Вся ответственность за исход борьбы за Восточную Пруссию была передана новому командованию. Неудивительно, что, оказавшись в жестоком цейтноте, Людендорф и Гинденбург были вынуждены прибегнуть к тем данным, что в свое время были выполнены Шлиффеном. Германский автор говорит о графе Шлиффене и его учении: «Для обеспечения концентрических операций он выдвигал лишь одно требование: “Задача Верховного командования – путем соответствующих распоряжений сократить промежуток времени между появлением одной части перед фронтом и других перед флангом и тылом противника”. Этот основной закон учения Шлиффена о войне подчеркивал необходимость взаимодействия маневрирующих войсковых частей и возлагал ответственность за атаку с нескольких сторон на верховного главнокомандующего»[117].

Людендорфу оставалось следовать учению своего учителя. Во-первых, к линии Алленштейн – Остероде, где Людендорф предполагал дать сражение 2-й русской армии, должны были стягиваться гарнизоны восточнопрусских крепостей – Торн, Кульм, Фордон, Грауденц, Мариенбург. Во имя достижения равенства в живой силе немцы выводили в поле все, что только возможно: ведь в артиллерийском отношении германские корпуса и без того были сильнее русских корпусов.

Во-вторых, разумеется, было остановлено само отступление 8-й армии: при этом части 1-го армейского корпуса должны были быть переброшены по железной дороге вдоль Вислы через крепость Кенигсберг на крайний правый фланг армии – к Остероде. Этим сразу же закладывалась основа маневра против 2-й русской армии: корпус генерала Франсуа получал задачу обхода левого фланга русских с последующим выходом на русские коммуникации. Сами Гинденбург и Людендорф, только-только познакомившиеся друг с другом, уже в два часа дня 10 августа прибыли в штаб-квартиру 8-й армии в крепость Мариенбург – старинный Мальборк – столицу Тевтонского ордена.

То есть, так как единственным наработанным шаблоном для действий германских войск в этом районе были данные полевых военно-стратегических игр графа Шлиффена, разрабатываемых задолго перед 1914 г., то действия германского командования на Востоке во многом были заранее запрограммированы этим обстоятельством. Штаб 8-й армии в основном подготовил тщательный план операции против 2-й русской армии к приезду Гинденбурга и Людендорфа: «К тому времени, когда Притвиц был отрешен от командования, оперативный план действий при Танненберге был в своих общих чертах уже выработан»[118]. Тем более, что после неудачи под Гумбинненом и последовавшего вслед за этим отступления 8-й германской армии на юго-запад перенести удар на русскую 1-ю армию уже не представлялось возможным, вследствие потери темпа операции: в этом случае русские действительно брали немцев в клещи. Результат промедления немцев в действиях мог быть только один – уничтожение.

Гумбиннен в определенной степени определил дальнейшие действия и русских. Вследствие того, что немцы без боя сдали укрепленную линию реки Ангерап, откатываясь на юго-запад к Алленштейну и на север, к Кенигсбергу, в штабах Северо-Западного фронта и 1-й армии и впрямь поверили, что противник в панике бежит за Вислу. Поведение германцев, найденные на телах убитых документы, сведения, получаемые от немногочисленных пленных, целиком и полностью подтверждали, что противник отступает. Нельзя забывать, что враг ведь и на самом деле намеревался сдать Восточную Пруссию без боя. А сведения о смене германского командования 8-й армии и, следовательно, о перемене парадигмы дальнейших действий противника – переход от панически-отступательной деятельности к прямо противоположенной – активно-наступательному характеру, не были своевременно получены русской разведкой. Отсюда и твердое убеждение высших русских штабов в отступлении неприятеля за Вислу. Другое дело, что, помимо имеющейся информации, именно в это хотелось верить русским генералам и потому постепенно желаемое стало подменять собой действительное.

