Оперативное планирование Ю.Н. Данилова имело массу изъянов и недостатков. Неслучайно многие русские военачальники высказывались против этой операции, справедливо считая ее авантюристической. Многие предлагали сосредоточить главную массу сил против Австро-Венгрии, чтобы вывести ее из войны, однако поражение Австро-Венгрии никоим образом не может быть приравнено к капитуляции Франции. Русские не могли не наступать в Восточную Пруссию крупными силами: к этому русскую армию вынуждала общесоюзная стратегия, ибо мировая война неизбежно носила общекоалиционный характер. Верен в своей мысли А.А. Керсновский: «Идея удара по Германии была правильна. Для общего хода войны важно было облегчить французов как можно скорее, а этой срочности можно было добиться лишь непосредственным ударом войсками Северо-Западного фронта… Историческое оправдание поспешного восточнопрусского похода именно в том, что он заставил Германию ослабить армии Бюлова и фон Гаузена уже на 21-й день мобилизации. Действия Северо-Западного фронта должны были быть энергичными и должны были создать у немцев впечатление о колоссальном перевесе наших сил»[261].

Интересно, что французы также были против наступления русских армий в Восточную Пруссию. Граф А.А. Игнатьев, бывший в годы войны русским военным атташе во Франции и чрезвычайно сочувствовавший интересам союзников России, писал о поражении 2-й армии: «Передо мной лишний раз вставал неразрешимый вопрос: где кончается недоразумение и где начинается предательство?». Но французы требовали не удара по Австро-Венгрии в обмен на отказ от удара по Восточной Пруссии, а сразу наступления на Берлин. Союзники вовсе не думали о русских интересах. Подобная операция – nach Berlin – еще вернее вела к разгрому армий Северо-Западного фронта, что и доказала Лодзинская операция в ноябре 1914 г.

Без предварительного занятия Восточной Пруссии или, по меньшей мере, обеспечения против нее парой армий, нельзя было думать о наступлении сразу на Берлин. Так что назвать наступление в Восточную Пруссию «предательством» (по Игнатьеву) никак нельзя. 18 августа, со слов генерала А.-М. Бертело, советника главнокомандующего Ж. Жоффра, сам же А.А. Игнатьев доносил из Парижа: «Веруя в наши решительные действия и, в частности, в наступление между Торном и Познанью, французские армии не дадут себя разбить и готовы пожертвовать Парижем. Конечный успех войны – в нашем занятии Берлина, ближайший – в занятии левого берега Вислы до переброски на нас германских корпусов»[262].

В итоге и французские союзники, и русские заплатили за стратегическое недомыслие поддавшихся требованиям безответственных политиканов французских генералов лишними потоками крови. Россия в Восточно-Прусской наступательной операции перешла разумные пределы в своем подчинении интересам союзников. В частности, на Русском фронте германцы сумели отстоять Восточную Пруссию от превосходных сил русского Северо-Западного фронта. Ведь русское наступление, по словам командарма-7 Д.Г. Щербачева, «носило характер чистого самопожертвования; с точки зрения обстановки на нашем фронте оно было нецелесообразно»[263]. Но над русской Ставкой довлела франко-русская конвенция.

Поражение 2-й армии, приносимой в жертву большой стратегии, в создавшейся ненормальной обстановке управления и организации вторжения в Германию было практически неизбежно. При всех тех политических, стратегических, оперативных и прочих ошибках, что были допущены руководителями, и заложниками которых оказались войска. Сами русские войска, погибшие в Восточной Пруссии, но сумевшие своей жертвенностью остановить разбег германской военной машины на Париж, нисколько не были виноваты в том, что противник сумел одержать победу. Потому совершенно справедлив вердикт правительственной Комиссии по расследованию условий и причин гибели 2-й армии. Возглавляемая генерал-адъютантом Пантелеевым Комиссия лаконично отметила: «Войска… дрались героями, доблестно и стойко выдерживали огонь и натиск превосходных сил противника, и стали отходить лишь после полного истощения своих последних резервов, понеся тяжелые потери в личном составе офицеров и нижних чинов, и честно исполнив свой долг до конца…»

