Так обычно говорил Хадсон, перед тем как мы входили в комнату для допросов. Откуда Люк знает? Где он услышал эту фразу? Болезненная правда внезапно обрушивается на меня. Нападение на Хадсона в овраге той ночью не было спланированной атакой.

Люк следил за ним.

Я снова требую ответа, но он молчит. Вместо этого он открывает дверь. Пауза затягивается, и я чувствую, как натягиваются мои нервы до предела.

- Я убил одиннадцать дьяволов.

Я с трудом сглатываю, не в силах моргнуть, боясь, что любое движение может всколыхнуть неподвижный воздух, и он убежит. Одиннадцать дьяволов. Он видел в Хадсоне какое-то зло.

Есть и другие жертвы.

- В моих работах нет трупов, - говорит он. - Это было бы оскорблением для меня. Продолжай искать ответы, действуй. Обещаю, ты их найдешь, - он ступает за порог. - И надень что-нибудь на себя.

Дверь закрывается, высасывая весь воздух из комнаты. Я борюсь с реакциями своего тела, чтобы продолжать дышать, прижимая руки к свему горлу. Я чувствую пульсацию крови, бегущей по венам, и каждый удар вторит буре, бушующей внутри меня. 

Люк

Все слышат голоса.

Внутри нас постоянно происходит монолог, проходящий шепотом на заднем фоне наших мыслей. Как и сердце, мозг никогда не перестает работать. Сердце продолжает биться, пока мы спим; эта мышца не прекращает функционировать, качая кровь к коре головного мозга и питая нейронные связи, чтобы этот внутренний монолог не прекращался.

Некоторые голоса звучат громче других.

Они словно кричат, запертые внутри черепной коробки, пробиваясь через подсознание силой.

Если вы принудите себя слушаться, если вы попытаетесь заставить затихнуть весь прочий шум внутри себя, вы распознаете приглушенный звук собственного голоса, шепчущего у вас в голове. Это и есть совесть. Она направляет нас, чтобы мы могли сделать выбор. Мы слышим этот голос так часто, что больше не замечаем его, он становится настолько привычным для нас, что превращается в утешение наших собственных действий.

Я не боюсь этих голосов. Они там, где должны быть.

Мне становится страшно, когда они замолкают.

Больше всего на свете я боюсь абсолютной тишины. Эта ужасная мысль обдает меня холодным и липким потом страха. В тот день, когда голоса исчезнут... я не буду больше знать, чем руководствоваться, и что такое совесть.

Ты становишься монстром, когда начинаешь по частям искоренять из себя человечность. Ни совести, ни сочувствия, а только пустота - идеальная почва для взращивания дьявола.

Монстры создаются из того, что мы позволяем украсть.

Я останавливаю машину на парковке напротив морга и слышу два голоса внутри себя, ведущих борьбу за главенство. Один шепчет так тихо, что мне приходится напрячь слух. Другой же ревет и мечется.

Этот голос начинает брать вверх с каждым разом, как я его слышу.

Я позволяю этому продолжаться уже достаточно долгое время. Макенна не может распутать паутину. Она слишком глубоко погрузилась в отрицание. Черт, возможно, она даже заслужила свою месть. Кто я такой, чтобы решать, идет ли она по правильному пути? Столкнувшись с ужасающей правдой, она могла полностью погибнуть. Она уже сломана. Что бы я с ней ни сделал, Ройс Хадсон сломал ее задолго до того, как я добрался до нее.

Но другой голос против этой мысли, яростно возражает мне.

Она часть этого.

Правда ранит. Но я, блять, гарантирую, что девочки, над которыми надругались эти дьяволы, пострадали сильнее, чем Макенна может себе представить.

Незнание закона не освобождает от ответственности.

Она заперта в подвале. У меня есть ключ от двери, но все, что нужно ей для того, чтобы выбраться оттуда, уже находится у нее в руках.

Я натягиваю капюшон на голову и надеваю кожаные перчатки. А затем выхожу из этой чертовой машины. Я перебираюсь за забор, окружающий морг, и моя совесть - всего лишь тонко пищащий комар, от которого легко отмахнуться.

Отключив сигнализацию, я слышу шаги. Я надеялся, что сегодня будет легко, но, с тех пор как Макенна сорвала вечеринку, ничто не давалось мне с легкостью.