Пока же, к 9 августа, когда войска 1-й русской армии вновь двинулись вперед, противник уже отступил перед русскими. Добровольное очищение немцами первого оборонительного рубежа вселяло в русских командиров неумеренный оптимизм. С падением данной приграничной линии неприятель оставлял в своих руках только фланги: Кенигсбергский и Летценский укрепленные районы: центр позиции был очищен, и русские войска 1-й армии получили возможность наступать и дальше, в глубь Восточной Пруссии. В качестве авангарда наступала кавалерия, затем двинулась пехота, тылы которой к этому времени уже были несколько налажены. Русские железнодорожники были готовы приступить к перешивке германской колеи на русский широкий образец.

Итоги Гумбинненского сражения побудили высшие штабы переоценить свои возможности. Переоценить тем более, что, как казалось, на практике стали сбываться предвоенные расчеты – резкое превосходство русских войск над немецкими. Ведь русские-то командиры, в отличие от германцев, переоценивших, как показано выше, силы русских, отлично знали о соотношении сил под Гумбинненом. И особенно – о соотношении огневых возможностей артиллерии противоборствующих сторон.

Перед войной русский Генеральный штаб рассчитывал в ближайшем времени оснастить армии тяжелой полевой артиллерией. И тут вдруг такой успех – более слабая по сравнению со 2-й армией 1-я армия громит германскую 8-ю армию, опрокидывает ее на поле сражения и вынуждает отступать, вплоть до намерения бегства за Вислу. Соответственно, поражение противника под Гумбинненом побудило главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта Я.Г. Жилинского, чей штаб располагался в Варшаве, и Ставку думать, что и одна русская армия способна справиться с немецкой восточнопрусской группировкой. Теперь подразумевалось, что окончательно разгромить врага должна уже 2-я армия, медленно выдвигавшаяся на путь наиболее вероятного немецкого отступления, к Алленштейну. Соответственно, с этого момента главкосевзап, ничтоже сумняшеся, идейно раздробил до того единую фронтовую операцию на две армейские.

Действительно, если до того момента в штабе фронта господствовала идея смыкания внутренних флангов 1-й и 2-й армий, чтобы получить численное превосходство над противником, то теперь предполагалось, что 1-я армия должна быть двинута на Кенигсберг. Этой идее сочувствовали и командарм-1 П.К. Ренненкампф, и Ставка: тем более что русские полагали, что значительная часть немцев после Гумбиннена отступила как раз в Кенигсберг. Генерал-квартирмейстер 1-й армии К.К. Баиов уже рассчитывал количество войск, потребных для блокады и Кенигсберга, и Летценского укрепленного района. Именно Баиов выдвинул мысль о том, что 1-й и 17-й армейские корпуса немцев отошли в Кенигсберг. Выходило, что практически вся 1-я армия, за исключением конницы, впредь до подтягивания второочередных дивизий с осадной артиллерией, должна быть прикована к германским крепостям. Характерно, что генерал Баиов в начале сентября сменит Г.Г. Милеанта на посту начальника штаба 1-й армии.

Но главное – это оценка возможностей противника после сражения. Если уж слабая 1-я армия (6,5 пехотных дивизий) сумела нанести врагу поражение в открытом сражении, то уже тем более 11 пехотных дивизий 2-й армии смогут добить деморализованного и якобы в панике бегущего за Вислу противника. То есть проявившаяся нерешительность германцев в первом крупном бою вынудила русских переоценить свои силы: две русские армии, бесспорно, были несколько сильнее, нежели 8-я германская армия, но одна – резко слабей. Об этом факте, будучи в эйфории от победы над столь грозным противником, как немцы, не подумали: русское командование знало, что в 1-й армии было всего три с половиной армейских корпуса, но ведь немцы-то этого не знали. В русской Ставке уже замышляли прямое наступление от Варшавы на Берлин, а на Северо-Западном фронте гнались сразу за двумя зайцами: не добив врага, рвались осадить его крепости.