– Он не мой, – на автомате ответила женщина-робот. – От него отказались родители, а я – сопровождающая няня от фонда. А шапочка его, да, спасибо.

– А после? – еле слышно выговорила Саша.

– Что?

– Что будет с ним после больницы?

– После его отвезут в Дом малютки, – улыбнулась няня, – и там хорошо позаботятся.

Они стояли в нелепом молчании и вдруг женщина произнесла:

– Я видела ее родителей, вернее мать. Наркоманка и алкоголичка. Хорошо, что отказалась, а не выбросила голодного ребенка на помойку, или в морозилке не закрыла…

Сашу передернуло, а женщина-робот с таким видом, будто смаковала чужие страдания, рассказывала жуткие случаи и подробности, которые встречались в ее практике. Саша начала ощущать запах от женщины, которому ранее не придавала значение – еле уловимый, порицающий, нафталиновый, медикаментозный, мерзотный в своем цинизме. Саша еле скрывала отвращение и уже хотела убежать под предлогом ухода за ребенком, как сзади неожиданно услышала свою фамилию.

И она поняла. Врач.

Нервное напряжение захватило ее целиком. Тетка-робот с явной профессиональной девиацией мигом испарилась, а Саша повернулась и на ватных ногах пошла за молодой медсестрой, любезно решившей ее проводить. Но как только они вышли за пределы отделения, медсестра показала ей путь – прямо, налево, пятая дверь справа – сунула в руки историю болезни и объяснила:

– Я буду посматривать, не проснулся ли ребенок.

И Саша пошла.

Идти она старалась как можно медленнее, но через семь минут уже стояла у двери. Колупнула неудачно выросший заусенец и смотрела, вслед за ним медленно отслаивается кожа. Капелька крови. Совсем не больно. Но посмаковать боль ей не дали, дверь открылась и из нее вышел симпатичный светловолосый врач. Саша хотела открыть рот и окликнуть его по имени – отчеству, ведь в лицо своего врача не знала, но оказалось, что это была ординаторская. Это ее еще больше смутило. Она хотела поговорить тихонечко, наедине, за закрытыми дверями, но в просторном кабинете стояло несколько столов, за тремя из них писали в историях болезни, работали за компьютерами и пили чай с печеньем другие врачи. Чай с печеньем и боль всей ее жизни.

Она сделала несколько шагов и растерянно замерла, пока ее не позвал крупный, взрослый мужчина в белом халате, с усталым взглядом и невероятно большими руками. Саша даже невольно и совершенно глупо подумала – как же он с такими широкими пальцами считается одним из лучших нейрохирургов в больнице?

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – указал врач на стул, предлагая Саше сесть и принимая из ее рук историю болезни. – Я осмотрел вашего ребенка вчера в процедурной, но решил поговорить в удобной обстановке. Расскажу об общем состоянии и операциях, которые ему потребуются.

Он говорил спокойно, немного даже холодно, отрешенно, а как же иначе, ведь через него проходили десятки, сотни и тысячи детей, не будет же он каждую тяжелую судьбу примерять на себя, сочувствовать и сожалеть матери. Нет, конечно, врач же не бабка-плакальщица.

Тот разговор странным образом отобразился в Сашиной памяти. Сначала, ей казалось, что на голову надели подушку, и она слышала не конкретные слова, а нечто непонятное, будто на другом языке преподнесенное. На секунду она подумала, что отупела, потом – что сошла с ума, а затем в ушах начал нарастать шум, который не прекращался до конца долгого разговора. Она думала, что и не вспомнит ничего, но потом, вернувшись в свою палату и уставившись в свою пресловутую зеленую стену, начала по крупицам восстанавливать весь разговор. И заучила его наизусть, слово в слово. Повторяла с той же холодноватой интонацией, которую избрал врач для сообщения такой важной – и страшной – новости. Главное она поняла совершенно точно.

