Кирштайн тяжело вздохнул и покачал головой.
Лия вновь замолчала, потеряв всю свою весёлость, и Армин лишился ещё одного шанса поговорить с ней. Дождь уже лил с неба бесконечным потоком, дворники перестали справляться. Дорога впереди размылась, и Кирштайн сбавил скорость, чтобы ненароком не влететь во что-нибудь.
— Надо остановиться где-нибудь, дождь переждать, — сообщил он, вытирая запотевшее лобовое стекло.
Лия прищурилась, всматриваясь в окрестности.
— О, — воскликнула она, — я знаю, где мы. Скоро будет поворот направо, в сторону заброшенного автомобильного завода. Можем переждать там.
Как только в поле зрения появился поворот, Армин сбавил скорость до двадцати километров в час, и пикап тяжело съехал с гладкого асфальта на грунтовку. Остановившись напротив заросшего плющом сетчатого забора с массивной цепью и замком, Кирштайн поставил автомобиль на ручник и заглушил двигатель, оставив ключ в замке зажигания. Крупные капли воды барабанили по кузову, то тут, то там вспыхивали молнии, сопровождаемы свирепым рычанием грома и свистом ветра. Армин кашлянул, и собственный кашель в гробовой тишине машины ему показался громче любого грома. По телу пробежали мурашки, капля холодного пота стекла по виску. Если так пойдёт и дальше, то это будет самое худшее в его жизни свидание.
— Это не свидание! — ни с того ни с сего сам с собой поспорил Армин.
— А никто и не говорил, что у нас свидание, — поддакнула Лия.
Кирштайн чуть сквозь землю не провалился. Как вообще он мог сказать это вслух? Больше всего ему сейчас захотелось заиметь приборчик из фильма «Люди в чёрном», стирающий память.
— Ну, — подала голос Стрём, и Армин облегчённом выдохнул, — теперь можно расслабиться.
Она крутила в руке бутылку с джином, в то время, как Армин с испугом смотрел на плескавшуюся в стекле прозрачную жидкость. Сам он пил крайне редко — не нравился привкус спирта в алкоголе, — и самым крепким и неудачным его опытом было вино на Рождество. Но пугал его не вкус напитка, а последствия, которые он с собой принесёт. Те два рождественских бокала вина лишили его ёлки и самоуважения.
— Ты будешь его пить? — с сомнением спросил он, наблюдая, как Лия борется с крышкой.
— Мы будем его пить, — пропыхтела она.
— Но я не…
— Ну-ка подсоби, — перебила его девушка, протягивая ему бутылку.
Армин принял её, с небольшим усилием открутил крышку — в нос ударил резкий запах спирта с примесью — и передал обратно.
— Ну, — весело крикнула Лия, — выпьем за этот грёбаный мир! Будь он проклят, прости Господи. — Стрём сделала большой глоток джина и шумно вдохнула, вытирая рот рукой и протягивая Армину бутылку.
— Мне нельзя, я за рулём, — попытался отвертеться тот.
Лия нахмурила брови и прищурилась.
— Ты серьёзно? — разозлилась она. — Тебе вообще за руль нельзя, но ты же сел. Почему ты вечно такое сыкло? Может, снимешь уже подгузники, выплюнешь соску и станешь взрослым парнем наконец? Пей, — тряхнула бутылкой Лия.
Грубые слова Стрём больно кольнули в сердце. Вот, значит, как она видит его: трусливым ребёнком, который только и может, что держаться за мамину юбку? Армин выхватил бутылку из рук Лии, прямо посмотрел в её голубые глаза и сделал глоток, да тут же закашлялся и чуть не выплюнул всё обратно — вино ещё было цветочками.
— М-да, — протянула девушка, забирая у него бутылку и критически осматривая. — Ничего, научишься.
Лия сделала очередной глоток.
Алкоголь ударил в голову уже после третьего глотка. Стало жарко, то Армина охватывало непонятное веселье, то накатывала удушающая грусть. Голова шла кругом и была абсолютно пуста, что в последнее время стало большой роскошью. Притихла и Лия, лишь изредка подносящая к губам опустевшую наполовину бутылку. Дождь то затихал, то начинал лить с новой силой.
— Как же я устала, — несвязно проговорила Лия. — Эта жизнь — такая хрень.
— Угу, — промычал Армин, вперившись немигающим взглядом в одну точку.
— Убейте меня кто-нибудь.
Армина будто током прошибло. Одно за другим воспоминания былых лет обрушились на него тяжким грузом, разбивая в пух и прах всё спокойствие.
— О! — воскликнула Стрём, поворачиваясь к нему. — Давай лучше совершим двойное самоубийство? Уже представляю, как будут звучать газетные заголовки: «Молодая пара покончила с собой, выражая тем самым протест против жестокости этого мира». Ну, или типа того. А?