Поражение 2-й русской армии А.В. Самсонова под Танненбергом поставило войска 1-й русской армии П.К. Ренненкампфа в весьма неприятное положение. Если, согласно предвоенному оперативно-стратегическому планированию, предполагалось, что операция по захвату Восточной Пруссии проводится двумя русскими армиями, то теперь ситуация изменилась с точностью до наоборот. Северо-Западный фронт потерпел тяжелое поражение всего лишь через месяц после начала войны, и всего через 10–12 дней после того, как русские армии вторжения (прежде всего 1-я армия) перешли русско-германскую государственную границу. При этом, отметим, что в начале военных действий инициатива находилась в руках русской стороны.

Еще Сунь-Цзы говорил, что потенциальная победа всегда находится в своих руках, но реальная победа кроется в состоянии и возможностях противника. Как только противник открывает возможность реализовать шансы на победу, победа становится реальностью. Именно это и произошло со 2-й русской армией, штаб которой, превосходно зная о военных играх немцев, тем не менее сделал все возможное, чтобы германское командование воплотило эти, в общем-то нехитрые, наработки в жизнь. Штаб фронта также всемерно подыграл немцам, как будто бы война – это не индийская чатуранга, а простые поддавки.

Итог легкомыслия и преступных ошибок высших русских штабов оказался тяжелейшим. К 20 августа русские фактически лишились половины сил первоначальной группировки фронта (остатки 2-й армии еще следовало привести в порядок), а противник, напротив, получил подкрепления (два армейских корпуса и кавалерийскую дивизию). Перевес сил на Северо-Западном фронте отчетливо склонился на сторону противника. В то же время цель операции была достигнута: немцы перебросили на Восток часть своих сил из Франции; условия конвенции были исполнены русской стороной, и «План Шлиффена» окончательно рухнул. Правда, это обстоятельство, решившее судьбу войны, явилось следствием такой ошибки немцев, что напрочь перекрывала все возможные и невозможные ошибки русских. Следовало думать, что делать дальше.

На варшавско-наревском направлении спешно формировалась новая, 10-я армия В.Е. Флуга, призванная закрыть оголившийся участок фронта, однако к 20-м числам генерал Флуг имел в своем распоряжении только 22-й армейский корпус (из четырех Финляндских стрелковых бригад) А.Ф. фон дер Бринкена и 4-ю отдельную кавалерийскую бригаду. На подходе находился 3-й Сибирский корпус Е.А. Радкевича. Кроме того, к середине сентября в 10-ю армию должны были быть переброшены уже шедшие к западной границе эшелоны с частями 2-го Кавказского (П.И. Мищенко) и 1-го Туркестанского (М.Р. Ерофеев) корпусов.

На рубеже реки Нарев, под прикрытием крепостей Гродно, Ковно и Осовец, восстанавливались части разбитой 2-й армии, которые приводились в порядок командиром 6-й пехотной дивизии Ф.И. фон Торклусом. Вскоре командование над 2-й армией, куда стали перебрасываться первые подкрепления, с 23 августа принял командир 2-го армейского корпуса С.М. Шейдеман. Но пока Северо-Западный фронт фактически включал в себя только одну боеготовую армию – 1-ю – по-прежнему стоявшую севернее линии Мазурских озер от Кенигсберга и почти до Бишофсбурга, да разрозненные корпуса севернее реки Нарев.

В любом случае выходило, что П. фон Гинденбург, получивший два корпуса (11-й армейский и Гвардейский резервный) и кавалерийскую дивизию (8-я) с Западного (Французского) фронта в качестве подкрепления, и теперь имевший 250 тыс. штыков и сабель, был свободен в выборе дальнейших действий. Разгром 2-й русской армии окончательно передал инициативу в руки германских войск. Впрочем, немцы и так имели альтернативу дальнейших действий. Согласно предвоенным договоренностям с австрийцами, свой следующий удар немцы должны были направить в тыл русской Польше на Седлец, исполняя свои обязательства перед союзником, который как раз в это время из последних сил пытался прорвать русский оборонительный фронт в Галиции и Южной Польше.