— Узнаю кто, — словно подслушав его мысли, продолжил Йегер, — глаз на жопу натяну.

И Эрен натянет, Армин в этом не сомневался. Подросток нервно усмехнулся, и Эрен тут же перевёл на него изучающий взгляд. Сейчас бы быстро ретироваться, пока ещё не поздно, но здравый смысл сегодня явно проигрывал неугомонному языку.

— А… насчёт вчерашнего, — промямлил Кирштайн.

— Армин! — строго крикнул Эрен, подросток вздрогнул. — Не сейчас.

Понимай как никогда, Эрен не был настроен на душевные разговоры, и Армин покорно отступил. Он мог гордиться собой, сделал Йегеру больно, отомстил за все свои невысказанные обиды, но душа не пускалась в пляс от радости, наоборот. Армин мучился от отвращения к себе.

— Собирайся в школу, у тебя сегодня ещё дополнительные, — устало сказал Эрен и вышел.

Он просто вышел. Не потрепал по голове, как обычно делал, не похлопал по плечу, Эрен просто прошёл мимо, даже не взглянув на племянника. Армин проводил его сутулую спину взглядом и удивился, насколько дядя постарел. Он всегда виделся ему живым крепким мужчиной с мягкими густыми волосами и горящими северным сиянием глазами. Говоря о нём, Кирштайн представлял перед собой портрет дяди из детства — жизнерадостного, любимого и любящего, такого живого и такого близкого. Нынешний Эрен не имел ничего общего с человеком из его мыслей. Время Йегера утекало сквозь пальцы, словно речной песок, оставляя на нём шрамы в виде глубоких морщин и серебряной седины в каштановых волосах. Эрену было всего лишь чуть за сорок, а выглядел он точно измученный жизнью старик. Эрену было уже за сорок, время не щадило его; Армин прикусил губу — он не щадил его. Может, дядя и не мог понять чувства своего племянника, но он хотя бы всегда поддерживал его физически. Осознание того, что он мог потерять его навсегда, лишиться даже такой поддержки, острым клинком впилось Армину в мозг. Если Эрена не станет, сможет ли он вообще выжить в этом мире? Армин останется совсем один. Да, у него была мать, но он не видел Микасу уже несколько месяцев, лишь изредка слушал её голос из динамика мобильного, искажённый, искусственный, совсем не родной. Что, если время добралось и до неё? Озноб прошёл по телу, и Армин поёжился. Он не хотел лишаться их тепла.

***

— Простите, сколько?

Эрен недвижимо стоял возле кучи серого гранита, которое лишь по характерным надписям можно было определить как надгробие. Кто-то вложил немало усилий, работая над ним. И какому больному мозгу вообще понадобилось это делать? Насколько помнил Эрен, у Армина не было врагов, он жил жизнью более правильной, чем кто-либо ещё. А портить надгробие только для того, чтобы просто повеселиться… Видимо, для таких людей вообще не существует ничего святого. Как ничего святого не существовало и для сотрудников кладбища. Они наживались на горе людей, мастерски ловили тот момент, когда, будучи потрясённый смертью своего близкого, человек не мог здраво мыслить, и подсовывали ему свои услуги по завышенной цене, некоторые из которых были абсолютно не нужны. Эрену повезло тогда — финансовыми вопросами по похоронам Арлерта занималась Микаса — и удалось избежать затрат на протирание надгробия, поливания травы на могиле, ежедневных молитв по усопшему и прочей лабуды. А теперь его вновь пытались развести на деньги.

— Для вас со скидкой мы готовы изготовить новый памятник всего за тридцать одну тысячу четыреста девяносто восемь реле.

Перед Йегером, сложив руки перед собой, мило улыбался молодой мужчина в выглаженном чёрном костюме. Эрену блевать хотелось от этой улыбки, а ещё больше стереть её так же, как этот же самый представитель пытался незаметно оттереть о траву блестящие ботинки от приставшей грязи.

— Я без скидки устанавливал его за семнадцать.

— Мистер Йегер, это было девятнадцать лет назад. Сами понимаете, инфляция, — беззаботно отозвался вымогатель.

— Проваливайте, — коротко бросил ему Эрен.

— Извините?

— Я сказал убирайтесь. Найду фирму, в которой инфляция поменьше, — съязвил Йегер.

