говорить, не расслышал самого себя. Вместо этого он услышал, как звон тех самых колокольчиков превратился в набат. Десятки колоколов разрывали Максима на части. Из бешеной какофонии звуков то и дело вырывались на передний план то стук топора, то лязг железа, то конский топот, то стрельба, то человеческие стоны. Он почувствовал тошноту и боль во всём теле. Более не в состоянии удерживаться на ногах, он упал на колени, охватил руками голову и ощутил, как начинает терять сознание.

«Меня по миру гонит страшный бред!

Душой я болен с отроческих лет!..»

– А! – Максим очнулся от сигнала, который случайно задел. Он поднял голову с руля. – Ох, это, просто, белая горячка, какая-то. Может, я съел чего-то у Пингвина, или воздух тут такой? Всё, пора двигать дальше.

Максим повернул ключ зажигания, воткнул передачу, надавил на газ и тронулся. Автомобиль набрал скорость. Несколько секунд Максим, приходя в себя, заворожено смотрел на дорогу, всё такую же прямую и ровную.

Прошло каких-нибудь десять минут, как Максим увидел вдалеке, в свете фар человеческую фигуру. «Не может быть!» Человек стоял на обочине с вытянутой рукой.

Глава

II

Вы когда-нибудь наблюдали, как догорает свеча?..

Ночь. Тёмная безлунная ночь. Ветер. То добрый, то зловещий, то мягкий, то резкий. Ветер. Тьма. Мрак. Какие только мысли могут прийти вам в голову в такую ночь. Вы проснулись и уже наверняка вам не уснуть, даже из-за такого, глупого на первый взгляд, вопроса: почему такая ночь? Какая такая? Безлунная, тёмная. Потому, что нет луны. А почему её нет? Потому что, нет, и все. А, поскольку луны нет, она, ночь, такая тёмная. Почему нет луны? Вы снова? Она есть, только её не видно. Тучи, знаете ли. Или?.. Ага, тучи. Почему тучи? Ветер принёс. Почему ветер? А это потому, что… И так до бесконечности. Итак, ночь, ветер, тьма. Взлетного

Пустая комната погружена во мрак. Перед окном, за пустым столом сидит человек. Одиноко трепещется огонёк догорающей свечи. Сам незнакомец сливается с комнатой настолько, что совершенно невозможно разглядеть даже то, во что Он одет. Скорее всего, это чёрный плащ. Взгляд незнакомца направлен на свечу, чей отблеск отражается в чёрной бездне его глаз. Он весь погружён в свои мысли – он весь в себе. Его нет в этой комнате, Он в огне догорающей свечи.

– Ты всё ещё живёшь?

– Я живу всегда…

Пробили часы, висящие где-то в соседней комнате.

– Сколько раз они пробили?

– Не знаю.

– Неужели совсем не интересно знать, сколько времени?

– Зачем? Достаточно знать, что оно есть и оно идёт…

Ветер с силой ударил в стекло окна.

Незнакомец опустил голову на сложенные на столе руки. Он закрыл глаза, но продолжал видеть свечу, стоявшую перед ним. В закрытых глазах не было видно ни высокого золотого подсвечника, ни самой свечи, один только огонь. Небольшое колеблющееся пламя, согревающее скрытый взгляд.

Что-то чёрное, загадочное склонилось над столом. Этот человек, кто он, что он? О чём он думает, да и думает ли он, вообще? Время замирает постепенно. Воска почти уже не осталось. Незнакомец поднял голову, открыл глаза и посмотрел на окно. Он попытался увидеть, что за ним, но пламя свечи, её свет, отражавшийся в стекле, не позволял этого осуществить.