- Ну, молодежь! Ничего святого!

Судя по звуку, император ударил обо что-то кулаком.

- Где вы сейчас? – спросил он строго.

Супруги снова переглянулись. Оба понимали, что не следует упоминать Эндорию. Это опасная страна. И кому-кому, а императору Алмании полагается это знать. Как услышит, куда старшую дочку занесло, разволнуется пуще прежнего. Еще войну соседям объявит.

- Ездим по стране, - соврала Лизетта, не моргнув глазом. – Всё по полям и деревням. Я в коров и лошадей оборачиваюсь, так что и днём гуляем. Как надоест, вернемся.

- Еще чего! – рассердился могущественный папенька. – Немедленно назад поворачивайте! Без разговоров!

Лизетта театрально вздохнула, якобы смиряясь.

- Ладно, развернемся. А пока расскажи мне кое-что. Вспомнилась история из детства. Покоя не дает. А ты знаешь, какой я становлюсь от беспокойства…

Гастон мысленно похвалил жену. Молодец, понимает, как найти подход к отцу. Услышав о «беспокойстве» дочки-оборотня, он сделает что угодно, лишь бы ее умилостивить.

Если император и удивился просьбе рассказать о художнике Габриэле Милтоне, виду не подал. Вздохнул печально, вспомнив старого друга. Подтвердил, что дед Лизетты привез мальчишку из Эндории. Он вырос в императорском дворце, женился на черноволосой красавице Каре, и у них родился сын Габриэль-младший. А потом стряслась беда. Ребёнок однажды уснул и не проснулся. Оказалось, сердце больное, остановилось прямо во сне.

- Кара тогда беременна была, - поведал император. – Но, видно, горе сломило. Умерла во время родом. И девочка тоже.

- А Габриэль? – спросила Лизетта. – Он ведь уехал?

- Да. В путешествие. Надеялся, это поможет пережить трагедию. Планировал поездить по Алмании и побывать в родной Эндории. От последнего я отговаривал. Нечего делать в этой варварской стране. Но Габриэль только отмахнулся. Неизвестно, добрался ли он до Эндории. Уехал из дворца и не вернулся. Я посылал сыщиков, но они не нашли следов моего друга. Как сквозь землю провалился.

Император повздыхал, помолчал и вдруг выдал:

- Знаешь, этот охл… муж твой так называемый мне Габриэля напомнил. Не повадкой, тот вел себя, как человек благородный. Внешностью. Только волосы черные, а не русые. Безумие, но вот такая шутка судьбы. Аж сердце защемило от тоски и горечи, что друга не уберег. Не отговорил от поездки бессмысленной…

Слова императора долго звучали в ушах Гастона. И пока лежал на траве, ожидая, когда отдохнет лошадь, и весь путь по тракту до рассвета. Лизетта и Огонёк спали в телеге, укрывшись мешковиной, а он, по-прежнему, облаченный в женское платье, сжимал в руках поводья и думал-думал…

Подозрения подтвердились. Императорский художник – его отец, а чародейка Кара – мать. Значит, и зовут его вовсе не Гастон Ла-Пьер, а Габриэль Милтон. Но почему? Боги, почему Кара всё это устроила? Разрушила семью, бросила маленького сына, заставила мужа считать жену и детей мертвыми. Наверняка, настоящий отец не знал об обмане. Не изображал же Габриэль-старший горе перед другом-императором в самом деле! Какой в этом смысл?

Но что же случилось в отцом? Сгинул ли он в пути от рук разбойников или нарочно исчез, чтобы начать жизнь с чистого листа подальше от Алманской столицы, где пережил столько горя. Возможно, ответ ведом Елисею, но серебристый плут не объявляется.

Небо на востоке начало светлеть, и Гастон повернул в лес. Неизвестно, в кого превратится Лизетта. Лучше перестраховаться. Да и отдохнуть не помешает. Не спал больше суток…

****

Гастону снился Елисей. Не нынешний. Другой – из прошлого. Он сам мальчишкой гонялся по лужайке за лисом, но ни разу не настиг тайного серебристого приятеля. Елисей ловко уворачивался, отбегал на несколько шагов и припадал к траве, но стоило Гастону приблизиться, вскакивал и уносился. Лишь кончик пушистого хвоста касался детских растопыренных пальцев. Лис всем видом показывал: старайся-старайся, но пока я не твоя добыча. Нос не дорос.

Гастон не обижался. Но и не сдавался. Хохоча, бросался в новую погоню.

- Прекрати! – приказал вдруг незнакомый голос. Хриплый и строгий.

