Что касается выбора немцами направления дальнейшего наступления после Танненберга, то представляется, что даже после усиления подкреплениями, переброшенными из Франции, П. фон Гинденбург не имел сил для решительного наступления на Седлец. Зато сил 8-й германской армии вполне хватало на оборону по линии государственной границы, так как к русским еще подходили подкрепления и к середине сентября против германцев стояли уже три (пусть и ослабленные) армии – 1-я, 2-я и 10-я. Переброшенные из Франции подкрепления были нужны только для удержания Восточной Пруссии: «Мольтке поступил в соответствии со здравым смыслом и в полном противоречии с принципами стратегии»[321].
Как известно, Людендорф отказывался от подкреплений. Но что была бы без них его победа? Тактическое поражение одной из русских армий. Или, если точнее, поражение только ее первого эшелона, пусть и костяка, состоявшего из перволинейных войск. И то еще не факт – даже и после Танненберга при надлежащем руководстве русский Северо-Западный фронт был вполне способен разгромить и 8-ю германскую армию, и те подкрепления, что были переброшены из Франции. В любом случае уже в случае поражения 2-я русская армия через две-три недели была бы уже пополнена резервами, а хватало ли у немцев сил без двух корпусов из Франции, даже чтобы вытеснить из Восточной Пруссии войска Ренненкампфа? У Варшавы уже развертывалась новая русская армия, предназначенная к вторжению в Силезию (лишь ошибки предвоенного планирования против Австро-Венгрии и своекорыстные действия командарма-3 Н.В. Рузского под Львовом заставили отправить эту новую 9-ю армию под Люблин).
С одной стороны, действия Э. Людендорфа более последовательны и эффективны: все-таки русские потеряли в Восточной Пруссии только за один месяц боев не менее 150 тыс. чел. Также немцы сумели отбросить неприятеля со своей территории. Одной из первых же директив нового русского главкосевзапа Н.В. Рузского от 7 сентября стал приказ об отходе русских войск: 1-й армии – за Неман, 10-й армии – за Бобр, 2-й армии – за Нарев, чтобы прикрыться естественными рубежами.
Но тактическая победа не давала развернуться той стратегии риска, что завещал еще граф А. фон Шлиффен. Безусловное отступление Притвица за Вислу с упорными арьергардными боями вплоть до завислинских крепостей давало германскому Верховному командованию возможность сосредоточить все усилия и резервы в битве за Францию. Кенигсберг и Летцен все равно сковали бы П.К. Ренненкампфа, а А.В. Самсонов, не имея тяжелой артиллерии, безусловно, застревал на Висле. 8-я германская армия даже сама вполне могла дать Западному фронту сколько-то людей из перволинейных частей.
С такой точки зрения можно даже сказать, что М. фон Притвиц до решения броситься на 2-ю русскую армию А.В. Самсонова явился самым последовательным учеником графа Шлиффена, предложившего блицкриг как единственную возможность Германии победить в войне на два фронта. Ведь с самого начала, сразу после Гумбиннена, Притвиц собрался сравнительно медленно, с боями отступать за Вислу, лишь бы была обеспечена победа на Западе. Конечно, русские специально сосредоточивали в районе Варшавы 9-ю армию, чтобы фланговым ударом вдоль левого берега Вислы сбить немцев, как только они отступят в вислинские крепости, но все равно все должно было быть отдано победе во Франции.
Нет сомнения, что командарм-8, оценивая итоги сражения при Гумбиннене, учитывал неопределенность его исхода. Это, в свою очередь, влекло за собой потерю темпов операции, что предполагало выход 2-й русской армии в тыл и фланг 8-й германской армии еще до того момента, как немцами будет разгромлена 1-я русская армия. Драться сразу с двумя русскими армиями для германского командования было невозможно: такая борьба означала неизбежное поражение. Поэтому-то Шлиффен и разрабатывал на своих полевых учениях два варианта действий для германской восточнопрусской группировки: и против 1-й русской армии, и против 2-й русской армии.