— Дурочка, — выдохнул Армин, прикрыв глаза.
— Хэй! Ты назвал меня дурой? — обиделась Лия.
— Человек, хоть раз видевший смерть своими глазами, никогда о ней больше не подумает. Она не красива, как некоторые считают. Смерть уродлива, в ней нет ничего романтичного, в ней сокрыты лишь жестокие реалии.
Армин знал это, ему самому пришлось столкнуться с пугающей правдой. Лия хмыкнула и, скрестив руки на груди, отвернулась.
— Ну, — не унималась она, — давай тогда уедем отсюда. Покинем этот город, может быть, даже страну. Поедем туда, где нас никто не знает, и начнём жизнь с чистого листа.
— Невозможно, — отрезал Кирштайн.
— Почему?
Армин призадумался: как бы объяснить так, чтобы без мата, но понятно? Он достал из рюкзака альбом и карандаш с ластиком.
— Вот смотри, — начал он. — Допустим, альбом — это наша жизнь. Ты живёшь себе спокойно, каждый день проходя через те или иные обстоятельства. — Армин начал медленно переворачивать один лист за другим. То взору представали живописные пейзажи, то наброски архитектурных сооружений, иногда и вовсе небольшие скетчи. — Где-то день был насыщенный, где-то довольно скуп на события, но все они так или иначе были удачны. И вот наступает новый, — Армин остановился на чистом белом листе бумаги. — А теперь представь, что ты — это карандаш. Как только ты просыпаешь с утра, ты уже сама начинаешь создавать историю этого дня. — Аккуратно, штрих за штрихом он начал рисовать. Сначала на листе появились перекрещенные линии, потом они преобразовались в круги и овалы, и через несколько минут можно было уже узнать очертания кота.
— Красиво, — тихо протянула Лия.
— Да, — продолжил Армин, — сначала у тебя, вроде бы, всё идёт хорошо. Ты радуешься новому дню, своим маленьким достижениям и победам, но потом раз, — он резко дёрнул рукой, перечёркивая туловище начатого кота толстой яркой линией, — в какой-то момент совершаешь ошибку. И, конечно же, ты пытаешься её исправить, — Кирштайн показал ластик и ритмично принялся стирать ненужное. — Ты стараешься, стараешься, под конец выбиваешься из сил и получаешь результат. — Он смахнул крошки ластика и показал рисунок Лии — черта стала значительно светлее, но всё же ещё просматривалась. — Уже не так заметно, правда? Но она всё ещё есть, потому что ни одна ошибка не обходится без последствий, так уж устроен этот мир. Тогда тебе на ум приходит следующее: «Раз уж я не могу искоренить эту проблему, тогда просто отвлекусь на что-нибудь другое». — Армин начал быстро закрашивать туловище, пряча под новыми штрихами след от старого. — И ты продолжаешь проживать остаток дня, забывая про маленькие недочёты. И вроде бы всё хорошо, да только проблема никуда не делась, — он постучал карандашом по листу, где на свободной от рисунка области ещё просматривался след от грубого штриха. — Наступает вечер, ты с облегчением выдыхаешь и довольная собой ложишься спать, позабыв все свои печали. Ну конечно, а зачем расстраиваться, если завтра можно начать всё сначала? И вот наступает завтра, — Армин перевернул лист. — Но что же это? — Он указал на вмятину, оставленную от черты на предыдущем листе. — День только начался, а у нас уже есть проблемка, и, что самое интересное, берёт она своё начало со вчерашнего дня. И ты, естественно, злишься, — Армин состроил злую рожицу, и Лия издала смешок, — ведь в твои сегодняшние планы это никак не входило. Ты снова пытаешься скрыть этот недочёт, — Кирштайн начал интенсивно водить карандашом по бумаге, закрашивая её, но след от вмятины всё равно просвечивался, — и совсем не замечаешь при этом, что, исправляя старые ошибки, допускаешь много новых, о которых узнаешь только завтра. — Армин снова перевернул лист на новый, ещё более измятый. — И так продолжается изо дня в день. Ты всё больше и больше злишься, расстраиваешься, накручиваешь этот клубок неприятностей, пока однажды раз, — Армин так сильно надавил на карандаш, когда рисовал очередную линию, что он сломался и порвал лист, оставив на следующем кривой грифельный след. — Новый день ещё не начался, а он уже обречён на провал. Видишь? Жизнь нельзя начать с чистого листа, потому что стоит тебе хоть один раз оступиться, совершить хоть одну маленькую оплошность, и она будет преследовать тебя день за днём до конца твоей жизни. А человеку, как ты знаешь, свойственно совершать ошибки, он соткан из них. Ну, как-то так.