На лужайку вышел еще один лис. Крупнее Елисея. Взрослее. Гастон потупил взгляд, но серебристый зверь обращался вовсе не к нему.

- Ты хоть понимаешь, как глупо со стороны выглядит ребёнок, гоняющийся за невидимкой? Хочешь, чтобы к твоему подопечному приклеилась слава дурня?

- Нет, - ответил Елисей, пятясь под грозным взглядом старшего лиса.

- Тогда веди себя, как талисман, а не домашняя зверушка.

Старший лис назидательно посмотрел на Елисея, потом на мальчишку и степенным шагом направился к расстеленному на траве покрывалу, на котором сидели мужчина и женщина. Гастон узнал Кару и… себя. Только с волосами другого цвета – русыми и легкими, пушистыми. Ему самому досталась пышная, но тяжелая шевелюра. Лис, не глядя больше на мальчика с хвостатым приятелем, устроился у ног Габриэля-старшего. Положил морду на лапы и прикрыл глаза, желая подремать на солнышке…

- Отец… - позвал Гастон, догадавшись, что лис принадлежит ему, а не Каре, и проснулся.

Сел, щурясь на яркий солнечный свет. Он уснул прямо на телеге, не дожидаясь превращения жены. Решил, сама его разбудит, когда выяснит, подходит ли сегодняшний облик для дальнейшего пути. Однако не разбудила. Огонёк, по-прежнему, дрыхла рядом под мешковиной, а Лизетты, то бишь зверя, нигде не наблюдалось.

- Вот, черти, - проворчал Гастон, слезая с телеги. – И куда ее унесло? Неугомонное создание! – он еще раз огляделся и потряс за плечо лесную девчонку. – Огонёк! Поднимайся, Огонёк. Нужно Лизетту разыскать.

Маленькая спутница замычала в ответ и перевернулась на другой бок. Ну и соня! Пришлось стаскивать ее с телеги и хлопать по щекам, а то способна спать и стоя.

- Ты видела, в кого она обернулась? – Гастон хорошенько встряхнул девчонку за плечи.

- Кто? – спросила Огонёк сонно.

- Тьфу! Сплошная морока с вами обеими. Лизетта! – позвал он. – Лизетта, отзовись!

Тщетно. Либо женушка не желала являться, либо (что более вероятно) унеслась столь далеко, что ничегошеньки не слышала. Ох, главное, чтоб в магическую живность не обернулась. Очередные переговоры с лесными – вещь совершенно лишняя.

Огонёк будто прочла мысли. Побежала вприпрыжку следом, тараторя:

- Тут другие маги обитают. Другая… как ее? Ветвь! Попадется Лизетта, разбираться не станут, сразу в камень превратят. И тебе им на глаза попадаться не следует. Они вообще людей того… не любят.

- Можно подумать, дед твой любит.

- Ну… наши с вашими еще в мире живут. А эти…

Девчонка сделала большие глаза и примолкла. Ее пугала перспектива обсуждать местных лесных обитателей. А особенно – отзываться о них дурно.

…Гастон звал и звал Лизетту, продвигаясь всё глубже в лес, но та не откликалась. Только встревоженные криками птицы переговаривались, нарушая тишину. Огонёк топала, молча, хмурилась и беспокойно оглядывалась, будто за каждым кустом прятались враги. Гастон не обращал на девчонку внимания. Не до ее странного поведения. Признаться, он понятия не имел, что теперь делать. Вот, честное слово, если женушка объявится, он ее просто выпорет, как непослушного ребенка. Сколько можно создавать проблемы на пустом месте?!

Через три часа плутания они вернулись назад – к телеге и мирно пощипывающей траву лошади. Лизетты, по-прежнему, нигде не наблюдалось. Гастон не ожидал иного, и всё же до сего момента в душе теплилась надежда на благополучный исход. Теперь она погасла. Он объяснял себе беспокойство предупреждением ведьмы Клотильды о неотвратимой кончине второго супруга после гибели первого. Однако (он не признавался в этом даже себе) тревожился и за Лизетту. Жалко бедовую девчонку.

- Ой! – пискнула вдруг Огонёк и сиганула за спину Гастона. Он и сам качнулся. Правда, совсем не от страха.

Перед ними стояла женщина неземной красоты. Золотистые волосы переливались на солнце, будто в них поселилась сотня крохотных светлячков, а в черных глазах горело пламя. Платье цвета листвы облегало стройную фигуру, выгодно выделяя каждый изгиб. Шея и плечи, чуть тронутые загаром, оставались открытыми.