Мне не по себе, но виду я не подаю. Она тоже.

– Вы не могли бы… – говорим мы с ней одновременно.

Одновременно же замолкаем.

– Чёрт! – произносим в два голоса.

А потом:

– Да чёрт!

Ладно, думаю, не может быть, чтобы теория хаоса дала сбой. Нужно вырваться из проклятого круга. А для этого необходимо сделать что-то непредсказуемое. Решаю схитрить. Делаю вид, что иду влево, и тут же отпрыгиваю вправо, стараясь проскочить мимо неё. Сталкиваемся лбами – снова провал.

– Так, – говорим мы вместе. – Давайте я шагну влево, а вы… Да чёрт! Дай мне сказать, помолчи хоть секунду, иначе застрянем тут навечно!..

Переводим дыхание и говорим одновременно:

– Ладно, говори.

Обреченно затыкаемся.

Я разворачиваюсь на 180 градусов и иду обходить квартал. Оборачиваюсь посмотреть, не обернулась ли она. Обернулась.

Выбегаю на Некрасова, заворачиваю на Короленко. Ну конечно. Далеко, на другой стороне квартала появляется девушка в монохромном одеянии. Я перехожу через дорогу. Она тоже. Я выхожу на проезжую часть. Она тоже. Снова идём навстречу друг другу. Мимо меня проезжает машина. Когда она подъезжает к секретарше, у меня даже мелькает мысль резко прыгнуть в сторону, чтобы избавиться от неё, но тут меня самого чуть не сбивает самосвал.

Будь у меня с собой пистолет, я бы выстрелил в неё, а она в меня, и наши пули столкнулись бы в воздухе. Будь у меня шпага, кончики наших клинков упёрлись бы друг в друга лишь несколькими молекулами. Но у меня не было с собой никакого оружия, кроме слов. Ими я и воспользовался, постепенно сближаясь с ней.

– Бритьё в невесомости! – кричу я.

Она кричит то же самое одновременно со мной.

– Аэромонах! Полевая геометрия! Аподиктический силлогизм!

Она кричит то же самое одновременно со мной.

– Комунналкоголизм! Метро Ретроградская! Сексистская капелла!

Она кричит то же самое одновременно со мной.

– Горы – кардиограммы Земли! Искусство – продукт чувства вины! Лучшие перкуссионисты – перфекционисты!

Она кричит то же самое одновременно со мной.

Это невероятно – мои слова не уникальны. Я ещё могу поверить в симметрию разума, но мыслима ли симметрия душ?

Отчаявшись, я ору:

– Мама – монархия, папа – стакан глинтвейна!

Она, чуть не плача, подвывает:

– Мама – монархия, папа – стакан глинтвейна!

Мы подходим друг к другу вплотную, и я делаю попытку обнять её, но в кожу моих перчаток упираются все десять подушечек её пальцев, и я одёргиваю руки. Она тоже. Теперь мне уже никогда не попасть домой. Придётся снять новое жильё и попросить кого-нибудь перевезти мои вещи за ось симметрии. Готов поспорить, что она думает ровно о том же самом. Тут меня осеняет.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

Она, конечно, задает этот же вопрос одновременно со мной, ведь её мозговая деятельность идентична моей до последнего разряда нейрона. Согласитесь, это немного заводит. Тем более, согласно законам такой симметрии, у нас мог быть идеальный секс. Причём, не фигурально выражаясь.

Мы с ней всерьёз об этом задумываемся, но оба понимаем, что пора бы уже дать друг другу ответ на поставленный вопрос, ведь он вполне может оказаться решающим. Я внезапно на автомате произношу вместо своего имени «Клёвый секс», а она в этот момент говорит:

– Сергей.

И тут её разносит на куски удар молнии.

Кто-нибудь может объяснить мне, что это, на хрен, было?

09 Всё, что фрактально, – нормально

Да жив я, жив, отставить панику. Тот самолёт, что упал у вас в новостях, даже не похож на тот, в котором летел я. Однако замечу, что и мой полёт состоялся на горизонте жизни и смерти.

Странный был день. Вхожу в зал ожидания и сразу же встречаюсь глазами с девушкой, которую уже видел на регистрации. Атлетичные ноги в джинсе, пиджак цвета белый навахо с единственной серебряной пуговицей в виде головы Медузы Горгоны. Волосы-осциллограммы зачёсаны влево, скулы опасно остры, золота на теле нет. Сидит, щурится египетской кошкой, имитирует разговор по телефону. А может, и правда, разговаривает, кто её разберёт.

Сажусь рядом с ней, достаю «Гаргантюа и Пантагрюэля», читаю. Краем уха слышу, как она с улыбкой говорит в трубку:

– У меня ничего срочного. Просто хотела сказать, что порядок и хаос связаны гораздо сильнее, чем люди могут себе представить.

Читаю дальше, веду себя естественно. После небольшой паузы она восклицает восхищённо-сексуально:

– Абсолютно математичная система, изящнейший рандом! Тебе известно, что все процессы в природе обусловлены уравнением с двумя переменными?

Вот зараза, думаю. Вот дрянь. Красивейшая в этом терминале дрянь.

А она в трубку:

– Увы.

А потом со страстью так:

– Всё, что фрактально, – нормально!

Думаю, ну к чёрту. Меня не колышет. Буду сидеть и читать, с ней говорить не буду. Тут она даёт собеседнику отбой, поворачивается ко мне и произносит:

– Мне нужно срочно отойти. Не присмотришь за моими вещами?

– А надолго нужно отойти? – говорю.

– На 5 минут.

– Почему ты думаешь, что со мной твои вещи будут в безопасности?

– Потому что ты бородат. Гладковыбритому бы не доверила.

– Ладно, – говорю. – Пять минут.

Вернулась через две.

– Спасибо большое.

– Ну что ж, – отвечаю, – мягкой посадки.

Встаю и собираюсь к выходу – как раз на подходе мой рейс.

– Тебе тоже, – говорит она, – пусть земля будет пухом.

Вот дрянь. Я ещё на регистрации приметил, что летит Медуза Горгона не в Питер, а, кажется, в Волгоград. Ну вот и пусть летит, думаю. Мне-то что?

Входим в автобус с другими пассажирами. Толпясь, катимся 100 метров до трапа.

От одного вида лайнера компании Sizif Airlines бросает в холодный пот. О зловещая крылатая машина смерти, чьи двигатели обагрены кровью сотен ласточек и стрижей! О механизм, дающий возможность покинуть Землю либо совсем ненадолго, либо навсегда – как карты лягут! Кто-то считает, что за авиакатастрофы ответственны теории хаоса и вероятности. Кто-то придерживается мнения, что на всё воля Всевышнего. Мне сдаётся, что может оказаться и так, что они говорят ровно об одном и том же, хотя и каждые сами с собой.