____ никогда не будет здоровым.

Она думала, что никогда больше не сможет смеяться. Что нет в мире такого, что заставит ее улыбнуться. Что не заставит ее сменить больничный и уже надоевший халат на симпатичную шелковую пижаму вечером, и новые спортивные штаны с футболкой днем. Вещи она заказала через интернет и спокойно забрала заказ внизу, у проходной. И никаких вопросов от подруг и кого-бы то ни было еще. Только обыденный – и чем-то из прошлого приятный – вопрос от курьера: “вам нужен чек?” Зачем в 21 веке иметь друзей для посещений в больнице, если ты и так всегда окружен людьми, а все что угодно тебе привезут такие милые курьеры?

Спустя три-четыре недели Саша привыкла к больничному укладу и уже не тосковала. Она потихоньку оттаивала и находила себе множество дел, видимо ее психика сама собой старалась отвлечься, чтобы не сойти с ума. Кто бы что не говорил, а жизнь продолжалась. Человек ко всему привыкает. Это было удивительно, но это было так.

Дети были детьми, хоть и особенными, больница была больницей, но терпимой, страдания невыносимыми, кто бы что не делал, но со временем притуплялись, а матери были сильнее любого мужика.

Эти матери…

Они были сильными бабами. Не в плохом смысле, как раньше могла подумать Саша, а в самом житейско-крепком, который можно представить для этой ситуации. Они махали рукой вслед неисправившемуся мужику “нехай идет”, они вставали в 5 утра, чтобы покормить ребенка перед тяжелым рабочим днем, они стискивали зубы, выискивая деньги на растущий организм.

Они обладали житейской мудростью, принимали все с простотой и единственным проявлением страданий, вероятно, был лишь почти первобытный вой в плечо винной подруге. Повопили, да и ладно. Они вставали каждое утро и жили дальше, не спрашивая себя зачем это, за что и почему дано им.

Они были прожженнее любого медработника, уже не щурились от неприятных процедур и не выходили из комнаты, казалось, к какому-то моменту у них вообще пропадало чувство брезгливости. Ведь дома-то они были наедине со всем этим.

Они сгибались и не ломались, они гнулись по ветру разных мнений врачей, но потом формировали свое мнение по развитию ребенка, и уже сами могли прищучить случайно попадавшихся юных неопытных докторов. Они, казалось, не думали о своей беде – весело смеялись днем и черт его знает, что делали ночью.

Они без особых копаний в душе делали, что должны и несли свой крест до конца.

Они, самое странное, любили своих некрасивых, ненужных и непринимаемых в обществе детей. Искренне…

___

Когда Саша она вернулась из больницы, то не смогла отказаться от встречи с женской компанией. Позвонила Яна и, не слушая никаких пререканий, заявила, что девчонки ждут ее – да, пусть она будет с ребенком, пусть толстая – после родов же, пусть усталая – побольше слой тоналки и консилера на лицо, пусть нельзя пить – бокал вина не повредит. Да и вообще, Яна – лучшая Сашина подруга, а она 3 месяца ее уже не видела!

Саша последние 1,5 месяца врала, что выписалась из больницы, там все никак не проходила желтушка. Подруги спрашивали, когда она позовет их на кашу, а Саша отшучивалась и придумывала миллион оправданий, пока это не стало выглядеть совсем глупо. Но вот что беспокоило ее – точно ли они хотели повидать ребенка и поздравить новоиспеченную маму, или стремились, возможно, без задней мысли, послушать про отношения с Макаром?

Перемерив весь свой гардероб, Саша остановилась на широком платье, которое скрывало ее живот, но открывало до сих пор красивые, худые ноги. Потоптавшись и выбирая между высокими сапогами на плоской подошве и модными ботильонами на высоком каблуке, пришлось остановиться на последних – надо пойти во всей красоте. Остается правильное пальто по цвету, выбор аксессуаров, а потом полвечера в ванной с масками, скрабированием кожи, патчами под глаза, самостоятельным маникюром – на ногти, которые немного удалось отрастить и ранки заусениц зажили – и педикюром, так, до кучи, для общего ощущения собственной охуенности.

Она максимально подготовилась, целые сутки она только и думала, как бы все прошло идеально: подгадала время, когда ребенок заснет крепким сном, перепроверила пылинки, крошки на своей одежде, пару раз почистила шерстяное пальто, чуть ли не под лупой обследовала каждый миллиметр дорогих эластичных колготок, отрепетировала макияж – прямо как невеста на выдание, ага, и осталась довольна приготовлениями.