Прижавшись спиной к стене здания, я вынимаю нож и жду, когда из-за угла появится представитель службы безопасности. На этот раз я постарался прикрыть лицо носовым платком. В подвале становится тесно.

Я слышу звон ключей. Лезвие касается его горла, и я заглушаю его удивленный вопль, зажав предплечьем его рот, когда отталкивая его к стене.

- Я не хочу причинять тебе боль, - тихо произношу я. Ту же фразу я сказал Макенне, и осознание того, как близко я подошел к черте, заставляет меня остановиться. Увидев ожерелье Джулс на ее шее... тогда я оказался на грани. Всего лишь секунда – и ярость, которая всегда кипела внутри меня, заставила бы задушить ее.

Она мне не враг.

Время, которое требуется моему мозгу, чтобы понять это, дорого мне обходится. Охранник наносит мне быстрый удар под ребра. И мой нож скользит ниже, давая ему достаточно места для маневра, чтобы снова напасть, и, черт возьми, Макенна все же вполне может оказаться врагом. Завладев моим сознанием, он определенно приведет меня к гибели.

Охранника нельзя назвать высоким и крупным, но ублюдок обладал довольно жилистой фигурой, а такие парни на удивление весьма крепкие. Он перехватывает руку с оружием, одерживая верх, и я роняю нож. Но следом я бью прямым ударом в живот, и он падает на спину. Я хватаю его за волосы на затылке и прижимаю к стене, заставляя двигаться к главному входу.

- Теперь мне не нужно тратить время на то, чтобы вскрыть замок. Открывай.

Охранник перебирает связку ключей, пытаясь нащупать нужный.

- Пожалуйста. У меня есть семья.

Ради всего святого.

- Вы все так говорите. Твои близкие сейчас здесь? Неужели они в опасности? Нет. В отличие от твоей никчемной жизни. Открой эту чертову дверь.

Наконец, он вставляет ключ в замочную скважину, и я удерживаю его на месте.

- Не двигайся с места, - я открываю дверь и протягиваю руку, нащупывая камеру слежения. В тот день, когда меня попросили опознать сестру, я мог позволить себе роскошь рассмотреть морг. Над стеллажами для хранения трупов была закреплена еще одна камера.

- Двигайся вперед и сядь за стол, - приказываю я ему. - Сделай хотя бы одно неверное движение, чтобы вызвать подкрепление, соверши лишь одну глупость, и я отправлюсь к тебе домой, - я достаю его бумажник из заднего кармана униформы. - Иди.

Он выполняет все, что я ему сказал, но движения его были скованны, он слишком тяжело дышит и дрожит/, охваченный дрожью. Впрочем, этого вполне достаточно. Камеры записывает только видео, без звуковой дорожки. Как только он усаживается перед монитором, я прохожу вдоль стены к ряду шкафчиков. И снимаю эту камеру так же легко, как и первую.

В отличие от больничных моргов, в правительственных учреждениях не так уж много охраны. Кому может прийти в голову грабить морг.

Я осматриваю ящики рядом с раковиной. Нахожу бинт и вскрываю его, направляясь к охраннику

Он уже явно прокручивает в голове то, как будет умолять меня с поднятыми руками.

- Пожалуйста, - снова начинает он. - Я понятия не имею, кто вы такой. Что бы вы ни хотели сделать с телами... я не скажу ни слова.

Ответ на этот вопрос кажется очевидным. Кому взбредет в голову грабить морг? Некрофилу - вот кому. По крайней мере, это логичное объяснение для этого парня. Я не в обиде, поскольку действительно планирую осквернить тело.

Я молчу, обматывая бинтом его лицо, затем достаю из кармана куртки пару кабельных стяжек и связываю ему запястья за спиной. Его учащенное дыхание шумно вырывается из-под бинтов. Наверное, мне следует дать ему какие-то гарантии, что я не собираюсь его убивать. Но для него будет лучше, если он потеряет сознание.

Я вовсе не плохой парень. Но и не хороший. Я не провожу ночи, защищая невинных или наказывая злодеев во имя справедливости. Я не настолько милосерден. Существует справедливость, а, значит, и месть. Но они не взаимозаменяемы.