Да какой нормальный человек по ночам будет по кладбищу шастать? Армин всё больше и больше стал подозревать, что то небольшое количество мозгов, которые содержались в черепе Утки, явно было подвержено насилию.

— Да делайте что хотите, — отозвался Армин, — я не участвую в этом.

— Ха? Армин, неужто ты испугался? — загоготал Зак.

— Вот же трусливая курица, — поддержал приятеля Кирк-или-Аксель.

— Ага-ага, небось, трусы уже мокрые, — поддакнул Аксель-или-Кирк.

И тут все трое закудахтали. Так его не унижал даже Эрен. Никто не смеет называть его трусом! Кирштайн гордо выпятил грудь, кинул на обидчиков озлобленный взгляд и, развернувшись, зашагал в сторону забора, не заметив хищных улыбок на лицах парней.

Он пробрался через колючие кусты, оцарапав себе ладони, и протиснулся между прутьев. За спиной послышался шорох листвы, и вскоре все пятеро уже стояли на территории кладбища. Зак включил карманный фонарик, поднял биту, словно меч, вверх и торжественно провозгласил:

— Вперёд, товарищи, навстречу приключениям.

Они не спеша шли по дорожкам среди старых каменных надгробий. Зак о чём-то шутил с Кирком и Акселем, постукивая металлической битой по земле, а Армин плёлся далеко позади них, обхватив себя руками и озираясь по сторонам. Ему и днём на кладбище было не по себе, а ночью оно и вовсе выглядело жутко. Там и тут мерещились какие-то силуэты, слышались странные звуки… Совсем рядом вспорхнула птица, Армин вздрогнул и сглотнул — так и сердце не выдержит.

— Ты хороший парень, — раздался рядом спокойный голос Лии. Она дождалась Кирштайна и теперь шла рядом с ним, заложив руки за спину. — Но тебе стоит научиться думать своей головой.

Армин резко развернулся к ней.

— Я всегда думаю своей головой, — гордо заявил он.

— Да? — Стрём внимательно посмотрела на него. — А зачем тогда постригся?

Армину не нашлось, что ей ответить. Он ведь пошёл на этот шаг только из-за неё. Сам он бы вряд ли сделал это… И тут его переклинило. Неужели он действительно пассивен в своих действиях? Его спас окрик Зака, стоявшего на небольшом холме рядом с раскидистым деревом.

— Эй, идите сюда, гляньте, что нашёл!

Они с Лией забрались на холм и встали рядом с парнями.

— Смотри, Армин, кто здесь похоронен, — весело проговорил Патка.

Яркий луч фонаря скользнул по надгробию, и в свете возникла надпись: «Армин Арлерт». Это имя было знакомо Кирштайну слишком хорошо — лучший друг Эрена. Когда Армин был ещё ребёнком, Йегер часто рассказывал ему о человеке, который очень сильно повлиял на его жизнь, и всегда голос его был полон теплоты и лёгкой грусти. Армин тогда восхищался их дружбой и, задрав нос, говорил, что у него тоже непременно будет такой друг. Но время шло, рассказы об Арлерте всё не утихали, а друг в жизни Кирштайна всё не появлялся. Но больше всего расстраивало Армина не это. Он потихоньку стал обращать внимание на взгляд Эрена, когда тот начинал очередную забавную историю из молодости. Йегер всегда смотрел прямо в глаза Армину, так, словно он на самом деле разговаривал с другом. Иногда Эрен замолкал во время рассказа, тогда мальчишка теребил его за рукав и в нетерпении спрашивал: «А что было дальше?». А Йегер удивлённо смотрел на племянника с немым вопросом в зелёных глазах: «Ты не помнишь?». Армин не мог помнить. Армин Кирштайн не мог помнить.

— Я думал, ты, как и твоё имя, уникален, — с досадой проговорил Зак, — а оказывается нет. Но ничего, это быстро можно исправить, — весело добавил он и протянул Армину биту.

Кирштайн шокировано уставился на Утку. Он и без лишних слов понял, к чему тот вёл.

— Зак, ты… — начал он, но ему не дали договорить.

— Да этому Арлерту ни горячо ни холодно, зато ты будешь один гордо нести это имя. И никто — слышишь? — никогда не будет тебя с ним сравнивать.

В голове Армина помутнело, и ясность ума сразу улетучилась. Подросток бессознательно забрал у Зака биту и взглянул на Лию. Скрестив на груди руки, она внимательно следила за Армином. Девушка ждала его дальнейших действий, проверяла его. Кирштайн отвернулся и, обхватив биту двумя руками, замахнулся.

Армин тихонько вошёл в квартиру и разулся. Не включая свет, он медленно стал красться в темноте в свою комнату. Сейчас главное было не споткнуться обо что-нибудь и не разбудить Эрена, дверь в комнату которого была прикрыта, иначе взбучки было не избежать. Армин уже дошёл почти до конца коридора, когда над головой зажглась лампа и за спиной прозвучал сердитый голос Йегера:

— И где ты шлялся?