Ясно, что потеря времени передавала козыри русской стороне. Следовательно, в случае цейтнота более выгодным вариантом представлялся отход за Вислу. Но – с упорными боями на всей оставляемой территории. Такая точка зрения была высказана еще самим же Шлиффеном (другое дело, что 8 августа, когда Притвиц впал в панику, никакого цейтнота еще и близко не было). В 1898 г. граф Шлиффен охарактеризовал подобную обстановку, при обсуждении одной из учебных задач, следующими словами: «Если германцы окажутся втянутыми в бои с переменным успехом против одной из русских армий, то остальные будут иметь время выйти во фланг и тыл своему противнику и задавить его превосходными силами. Поэтому, если германский командующий не рассчитывал одержать полную победу, то ему лучше было, насколько это было возможно, отойти за Вислу и отказаться от решения поставленной ему задачи»[322].
Затем, приняв решение драться с русской 2-й армией, штаб Притвица намеревался уже вести активную оборону в Восточной Пруссии. Но перед Гинденбургом была поставлена жесткая наступательная задача – очистить от русских колыбель германской монархии. Таким образом, посылка подкреплений на Восток после постановки данной задачи перед 8-й армией была практически неизбежна. Другое дело, что нельзя было брать эти подкрепления из ударного крыла. В итоге Х. Мольтке-Младший еще больше понизил мощь удара на правом фланге во Франции, послав подкрепления на Восток, а его левый фланг не сумел притянуть к себе основные силы французов.
Миф массового сознания – «спаситель» от «русских варваров» генерал пехоты Пауль фон Бенкендорф унд фон Гинденбург – послужил прологом к переносу усилий в кампании 1915 г. на Восточный фронт. Как говорит немецкий исследователь, «бои в Восточной Пруссии превратились в замену несостоявшейся решающей победы на Западе; их можно было вновь и вновь представлять как историческое знамение»[323]. Не сумев взять Париж и тем самым реализовать «План Шлиффена», германское руководство, обманутое Танненбергом, кардинальным образом перестроило предвоенные стратегические наработки. Именно это дало англо-французским союзникам возможность создать свои армии (прежде всего, англичане) и могущественную технику (прежде всего, французы), в конечном счете сокрушившие Центральный блок в Первой мировой бойне, расколовшей Европу уже не по монархическому или антиреволюционному признаку, а по принципу национального противоборства. В свою очередь, Российская империя скатится в революцию, а затем уже – и в сепаратный выход из войны.
Не стало ли роковым решение немцев о жесткой защите Восточной Пруссии? Ослабление Западного фронта в наиболее критический момент развития боевых действий выбило последний (да и, признаться, единственный) козырь из рук Германии, не имевшей объективных шансов на победу, несмотря на поражения русских в 1915 г., несмотря на разгром Сербии, несмотря на «неограниченную подводную войну». Возможно, что если бы Клук и Бюлов умоляли Мольтке о помощи (вместо выражаемой уверенности в победе), то тот, скорее всего, и не послал бы два корпуса на Восток. В. Гренер в отношении немецких командармов правого крыла перед Марной справедливо подметил, что «приказ об отправке Гвардейского резервного и 11-го корпусов прямо вызывал на то, чтобы незамедлительно покаяться перед высшим командованием: мы ошиблись относительно результата боев…»
Но ведь для того и нужно Верховное командование, чтобы видеть то, что не может увидеть местный начальник; чтобы творить стратегию, а не тактику. Тем не менее, если бы не твердое решение военно-политического руководства Германии о жесткой обороне Восточной Пруссии до Вислы, то эти два корпуса остались бы у командарма-2 К. фон Бюлова как раз в тот момент, когда Клуку не хватало сил на обход Парижа. И тогда военный губернатор Парижа Ж.-С. Галлиени не смог бы направить Парижскую армию (6-ю) Ж. Монури на оголившийся фланг заходящей германской группировки. А ведь, напомним еще раз, замысел А. фон Шлиффена состоял именно в том, чтобы в ходе всей операции, от начала до конца, быть сильнее французов на заходящем правом крыле. И снова В. Гренер: «Лишь после падения Парижа и лишь после того, как левое крыло французских армий в состоянии разложения отступало бы от Парижа и Марны в юго-восточном направлении на Дижон и Лангр, германский главнокомандующий мог сложить руки и сказать: “теперь дело кончено”. А до тех пор надлежало держать крепко в руках все силы и иметь постоянно перед глазами, в сердце и в уме конечную цель. Вот в чем был залог победоносного исхода войны»[324].