Оскорблённый таким отношением, мужчина скривил рот в подобии улыбки и, с неприязнью в голосе процедив «Как пожелаете», удалился прочь. Эрен провёл ладонью по спутанным волоса и с тоской глянул на остатки памятника.

— Прости, Армин, — виновато проговорил он, — как видишь, этот мир совсем не меняется.

Видимо, больших затрат ему избежать не удастся, так что со свадьбой придётся немного повременить. Появившееся на доли секунды облегчение быстро превратилось в стыд. Эрен стал часто задумываться об их отношениях с Сашей. Он постоянно находил для себя какие-то оправдания, и они всегда казались ему естественными. Но чем больше он оставался наедине с собой, тем более высасынными из пальца они казались. Время шло, маразм крепчал, и закончилось всё тем, что Эрен начал подозревать, что он, возможно, просто запутался в своих чувствах и на самом деле никогда и не любил Сашу. «Меня раздражает твоё потребительское отношение к людям» — слова племянника набатом стучали по голове. Кстати, о птичках. Ещё и этому неуклюжему необходимо новый слуховой аппарат покупать. Да, расходы в этом месяце будут немалыми, хотя Армин и так ни черта им не пользуется. Мысли снова ушли в другое русло.

Закатав рукава кофты и натянув рабочие перчатки, Эрен стал работать над восстановлением могилы дорогого друга. Перетаскал гранитные осколки к мусорным бакам, выдернул испорченные и помятые цветы из цветника, вычистил мусор, и спустя пару часов место упокоения вновь стало выглядеть ухоженным.

Йегер переводил дух и, довольный своей работой, вытирал пот со лба, когда сзади неслышно подошёл человек и позвал его по имени.

— Здравствуй, Эрен.

Этот голос занимал отдельное место в его памяти, тягучий и сладкий, точно патока. Только он звал его так ласково и нежно, только из-за него сердце болезнено сжималось от тоски по давно ушедшим счастливым дням. Эрен повернулся и взглянул в живые голубые глаза, слишком живые для того, кого уже давно похоронили.

— Здравствуй, Крис… Хистория.

Всё правильно, мёртвые не воскресают.

Приходя на могилу друга, Эрен часто видел букеты цветов, свежих и не очень. Он молча смотрел на белые розы, красные гвоздики, жёлтые астры… Эрен никогда не злился и не выкидывал их, он не испытывал ровным счётом ничего, даже зная, от кого именно были эти цветы. Но всё же… Покидая кладбище, он невзначай проходил взглядом по лицам прохожих с толикой надежды, что среди них окажется та, кто мёртвой хваткой вцепился в его сердце. И вот она здесь, прямо перед ним. В этой Хистории не было гордости, ни в тёплом взгляде посветлевших глаз, ни в чуть напряжённой позе не было надменности двадцатилетней Хистории. Она повзрослела, набралась мудрости и перестала быть той заносчивой девчонкой, которую до сих пор помнил Эрен. Может, и ему пора стать взрослым? Взгляд зацепился за букет в тонких, тронутых временем женских руках. Злость, обида, горечь накатили всепоглощающей волной — нет, Эрен ещё не готов.

— Алые гиацинты? Тебе не кажется, что уже слишком поздно*? — с упрёком спросил он.

На прекрасном лице Хистории не дрогнула ни одна мышца.

— Никогда не поздно попросить прощение, — спокойно отозвалась она. Рейс глянула за плечо Йегера и нахмурила светлые брови. — Что-то случилось?

Эрен, в силу своего характера, редко рассказывал о своих проблемах посторонним и просил о помощи. Он тщательно обдумывал каждое слово перед тем, как сообщить кому-то «всё в порядке», даже когда «в порядке» означало «очень плохо». Но рядом с Хисторией его язык будто бы специально говорил только правду. Он просто не мог лгать ей. С Армином было так же…

— Кто-то ночью разбил памятник.

— Больные придурки, — грозно отозвалась Рейс. Йегер удивлённо глянул на неё; похоже от двадцатилетней Хистории ещё что-то осталось. — Ты в полицию обращался?

Эрен отрицательно покачал головой:

— Узнал сегодня утром и сразу же помчался сюда. — Он вздохнул и прошёлся ладонью по затылку. — И куда только охрана смотрела?