Подросток остановился и опустил плечи; он попался, точно нашкодивший щенок. Он развернулся к вышедшему из кухни дяде и взглянул в его чуть прищуренные глаза.

— Гулял, — более грубо, чем планировал, отозвался он.

— В два часа ночи?

— Ночью воздух чище.

— Ага, и гопники вежливее.

Ну в самом-то деле, не понимал Армин, он дома, жив и здоров, так на кой чёрт опять надо скандал на пустом месте разводить? Порой ему думалось, что Эрен специально ищет повод, чтобы как-то уязвить его. Почему Йегер просто не даст ему жить спокойно?

— У тебя экзамены скоро, Армин, а ты занимаешься чёрт знает чем. Сегодня мама твоя звонила, приезжает через две недели, гордилась тем, какой у неё замечательный сын растёт. Даже институт тебе в столице подобрала, с лучшими хирургами. — Эрен говорил с издёвкой, рукоплескав, а потом замолчал ненадолго и спокойно добавил: — Микаса день и ночь трудится, чтобы обеспечить тебе светлое будущее. Если ты меня не уважаешь, то уважай хотя бы свою мать. За свою восемнадцатилетнюю трепетную заботу о тебе она этого заслужила.

Тут уж Армин не выдержал.

— А разве я не заслужил уважения к себе?! Я не заслужил того, чтобы вы уважали мой выбор, Эрен?

Йегер вздохнул и провёл по лицу рукой.

— Я же просил тебя не звать меня так, — сквозь сжатые зубы процедил он.

— Ну извини, дядя, — Кирштайн-младший буквально выплюнул последнее слово.

Эрен покачал головой и разочаровано посмотрел на племянника.

— Знаешь, Армин, — выдохнул он, — мне иногда кажется, что это имя тебе совсем не подходит.

У Армина будто разом весь воздух из лёгких выкачали, и там образовался вакуум. Где-то глубоко в душе у него ещё теплилась надежда, что Эрен не такой, что когда-нибудь он поймёт своего племянника и увидит его. Но одна брошенная им фраза убила в подростке всё живое и навеки погасила огонёк надежды. Разорвал её в клочья, как шредер бумагу, без возможности восстановить её целостность.

— Что ты, что мать, — безжизненным голосом сказал Армин, — одинаковые. Может, уже перестанете видеть во мне отголоски своего прошло и увидите наконец меня, настоящего?

Он последний раз бросил на Эрена обречённый взгляд и, поджав дрожащие губы, заперся в своей комнате.

К глазам подступили слёзы, но Армин упорно сдерживал их. Он включил настольную лампу и достал из нижнего ящика стола коробочку с дорогими масляными красками. Подросток тщательно оберегал их вот уже несколько лет. Это был подарок от отца на последний день рождения, который Армин праздновал; тот самый подарок, который он так и не успел подарить своему сыну. Жан был для Армина примером человека с сильным духом и большим добрым сердцем. И работа хирурга подходила Кирштайну-старшему как нельзя кстати. Армин вместе с отцом радовался, когда тому удавалось спасти человека, вместе огорчались и переживали, когда жизнь пациента утекала сквозь пальцы. Когда-то Армин хотел пойти по стопам Жана, так же, как и отец, спасать людей, но один случай кардинально поменял все его суждения.

Это случилось незадолго до его четырнадцатилетия. В больницу Жана поступила пациентка с запущенной опухолью головного мозга. Её муж слёзно молил спасти жену, но все хирурги, к которым он обращался, отказывались брать женщину на операционный стол — никакая операция ей уже не помогла бы, слишком поздно. Не побоялся только Жан, он единственный вызвался быть лечащим врачом. Микаса пыталась остановить мужа, но тот твёрдо решил не отступать, даже если шанс на благополучный исход был ничтожно мал. Армин видел, как нервничала мать, как у внешне спокойного отца изредка дрожали руки, но он непреклонно верил, что у Жана всё получится. Но одной веры не всегда было достаточно — пациентка умерла на операционном столе под скальпелем нейрохирурга Жана Кирштайна. Армину было больно смотреть на опустошённого отца, на переживающую за мужа мать. Жан не был виноват в смерти пациентки, он сделал всё от него зависящее, но Кирштайн-старший слишком сильно чувствовал чужую боль. Мать как-то рассказала Армину, что, когда умер Арлерт, Жан несколько дней ходил словно труп, коря себя за то, что не смог спасти друга. Не в силах больше смотреть на муки отца, Армин взял его за руки, посмотрел в его пустые глаза и твёрдо сказал: «Да, ты проиграл смерти, но в отличие от тех трусов, ты проиграл сражаясь, в то время, как другие даже и не пытались и бежали, поджав хвосты. Я горжусь тобой, отец». И впервые за долгое время Армин увидел в глазах отца живой огонёк, который через два дня погас насовсем.